Левое плечо
Шрифт:
— Пока ничего неизвестно, — Марлин удивленно смотрит и в ее глазах так и читается немой вопрос, почему мне это интересно, если я не дружу с ними? Грусть обволакивает мое сердце, а перед глазами вновь всплывает лицо Джеймса. Он такой молодой, а уже судьбой уготовано потерять своих родителей. Такой удар не каждый выдержит, но Поттер же сильный, верно? Он справится. У него есть потрясающие друзья, о которых мне остается только мечтать, я уверена, что весь факультет будет сочувствовать его горю, да и к тому же у него такая «потрясающая» девушка. Когда я умирала от боли в одиночестве, Джеймс будет переживать ее вместе с кем-то. И это поможет, а если даже и нет, то пускай он срывает свою боль на мне. Пускай Мародер будет мучить меня, унижать. Пускай, я готова. Потому что любовь, иногда, заставляет нас совершать поступки, которые от нас меньше всего ожидают. — Пойдем, что ли, домой? — поежившись, вопрошает МакКиннон, переводя свои глаза на меня. Ее взор сейчас похож на спокойное ночное море, когда маленькие волны умиротворенно качаются взад-вперед, убаюкивая все на свете. Я опускаю глаза, и в голову так не вовремя приходят воспоминания тех славных времен, когда я со всей своей счастливой семьей ездила на море. Когда мы беззаботно играли в догонялки, топили друг друга и брызгались соленой водой до самого вечера, пока прохладный ветерок гусеницей не оставался на коже. В те далекие счастливые времена улыбка не слетала с губ, а глаза смотрели на мир широко и открыто. Так почему же потом все стало так, как есть сейчас? За что мне это наказание? За что наказали двенадцатилетнюю
МакКиннон бодро вскакивает с места и начинает болтать. Она рассказывает мне о веселых приключениях Мародеров, о том, какие они все-таки потрясающие, а мне хочется утопиться в собственных слезах. Она говорит, что очень рада, что они приняли ее в свою компанию и что у нее такие потрясающие друзья, а мне кажется, что кто-то перекрыл мне весь кислород. Марлин беззаботно смотрит вперед, а я смотрю исключительно под ноги, потому что смотреть в ее глаза нет ни сил, ни желания, ведь в них одно сплошное веселье. Только вот я знаю, что глубоко внутри она умирает точно так же, как я. МаКкиннон страдает, но она слишком сильна, чтобы показывать это. На мои плечи падают первые холодные капли дождя, а сентябрьское небо теперь похоже на тот самый убийственный цвет, в который окрашена вся моя жизнь. Невольно вспомнив слова Катрин, которая говорила про теплые деньки, я понимаю, что Джеймс уже наверняка там, в замке. Он, скорее всего, сидит в кресле и смотрит в окно своим безразличным взглядом и думает о чем-то своем. А может, он вместе с компанией Гриффиндорцев вальяжно раскинулся на диване и играет в очередную карточную игру на деньги. Старосты опять будут кричать на него и Сириуса, что курить в башне нельзя, а они, словно назло, будут вытирать бычки о бархат дорогих подушек. У них на лицах будут привычные лукавые ухмылки, а глаза будут замершими, как луга зимой. Джеймс Поттер будет веселиться, смеяться до одури и никогда — понимаете? — никогда не будет вспоминать обо мне. Глаза на секунду закрываются, дабы не расплакаться прямо здесь, рядом с МакКиннон, а до главных дверей школы остаются считанные метры. Когда я вновь окидываю взглядом весь этот чертов мир, я замечаю, что где-то вдали выглядывает солнышко, а Марлин уже прилично отошла от меня, по-прежнему размахивая руками и говоря о чем-то. И самое главное, самое обидное, что в этот момент я не испытываю ничего. Мое сердце не бьется, его удары почти не слышны, а глубоко внутри нет ни малейшего отголоска какой-либо нормальной человеческой эмоции.
Я догнала МакКиннон, и мы обе заходим в красиво расписанную металлическую дверь и идем дальше. Она, как всегда, всем улыбающаяся и оживленная, а я хмурая и сосредоточенная. Марлин здоровается со всеми подряд и так искренне интересуется их делами, что мне становится не по себе, ведь я никого почти не знаю в этой школе. Наконец, когда девушке уже наскучил обмен любезностями, мы доходим до гостиной, и я ощущаю какое-то странное чувство тревоги прежде, чем потрет открывается и пропускает нас. В главной комнате стоит неприличная тишина. Дети не бегают туда-сюда, ребята чуть постарше не смеются на всю башню и в воздухе такой запах. Запах вселенского горя. До Марлин первой доходит понимание того, что же случилось. Она кидается к Джеймсу, который, сгорбившись, сидит на диване. Рядом с ним сидит Сириус и у него на лице впервые такая боль, что хочется стереть ее полностью. Питер сидит рядом и смотрит на друзей с грустью, которая так обволокла его серые глаза, что он становится не похожим на себя. Римус стоит за диваном, его рука покоиться на плече Поттера, а лицо сосредоточенно смотрит на огонь. Гриффиндорцы стоят чуть поодаль и ничего не говорят, изредка покачивая головами, и в их лицах читается львиная доля сочувствия. И только я одна стою и не могу пошевелиться, не могу подойти к Джеймс, чье лицо спрятано за его же руками. Я не могу сделать ничего, и впервые моя же беспомощность раздражает так сильно, что я хочу закричать.
Марлин садится рядом и смотрит на меня, визуально спрашивая, что ей делать. А я не знаю, МакКиннон. Ничего не знаю, а внутри все так ноет от боли, что меня трясет, и для меня остается загадкой тот факт, как я еще стою на ногах. Марлин тихо что-то говорит ему на ухо, отчего он слегка выпрямляется и поднимает свой взгляд. У него на лице бездушное безразличие, а губы сжаты так сильно, что из-за их бледности они перестают быть видимыми для окружающих. В его глазах ярость плешется с болью, а руки сжаты в кулаки. Джеймс Поттер смотрит мне в глаза и ожидает чего-то. Он смотрит, а я прислоняюсь к стене в надежде раствориться в ней. Мне кажется, что он хочет, чтобы я подошла к нему и стала утешать, говорить очередную успокаивающую ерунду, которая слетала с моих уст, когда он находил меня в пустых классах, но я не могу. Не могу сделать это сейчас, когда в комнате весь Гриффиндор и его друзья на пару. А он все смотрит и смотрит, но в его глазах больше нет безразличия. В них огромная и просто невыносимая боль.
– Джеймс!
– вскрикивает Катрин, которая выходит из своей комнаты, трагически прислоняя руку ко лбу. На ней чёрное выше колен платье и мина грусти на лице. Она грациозно, словно бабочка, бежит к нему, толкнув меня в плечо, еще сильнее вжимая в стену, и заключает Поттера в свои медвежьи объятия. Джеймс никак не реагирует на нее, а его взгляд медленно опускается на пол. Блэк в презрении кривит губы и чуть отодвигается от нее, а по лицу Люпина проходит некая досада, когда он кидает на меня взгляд исподтишка. Я закрываю глаза, потому что осязаю всю ту боль, которая так и идет волнами от Поттера. И эта боль такая мощная, что кажется разорвет тебя на куски. Многие люди считают, что грустить - это модно. Такие люди, смотря на меня, думают в своих головках, что мне просто не хватает чертового внимания. Мерлин, знали бы они, насколько умалишенные. Им никогда не понять, какого это ненавидеть себя до такой степени, что ты просто подходишь к стенке и от отчаянья бьешься по ней головой. Таким людям никогда не приходило в голову, как безумно больно запираться в ванне, включать на всю мощность душ и реветь до одури, чтобы никто не слышал твоих криков. Им не понять, как тяжело носить в себе целое кладбище боли, людей и мыслей. Они думают, что это классно, когда человек режет себе руки, ноги и носит черный в знак траура. И я просто ненавижу таких людей именно в этот момент, когда Джеймс сидит напротив меня и умирает от боли, а кто-то думает, что это просто подростковый стиль жизни. Когда я открываю глаза, то вижу, что Джеймс раздраженно прикрывает веки, пока Маркиз что-то говорит ему. Когда я открываю глаза, мое сердце замирает, потому что руки Катрин поворачивают лицо Поттера к себе. Когда я открываю глаза, мой мир гаснет, рушится, а его бетонные стены падают мне прямо на голову, ведь она целует Джеймса, так отчаянно целует в губы, пока мое сердце медленно истекает кровью, которой я хочу захлебнуться прямо здесь.
Катрин Маркиз счастливо улыбается и смотрит на меня таким взглядом, который убивает изнутри, а он бесстрастно изучает свои руки. Катрин Маркиз весело смеется глазами, когда меня пронзает желание повеситься на готичной Гриффиндорской люстре, а Джеймс встает с места и идет в свою комнату. Катрин Маркиз плевать на мою боль и так будет всегда, даже если я, наконец, перережу долбаные вены и промою пол своей алой кровью. Потому что я - неудачница. И меня здесь не любит никто.
Комментарий к Глава 3.
Мне
показалось, что эта часть вышла не очень. Даже не знаю, почему. Но в любом случае спасибо тем, кто продолжает читать это произведение, и кто оставляет отзывы, которые вдохновляют меня.Вторую часть этой главы я писала с телефона, поэтому возможны ошибки. Но возникла проблема, у меня заплыл глаз и им ничего практически не вижу. Поэтому следующую главу я смогу написать только при наличии ноутбука, который у меня дома. А приеду я не раньше 14-ого числа. Надеюсь на понимание)
Еще раз спасибо.
========== Глава 4. ==========
Комментарий к Глава 4.
Спасибо всем за понимание. Надеюсь, глава вышла хорошей и интересной.
Приятного Прочтения)
Буду очень рада Вашим отзывам!
Твои глаза напоминают мне море,
Окунаясь в них, растворялась в просторе.
Мой дикий смех превращается в крик,
Никто никогда не увидит улик.
Кто-то говорит, что новый день - это, как новая жизнь, которую можно начать сначала. Такие люди просыпаются окрыленные своей чертовой радостью и улыбаются так, что хочется выбить им все зубы. Они идут на уроки, на работу, зная, что дома их ждет уют, тепло и не менее счастливые близкие, которые всегда поддержат, приласкают, но никогда не осудят. Таких людей, на самом деле, гораздо больше, чем можно предположить, но в большинстве своем они не видят своего счастья, жалуются на какие-то бытовые и мелкие проблемы, и смотрят на меня так, словно хотят доказать, что в их жизни боли было больше. Им, конечно же, невдомек, что в жизни есть вещи и похуже, нежели лишний набранный вес, безнадежно испачканные белые кеды и расставание с человеком, который не значил ничего. Такие люди легкомысленно уверяют сами себя, что их жизнь полна страданий и печали, тем самым строя из себя мучеников. Только, когда человек, у которого действительно огромные проблемы, смотрит на этих “страдающих”, то ему становится так омерзительно, что доля презрения навсегда откладывается в глазах. Как бы банально не слышалось вам, но я не люблю людей. Не люблю их за “искренность”, за излишнее лицемерие и эгоизм. Люди с каждым поколением только портятся, а наука, литература и просто таланты для моего века теперь редкость. И это действительно печалит, особенно, если учесть, что дальше все будет лишь хуже. И вот тогда в голове появляется вопрос, а в каком мире будут жить твои дети, внуки? Хотя, они вряд ли будут. Кто сможет полюбить меня, если я ненавижу себя настолько, что мысль о моей смерти больше не затрагивает никакие уголки моей души, а суицид в дальнейшем единственный исходный вариант? И в этот самый момент, я уверена, вы закричите мне в лицо, что самоубийцы - сущие эгоисты, что они ужасно поступают с людьми, которые их любят, знают и вкладывают в них все свои силы. Только, пожалуйста, вспомните тогда, что я сирота, что никого у меня нет, и подавитесь этим пониманием.
Сейчас, наверное, уже закончился завтрак и переполненные восторгом ученики бегут на свои чертовы занятия, чтобы как всегда заработать очки и показать свои умения. Они считают, что если часами зубрят параграфы, определения и получают исключительно “Превосходно”, то они невероятно умны. Мерлин, люди все-таки такие наивные, я не могу. И самое главное и даже обидное то, что так считают и другие, они действительно думают, что человеку главное зазубрить, а не понимать. А что же остается мне? Ученице, которая не сидит часами в библиотеке, ученице, которая заваливает почти все контрольные, но, которая идеально сдает экзамены без подготовки? Правильно, мне остается шипение из уст этих “умников” и ярлык “дура” на спине. Признаться, честно, я бы давно бросила школу, плюнула даже на экзамены и не сдавала вообще ничего, но, к сожалению, в этом мире аттестат намного важнее того, что заложено у нас в голове. А потом и выходит, что все эти отличники, гении оказываются полными дилетантами и ходячими энциклопедиями, с которыми даже поговорить нельзя, ведь они будут говорить вам исключительно факты, а тонкая структура теории им не дана. Мои губы складываются в змею, а взгляд падает на руки, в которых лежит пачка маггловских сигарет. Я, как, впрочем, и всегда, застряла в ванной комнате, уютно расположившись на кафельном полу, безразлично слушая, как кто-то сильно барабанит в дверь и кричит мне что-то о том, что скоро сигаретный дым заполнит всю девичью комнату. Но мне естественно насрать, а все внимание в этот момент приковано к едкому дыму, который заставляет слезиться глаза. Если уж сегодня меня так понесло на правду, то стоит признаться, что курю я исключительно редко, только в тех ситуациях, когда мне хочется забыться, хотя бы на десять минут. Не могу точно сказать, как в этом помогает мне никотин, но на душе становится легче, а искорки, которые элегантным полетом приземляются на пол, приковывают внимание настолько, что никакие мысли, никакой яд повседневной жизни уже не пролазит внутрь сердца, не разрывает его изнутри.
– Эванс! Ты что, оглохла? Немедленно открой дверь, иначе мы позовем старост!
Беззвучный смех слетает с уст, но я все же тушу сигарету с помощью холодного белого пола и открываю дверь, кидая презрительный взгляд на столпившихся. Гриффиндорки недовольно морщатся, наблюдая за тем, как я подхожу к своей кровати и начинаю искать что-то под ее пологом. Они кашляют от дыма, который постепенно распространяется по всей комнате и тихо перешептываются, наверняка о том, какая же я беспросветная дура и уродина. Жаль, конечно, что им не понять, насколько безразлична мне их критика. Возможно, тогда они бы, наконец, оставили меня в покое и занялись действительно полезными для их среднего ума делами. Отыскав чемодан и дернув его за ручку, я стала копаться в его содержимом и вскоре заметила, что все его нутро измазано в чем-то красном, а металлический запах сильно ударил в нос. Вопросительно подняв бровь и оглядев всех присутствующих, у которых на лице было такое же озадаченное выражение лица, я отложила одежду подальше и увидела свою поломанную на два больших куска палочку и кровавую надпись: ” Смерть грязнокровкам. “
– До чего же они дошли, - ахнул Нэнси, увидав порыв вандализма Пожирателей.
– Даже не побоялись проникнуть в нашу гостиную!
– То-то еще будет, - хмуро ответила ее подруга, внимательно впившись своими черными глазами в мое лицо.
– “Везучая” ты, Эванс. Еще ни одной магглорожденной таких подарков не посылали. На кой черт ты вообще палочку в чемодане с вещами хранишь?
Мои руки затряслись от волнения, а губы невольно зашептали непонятный ответ. Привычка класть палочку в чемодан осталась еще с летних каникул, когда в это время я приезжала обратно к отцу. Вся моя “семья” думает, что я уезжаю в реабилитационную школу для психически нездоровых людей, и пускай так и думают, а чтобы не вызвать никаких подозрений, я прятала все магические атрибуты в чемодан и, надёжно запирав его, убирала в шкаф с вещами. Помниться однажды, моя полоумная сестричка, у которой всегда была ненормальная любовь к интригам и сплетням, заметила в полуоткрытую дверь, как я прятала в чемодан поддержанную мантию. Петуния еще долго распевала всем своим подругам о том, какие наверняка уроды учатся в этой школе и, какой все-таки бездарный вкус у ее сестренки, то есть, у меня. Эти воспоминания нагнали на меня еще большей тоски, а кровавая надпись по-прежнему маячила перед глазами. Слизеринцы и раньше не особо жаловали меня. Им всегда казалось странным то, что я ни с кем не общаюсь, редко выхожу из башни и выражение лица мое всегда сосредоточенно. Полагаю, они думали, что я составляю коварные планы мести своим тиранам, которых было достаточно много до того момента, пока в моей жизни не появился Джеймс Поттер с бездушными карими глазами. Он не терпел, когда кто-то посягал на его собственность и не раз спасал меня от нападок со стороны Слизеринцев. В такие моменты мне казалось, что я все же что-то значу для него, ведь недаром он так много раз приходил ко мне на помощь. Но буквально на следующий же день по Хогварстсу начинали бродить сплетни по поводу того, как ловелас Поттер с извечным другом Сириусом весело развлекался с очередной пассией. Только теперь Джеймса в замке нет. Он уехал улаживать дела с наследством, похоронами, и защищать меня тоже некому. А это означает, что со мной могут сделать все что угодно, - и знаете, что?
– всем будет плевать.