Лейтенант. Назад в СССР. Книга 8. Часть 1

Что-то подсказывало мне, что это действительно так!

Едва я вышел из канцелярии, как нос к носу столкнулся с Патлатым. Правда, тот уже постригся и патлатым не был ни с какой стороны, но образ к нему приклеился, однозначно.

— Пусти, Громов… — просипел он.

— Разве я тебе мешаю?

Тот не стал отвечать, протиснулся бочком и постучав, вошел в канцелярию… Ты смотри, Алипатов уже пристроился и тут, быстро же такие приспосабливаются!

Интересно, чего эта гнида задумала и чего ей в канцелярии нужно?

Глава 14 Снова затишье перед бурей

Учёба в высшем военном училище шла размеренно, неторопливо.

Тут каждый день был похож на предыдущий, все по одному и тому же сценарию. Вернее, по регламенту.

Подъем в шесть утра, сразу же построение и зарядка. Затем рыльно-мыльные процедуры, уборка спального расположения казармы и прилегающей территории. Потом завтрак. После завтрака утренний осмотр, проверка внешнего вида, затем развод на занятия. Там мы находились до часу дня, затем следовало возвращение в казарму, построение на обед. Перед этим, три-четыре круга по плацу и обязательно со строевой песней. Это обязательное требование. Каждая рота имела свою строевую песню и была обязана исполнять ее на «отлично». А достигалось это постоянными ежедневными тренировками.

Старший лейтенант Чертков, как замполит и лицо, ответственное за то, чтобы с песней в подразделении все было хорошо, первое время ругался, потому что никак не мог понять, почему это все три взвода первой роты поют как-то тихо и не дружно. Один отставал, двое других торопились. Кто-то тихо, кто громко, кто-то кашлял.

— Да я один громче спою! — возмущено кричал он. — Громче песню! Громче! Я один, а вас девяносто! Не стыдно?

Но как бы он ни старался, из этого все равно ничего путного пока не получалось. Вернее, получалось, но очень медленно, со скрипом. В то время как одна половина роты разрывала глотки, другая выкладываться не хотела, потому что особого стимула-то и не было. Многие упорно не хотели понимать, зачем вообще это нужно, ходить и одну и ту же песню горланить. Причем, тоже самое делали и другие роты, с таким же эффектом. Старшие курсы — там все понятно, болезнь давно ушла. Наверняка это знакомая история для многих, подобное же было и в моей прежней жизни. Ничего, вылечиться… Упорство и труд все перетрут! Дух соперничества тоже возьмет свое, особенно конкурсе смотре песни и строя.

А учитывая, что нашей строевой песней была популярная, хорошо знакомая чуть ли не каждому, 1978 года появления, со временем, исправление ситуации было просто гарантировано. По нескольку раз в день, то с правой части строевого плаца, то с левой, слышалось недружное:

'Идёт солдат по городу

По незнакомой улице

И от улыбок девичьих

Вся улица светла

Не обижайтесь, девушки

Но для солдата главное

Чтобы его далёкая

Любимая ждала'

Кто-то по-прежнему не попадал в такт, несмотря на тренировки, а кто-то неосознанно, кто-то же только рот открывал… Как первая рота на минувшей присяге вообще прошла со строевой песней, было непонятно. Но начальник училища замечания вроде бы не сделал, значит, случилось чудо.

Далее по распорядку, после нескольких кругов строевым шагом, мы шли на обед в столовую. И каждый раз рота получала в тык от дежурного по столовой, что приходила на две-три минуты раньше установленного графика. Старший прапорщик Дурский, с вредным характером, жёстким обветрившимся лицом и выпученными как у жабы глазами, громким голосом всегда возмущался так, что даже молодые летехи терялись. Впрочем, все это быстро входило в привычку и уже никто особо не реагировал, когда тот снова начинал старую песню.

Поначалу, я смотрел на всю эту курсантскую рутину с легкой иронией — порой, ностальгия аж искрила… Потом перестал обращать внимание, просто плыл по течению, не привлекая к себе особого внимания. Отличником я становиться не собирался, у меня достаточно отличий за последний год службы. Он же, кстати, и первый.

В столовой пятнадцать минут на прием пищи, затем мы выходили строиться на площадку перед столовой, затем небольшой перекур в казарме и снова отправлялись на занятия. Там я с большим трудом боролся со сном, потому как внезапно выяснилось, что сидеть в душных, забитых людьми классах, под монотонное бормотание преподавателей действует на меня как снотворное. Особенно после плотного обеда меня всегда буквально рубило, ничего не мог с собой поделать.

И так почти до шести вечера. Иногда до четырех. Ситуацию исправляло то, что три раза в неделю была физическая подготовка. Она, конечно, не шла ни в какое сравнение с тем, что было в учебном центре ГРУ, но все же хоть что-то. Мало-мальски позволяла поддерживать форму, особенно после госпиталя. На физподготовке я показывал лучшие результаты, а потому, наши офицеры и преподаватели, с первых же недель начали ставить меня в пример. Я не гордился, просто делал то, зачем меня сюда отправили.

Затем по распорядку шел ужин, а после — личное время. Если форма одежды, внешний вид и обувь были в порядке, если знал статьи устава и обязанности суточного наряда, можно было отдыхать. Ну или в Ленинской комнате найти себе занятие — чтение, шахматы, гитара.

Каждый день заканчивался вечерней прогулкой, поверкой и отбоем. А с утра все начиналось заново. За исключением субботы — тогда занятия до обеда, а после него начиналось ПХД, которое каждый раз проходило с размахом. В той воинской части, где я начал свою срочную службу, было иначе. Да, без парко-хозяйственного дня никуда, но там все было значительно проще. Не с таким акцентом на чистоту и порядок. То и дело откуда-то появлялся слух, что в училище прибывают важные гости из Москвы, а значит что? Правильно, все должно быть вылизано и вычищено, как будто генералы или полковники ехали на юг страны только для того, чтобы проверить, чисто ли в училище или нет… Слух, естественно рождали сами офицеры, затем на курилке грамотно пускали его в массы. А уж если кто и приезжал, то совершенно точно подметенные тротуары и чистые урны его мало интересовали.

Вообще, после всех опасных приключений, выпавших на мою долю в Афганистане, после проведенных боевых операций, времени проведенному в зиндане, среди душманов, все это казалось каким-то нереалистичным, даже не настоящим. Сидеть на уроках по математике, русскому языку, физике было дико скучно и утомительно. Мозг был заточен под другое. Я то и дело засыпал, а сидящий сбоку бдительный курсант Пипкин теребил меня за плечо.

Уже через три недели таких занятий, я был готов все бросить к чертям и вернуться обратно к своей группе. Ну, серьезно, после Афгана сидеть в тесной аудитории и таращась в тетрадь, выводить формулы?! Писать диктанты, почему я люблю армию? Читать стихи?

Да, в училище спокойно. Здесь нет войны. Здесь никто не перережет тебе глотку, не бросит гранату в окно. Да за плохую оценку или за то, что ты тему не понял, тебя не пристрелят, не прилетит откуда-то мина, ты не подорвешься на самодельном взрывном устройстве… Собираясь в Краснодар, я примерно понимал, что меня ждёт, но все равно оказался не готов к такому. Истинный возраст все же дал о себе знать. Мне все-таки не восемнадцать, а уже за полтинник. Хотя об этом я редко когда задумывался. Тело молодое, а вот сам я как-то не очень.

Однако останавливаться на половине пути было никак нельзя — я всегда вовремя вспоминал, зачем все это мне нужно и какие истинные цели я преследую. Если взглянуть на мою службу со стороны, то мне и так поразительным образом везло почти во всем, где бы я ни оказывался. Ну а тот факт, что мое вышестоящее командование в генеральских и полковничьих погонах было весьма заинтересовано в том, чтобы я поскорее получил лейтенантское звание, говорил сам за себя. Зачем и почему, это уже другой вопрос — на меня у них есть отдельные планы. Все-таки репутацию себе я заработал.