Либитина

Я всхлипнула. Плечи затрясло так, что не получалось даже зажать рот. А Эреус быстро охватил шею дочери серебряным обручем с цепью и такое же кольцо на другом ее конце защелкнул вокруг столба кровати.

– Я скоро вернусь, сторожи ее, - резко приказал он и быстро вышел. "За Гесси", - подумала я и задохнулась от ужаса и надежды.

– Эреус, подожди! - я рванулась за ним, остановилась на пороге, ухватившись за дверь.
– Ее, правда, можно исцелить? Гесси говорил, что можно, но как-то странно: будто это у вас если не запрещено, то не поощряется... Исцеление тварей противоречит тому определению, которое вы дали им, так? Ведь они не живые мертвецы, так? Но Гесси сделает исключение для нас, правда?! Уговори его! Напомни, что на балу он сам советовал обращаться к нему! Или дай, я пойду, упаду ему в ноги. Он не посмеет мне отказать!

Муж остановился, но не обернулся.

– Гесси придет, не волнуйтесь, - тихо сказал он.
– Но... как же вы пропустили обращение собственной дочери, леди Эмендо?

Меня опять затрясло, теперь от обиды:

– Я не отходила от нее! Отпускала только с теми, кого вы указали, как безопасных! Но и Вако, и Митто, и Майя... все они твари! Алоис обратил нашу дочь! Во время последнего танца бала!

Теперь он обернулся. Во взгляде была мука:

– Что... вы... сказали?

Тяжелый нарыв обиды в груди наконец прорвался слезами.

– Вако - темная тварь, он увел меня в сад и пытался убить, пока Митто танцевал с Антеей! - прорыдала я.
– Но Гедеону помешала Майя! Она другая, чем они, она защищала нас...

– Значит, так вы решили оправдаться?
–

Я затихла под буравящим взглядом мужа, пронзенная жуткое обвинением Эреуса. "Я невиновна", - хотелось закричать, но горечь на языке подсказывала, это будет ложью. Виновна. Виновна в том, что три года закрывала глаза на ужасы, творившиеся вокруг, и слабо пыталась доискаться до правды.

– Поговорим об этом потом, - вдруг смилостивился муж.
– Ждите, я вернусь с лордом Гесси.

Он спустился вниз, я слышала, как он раздает указания слугам сторожить все выходы и окна, потом хлопнула дверь, и все стихло. На второй этаж поднялось двое крепких парней-конюхов с взведенными арбалетами. Я задрожала и возвратилась в спальню.

Притихшая Антея скорчилась на полу у кровати. На витом столбе белели глубокие царапины: дочь пыталась сначала переломить дерево, посильнее дернув цепь, потом, отчаявшись, просто скребла его ногтями, а сейчас силы окончательно оставили ее. Я опустилась на колени рядом. Антея подняла голову, отбросив две черные шторки волос назад, и у меня комок в горле встал от ее испуганного и отчаянного, живого и родного взгляда.

– Мама, он же охотится на таких, как я! - простонала дочь.
– Они же меня убьют, мама!

– Нет, тебя исцелят, - я подвинулась ближе к ней. Промелькнула мысль, что испуг Антеи может быть просто притворством твари, но я с негодованием отринула ее. Согревая в груди цветок доверия, прижалась к дочери, обняла. Серебряная цепь, тянущаяся от ее тонкой шейки, холодом ожгла кожу предплечья.

– Алоис говорил, у них главное испытание веры - убийство кого-то из обращенных родных! Нам нельзя показываться им на глаза! Я бы успела уйти до прихода папы. Зачем вы задержали меня?!

– Алоис, Алоис...
– мне он говорил, что потанцует и вернет тебя! - ненависть оформилась в совершенно змеиное шипение.
– А он что вернул?!

– Я... я сейчас думаю, что не смогла бы убить, жить так, питаясь людьми, - глухо, скованно призналась дочь.
– Или это была бы уже не я...

– Я сразу это поняла, поэтому остановила тебя!
– Антея уже тихонько плакала, и я не выдержала, присоединилась к ней.
– Не бойся папы и его охотников. Если б я не была уверена, что они могут исцелить тебя, я бы сбежала вместе с тобой. Но лорд Гесси еще на балу сказал, что не попробовавших человеческой крови можно спасти водой из источника Донума...

–

Я осеклась, вспомнив, какое действие эта вода произвела на тварь в дворцовом саду. Она исцелит, оставив девочку без кожи?! О, какой ужас!

– Я сейчас. Хочу окончательно убедить и тебя и себя, - пробормотала я и вскочила, но дочь и не услышала. Я бросилась в свою спальню, отыскала среди разбросанных по столу флаконов пузырек с водой из источника Донума, который брала на бал, и возвратилась к Антее. Стража из слуг у окон проводила меня арбалетами. Весь дом поднялся на нас, будто мы обе были тварями, и я впервые ясно подумала: если опыт не удастся, нам с дочерью придется пробиваться сквозь ливень их стрел.

Антея все также сидела у кровати, скорчившись, и тихо и безнадежно плакала. Я опять обняла ее.

– Протяни ладонь, дочка, - прошептала я, боясь, что от более громких слов голос сорвется. Антея отчаянно взглянула сквозь слезы, но руку вытянула. Я открыла пузырек зубами - руки слишком дрожали, и плеснула чуть-чуть девушке на кисть.

– Больно!
– вскрикнула дочь и отдернула руку. На коже там, куда попала вода, осталось красное пятно небольшого ожога... и все.

– О-ох!
– выдохнула я и впервые за страшную ночь почувствовала, что губы растягивает по-настоящему радостная улыбка. Внутри все запело от счастья, я затормошила Антею:

– Видишь: вода пока не сжигает тебя! Мы успели! Только небольшой ожог, но папа, наверное, знает заклинание, от которого не останется даже ожога! Скоро, скоро тебя исцелят!

Антея неуверенно улыбнулась:

– Да?

– Да! И мы... забудем эту ночь как страшный сон.

– О, мама!
– она опять заплакала, теперь от облегчения и стыда.
– Прости, прости... Я не понимаю, что на меня нашло. Я говорила такие ужасные вещи!

– Лучше сказать, чем носить это в себе, - прошептала я и на мгновение прикрыла глаза, вспомнив, что мне кричала дочь. Теперь придется долгие годы, до смерти жить с отравленными стрелами в сердце, но главное, что от яда избавилась Антея.

– Мы поговорим обо всем, все обсудим, все разберем: обиды, непонимания и случайные раны, - довольно твердо сумела сказать я.
– Поедем к истоку Несса, там очень красиво и тихо. Только вдвоем. И там мы простим друг друга.

Мы так и сидели, обнявшись, дожидаясь мужа и папы - нашего спасителя. Антея дремала у меня на плече, а я молчала, мысленно то благодаря бога за второй шанс установить с дочерью подлинную дружбу, то проклиная его же за всех неблагодарных и жестоких детей. А в полдень, когда слабое зимнее солнце добралось и до верхних ставень, дверь скрипнула. Я тихонько, чтобы не потревожить дочь, повернула голову. Эреус. Долго, наверное, несколько минут он просто смотрел на нас, ласково и осторожно, будто боясь нарушить наш покой хоть взглядом. Потом разомкнул губы:

– Как она?

Я опять чуть не расплакалась от этого вопроса, беспокойного и родного:

– Ждет тебя. Я проверила, плеснула на ее руку водой из источника Донума. Кожа только покраснела, как от горячего, и все. Эреус, ее ведь можно спасти?

Он кивнул. Хмурая складка у бровей разгладилась:

– Конечно.

Мне понравилось его спокойствие. Небольшую тревогу вызывали только его глаза, лишенные какого бы то ни было выражения, стеклянные, как у куклы. Будто Эреус закрылся от меня, от всех. В стеклянный кокон заключил свою душу и там, вдали от мира, совершается сейчас ее загадочное превращение. Во что - в свет или тьму? Кто в назначенный час выйдет из кокона, герой или монстр?