Либитина

– Я готова стать тварью, - прошептала я. Нонус искал мой взгляд, но я не удостаивала его этой милости. Я опять следила за дрожащими огоньками свечей надежды в далеких окнах.

– Это был формальный вопрос, - Нонус ничуть не утратил уверенности. В его руке заблестел кинжал.
– Подойдите, - велел отрекшийся, но я оборвала:

– Сначала покажитесь мне без чар.

Нонус отступил на шаг. На мгновение показалось, что он обиделся, оскорбился. Но отрекшийся от смерти не уходил. Он странно склонил голову набок, изучая меня.

– Пожалуйста!
– прошептала я... и поняла, что вижу и его, и город за его спиной без чар. Чудовищная черная тень разлеглась на улицах, разбросала отростки в переулки и дома, забросила нити с крючками к сердцам людей. А те не видели ее, лишь чувствовали иррациональный страх - то самое нарушение естественной защиты родного дома. Только домом был весь мир, а незванным гостем - Бездна.

Частица Бездны была прямо передо мной. Черным пауком она охватывала сердце преждевременно состарившегося, изможденного человека, нитями-сосудами тянулась от фигуры в стороны и вверх, образуя подобие крыльев. А я была такой маленькой и слабой перед огромным черным чудовищем! Чуждая ему - теплая, дышащая, суетливая... живая, я могла быть только его пищей...

Нет, не только. Я стояла на границе, проходя которую гусеницы превращаются в бабочек, меняя тело и суть в глубине кокона. Звонкая от неутихающей боли пустота в груди рвалась на волю, рвалась взметнуться широкими черными крыльями и унести преображенную владелицу.

Я шагнула к отрекшемуся от смерти, и его тень обняла меня. Блеск лезвия кинжала, быстрый росчерк боли по шее, сверкание лезвия его улыбки:

– Carere morte, - прошелестел вкрадчивый, холодным змеем заползающий в душу голос белого вампира. Было это слово необходимым для завершения ритуала заклинанием или моим новым именем? Я не успевала спросить. Горло издавало бульканье вместо слов, дыхание кончалось. Я уплывала, качаемая ледяными водами северного моря. Жизнь быстро покидала тело, платье спереди стало мокрым, горячим и липким от крови. Я тихо возила по ней руками, но поднять их, чтобы зажать рану на шее, не хватало сил. Я повалилась на пол, во мрак, и худые руки отрекшегося от смерти подхватили ставшее почти невесомым тело. Черная тень влилась в рану, замещая вытекшую кровь, ее холодные шупальца схватили в кольцо шею, потянулись в голову и к сердцу. Задыхаясь от страха, чувствуя, что становлюсь частью этого страха, я потеряла сознание.

Триптих Либитины. Сцена вторая

В серых осенних сумерках отряд охотников пересек последнюю полосу мертвого леса и подходит к заброшенной шахте. Пятьдесят лет назад ее нижние этажи оказались затоплены прорвавшейся из недалекого горного озера водой. С тех пор тут не бывало людей, только мои куклы.

Небо сегодня за меня: обрушивается на головы смертных ледяным прозрачным дождем. Будто тающие под его струями силуэты погибших, но не упавших деревьев леса чернеют совсем близко, смыкая южный горизонт с линией северных гор, сокращая сцену, где развернется одна из последних драм Либитины, до небольшой площадки. Люди, пришедшие меня убить, перебрасываются шуточками, и их голоса неестественно громки. То ли они перекрикивают мерный грохот дождя, то ли заглушают тревожные мысли об исходе долгой кампании. Они спорят обо мне. О Либитине, таинственной, невидимой и вездесущей, как и должно богине. Они гадают, какая я, ведь уже очень давно никто не видел моего лица. Даже от собственных кукол я прячу свою главную израненную оболочку в тени, боясь ненароком их глазами увидеть ЭТО. Лишившееся лица, кожи, признаков пола, неподвижное и разбухшее от чужой крови - бурдюк, а не тело.

Даже для себя самой я стала легендой. Страшной сказкой.

– Я все-таки думаю, Либитина - это мужчина, - заявляет один охотник, опять приглашая спутников поспорить. Те немедленно отзываются:

– Чушь! Либитина - женщина! Эта загадочность, эти игры, полное отсутствие логики в поступках!

– Женские эмоции, - подсказывает кто-то.
– Обиженная владыкой вампиров когда-то, сейчас она мстит ему.

– И как она ему мстит? Убегая от нас?
– вступает первый, не желая сдавать позиций.
– Неужели вы не видите: вампирша, мстящая обидчику-владыке, - это только маска. А свои истинные цели она.. он...

– Оно, - громко подсказывает кто-то. Звенит девичий смешок.

– Оно... это существо прячет свои истинные цели. И сейчас оно не в страхе бежит от нас, а заманивает!

Скоро отряд встает. Серая гряда гор впереди распахивает пасти штолен. Эти черные дыры сверкают даже за плотным покрывалом ледяного дождя. Глазами десятков маленьких марионеток-зверьков предгорья я вглядываюсь в лица смертных. Они устали от сырости, холода, от неумолчного грохота дождя, но полны решимости завершить поход поскорее, приложив все силы.

Я ждала, что охотники будут продвигаться вперед днем, когда мои марионетки прячутся в густой тени чащобы и под землей. Но они выбрали ночь для сражений за куски моего края - моего огромного тела, а днем отдыхают на завоеванной территории, давая время для отдыха и мне. Они совсем не боятся ночи. Иногда кажется, их предводитель выбрал для битвы ночь из вежливости, чтобы дать мне возможность показать силу своих клыков и когтей. И чтобы я воочию увидела, как даже в зените силы слаба моя черная тень против их света.

Но пока они разворачивают большой шатер и собирают военный совет.

– Шахта - вероятное логово Либитины, - сообщает предводитель отряда.
– Нижние этажи затоплены, но верхний этаж штреков по-прежнему проходим, - он отмечает на карте на столе уровень воды в шахте и обозначает предполагаемый путь отряда. Кукловод, с большой долей вероятности, прячется либо здесь... либо здесь, - он крестиками отмечает на карте шахты два слепых недорубленных горизонтальных тоннеля.
– Итак, друзья... Мы близки к цели нашего похода. Следует быть готовыми к тому, что кампания может завершиться уже завтра утром.

– Не верю, что мы все-таки увидим Либитину, - вздыхает его молодая помощница, желая развеселить охотника. Предводитель отряда чуть улыбается, но пресекает сомнение девушки резко:

– Думайте о том, как мы ее убьем, а не увидим. Либитина морочит нам головы своими представлениями, но мы не в театре.

Дальше охотники обсуждают, как разделятся на группы, очерчивают круг задач каждой. С моей точки наблюдения - я крохотным мышонком проскользнула в их шатер - они кажутся великанами. Их плащи из плохо гнущейся непромокаемой ткани влажно блестят, широкополые шляпы скрывают в тени лица, громоздкие сапоги выше колен, облепленные грязью, кажутся страшными лапами чудовищ. Эхо их смелых слов звенит в моих маленьких круглых ушках. Кажется, они сейчас раздавят меня и уничтожат полностью... Страх вампирши перед охотниками смешивается со следом страха крохотного зверька перед огромными людьми, и вспенивается волной, захватывая все тельце мышонка и без остатка бросая меня в этот дрожащий от бешеной пульсации сердечка комочек.

– Я боюсь, что шахта может оказаться ловушкой, - вдруг заявляет тот, который в недавнем споре счел меня мужчиной.
– Мы слишком легко прошли предгорье. Нас будто заманивают. Очень скоро лес позади оскалится сотнями звериных масок Либитины!

– Пусть скалится. Главное, чтобы штольня не обрушилась нам на головы, - главный ничуть не утратил присутствия духа, ободряющая улыбка так и приклеилась к его устам.
– Мы должны работать слаженно и четко, как единый механизм. Или как марионетки нашего врага, если за пять лет подобное сравнение стало вам ближе.

– Нет, вы не понимаете меня. Весь наш поход - ее игра!
– упорствует охотник.
– Либитина делает с нами то же самое, что прежде делала с посетителями своего Лабиринта. Сначала заманивает вглубь представениями...
– в воцарившейся тишине он увлекается рассказом.
– Пьесы о прежних днях, пьесы о жизни посетителя, символические, абстрактные представления... И все - поразительно точные даже в мелких деталях, и все - трогающие глубинные струнки души. Вот только ее актеры - куклы, созданные из мертвецов. Она пугает, завлекает и снова пугает. Она приоткрывает частицу некоего Великого Смысла, который должен открыться посетителю полностью, когда он достигнет центра Лабиринта. Но когда герой добирается до центра, Либитина лишь показывает ему какую-либо особенно отвратительную сценку из его или чужой жизни или вовсе давит на примитивные, инстинктивные человеческие страхи. Эффект неизменен: посетитель бежит прочь из Лабиринта, вопя от ужаса. Нет никакого Великого Смысла, Либитина просто издевается над любознательной человеческой природой.