Лицедеи Гора

— Наша маленькая Бина! — указал Бутс на представленную в самом выгодном свете девушку. — Спасибо, благородная свободная женщина и благородные джентльмены! Запомните бедного Бутса и его труппу! Будьте щедры!

Несколько монет, главным образом медных, зазвенели по сцене. Сам я швырнул туда пару медных кругляшей с изображением тарна.

У меня хватало денег, как моих собственных, так и тех, что я прихватил из лагеря Леди Янины, прежде чем освободить её пленников и сжечь шатёр и повозку. Вот только не было у меня ни малейшего желания извещать всех на ярмарке о теперешнем весе моего кошелька. Одно дело, сделать это в своём городе, где моё финансовое положение и без того широко известно, и совсем другое, сделать это в чужом месте перед незнакомцами.

— Спасибо, почтеннейшая публика, блестящие покровители искусств, — проговорил Бутс. — Благодарим Вас!

Чино и Лекчио собрав монеты, вручили их Бутсу, который взял их и спрятал в одеждах, где у него, возможно, был потайной карман. Девушки, здесь на ярмарке, не стали ходить по толпе с медными чашами, скорее всего, потому что обе были заняты в пьесе. Но, даже тогда, когда они делали это в Порт-Каре, они, конечно, только держали чаши, прикасаться к монетам, а уж тем более тратить их они не имели права. Единственные исполнительницы, которые обычно сами собирают монеты, брошенные им для их владельцев, это танцовщицы, которые обычно выступают в одиночку, не считая музыкантов. Они подворачивают монеты в своём рабском шёлке, если им его разрешили, конечно. Учитывая особенность их шёлка, который обычно прозрачен, общую скудность их одежды, и прилюдность сбора ими монет, вероятность того, что они могли бы скрыть монету, даже если бы они посмели сделать это, крайне мала. Рабыне, как Вы видите, вообще запрещают даже прикасаться к монетам без разрешения. Это, конечно, не означает, что их нельзя послать в рынок, и дать монеты для покупок, и тому подобного. За пропавшую ранее монету, буде таковая найдена у рабыни, или в её конуре, она может быть подвергнута серьезному наказанию, вплоть до скармливания слину.

— Эй, мужлан! — позвала свободная женщина.

— Да, благородная леди? — поклонился Бутс, выступая вперед.

— Твои пьесы оскорбительны для свободных женщин! — крикнула она. — Я за всю прежнюю жизнь не чувствовала себя столь оскорблённой, как сегодня!

— А Вы видели наши спектакли? — поинтересовался Бутс. — У нас их больше пятидесяти.

— Нет, — признала она. — Все я не видела!

— Увы, мы не можем исполнить их все из-за того, что у меня труппа не полная, — вздохнул Бутс. — Я не укомплектован в настоящее время. К сожалению, у меня нет золотой куртизанки. Репертуар, конечно, часто меняется. Иногда мы прекращаем временно, а то и надолго играть старые пьесы, когда мы чувствуем, что они устарели и больше не интересны зрителям, и тогда сочиняем новые пьесы. Мы импровизируем на разных идеях и темах, а затем, выступление за выступлением, добиваемся идеальной игры. Безусловно, многое зависит от находчивости исполнителей, ибо наше искусство всегда отрыто для новшеств, постоянному пересмотру, импровизациям, и так далее. Нужно всегда уметь извлекать выгоду из таких нюансов как местный колорит, недавние происшествия, текущая политическая ситуация, популярные личности или хорошо известные фигуры, предубеждения региона, и тому подобные мелочи. Намёки на местную действительность всегда популярны. Иногда, конечно, это может привести к проблеме, так что с этим надо быть осторожным, чтобы оскорбив того, кого не стоило, не оказаться на колу. Вы кажетесь очень умной. Возможно, Вы могли бы помочь нам.

— Значит, Ты думаешь, что все свободные женщины ничем не лучше рабынь! — выкрикнула она.

— Я бы предположил, что все женщины привлекательны, — осторожно сказал Бутс.

— О! — задохнулась она от ярости.

— Вот возьмите себя, — заметил он. — Как бы Вы выглядели, будучи раздетой, в ошейнике и под плетью? Вы думаете, что вели бы себя совсем по-другому, не так, как любая другая рабыня? Неужели Вы никогда не замирали, чтобы подумать об этом? Разве, Вы никогда не задавались вопросом, возможно в тайне, о том, смогли бы Вы доказать то, что оказались бы весьма даже неплохой рабыней?

— Я — свободная женщина, — сказала она ледяным тоном.

— Простите меня, Леди, — сказал Бутс.

— Ещё до наступления сумерек, можешь быть в этом уверен, — заявила она, — я представлю жалобу судьям. А завтра в полдень, Ты уже будешь сворачивать свой балаган, поскольку Тебе запретят выступить на ярмарке.

— Окажите нам милосердие, Леди, — взмолился Бутс, — мы — маленькая бродячая бедная труппа, и находимся в отчаянной нужде. Я даже был вынужден продать мою золотую куртизанку, чтобы свести концы с концами!

— Мне нет до этого никакого дела, — усмехнулась она, — можешь хоть всех своих шлюх продать!

— Ярмарка Ен-Кара — самая крупная из всех ярмарок, — постарался убедить её Бутс. — Она бывает всего один раз в год. Это очень важно для нас! Мы нуждаемся в каждом бит-тарске, который мы можем заработать здесь.

— У меня нет желания оказывать Тебе милосердие, — тоном, которым можно было бы заморозить воду, бросила она. — А ещё, я прослежу, чтобы вас всех оштрафовали и публично высекли. И если Ты не покинешь территорию ярмарки до завтрашнего вечера, я лично прослежу, чтобы твою труппа разогнали, а всё имущество, фургоны, одежду и даже шлюх конфисковали!

— Вы хотите видеть меня разорённым? — в отчаянии спросил Бутс антрепренёр.

— Да! — зло выплюнула она.

— Спасибо, добрая леди, — ядовито поблагодарил Бутс Бит-тарск.

Женщина повернулась на пятках, на миг взметнув одежды, и подняв облачко пыли, покинула нас. Сандалии на ней были позолоченные. Бутс Бит-тарск и я сам с интересом посмотрели ей в след, обращая особое внимание на её лодыжки. Я нашёл их весьма неплохими, и я предполагаю, что Бутс со мной бы согласился, что они отлично бы выглядели в кандалах.

— Всё, кажется, теперь я разорён окончательно, — сказал мне Бутс Бит-тарск.

— Возможно, не всё ещё потеряно, — улыбнулся я.

— Мне не набрать достаточно денег, даже на то чтобы расчистить путь до выхода с ярмарки, — вздохнул он.

— Продайте меня, Господин, — предложила Бригелла, встав на колени перед ним сияющая, залившаяся румянцем и взволнованная.

Ну да, было несколько мужчин, пятеро или шестеро стоявших перед сценой, а некоторые из них даже наклонялись вперед опираясь локтями на доски. Любой из них, насколько я понимаю, будет способен великолепно обращаться с ней, как с рабыней само собой. Гореанские мужчины не идут на компромисс со своими невольницами, и девушки это знают и повинуются безоговорочно. Она знала, что была весьма дорогой рабыней, вон как прямо она стояла на коленях, какой гордой была её осанка, как она соблазнительно выглядела нагой и в ошейнике.

— Что мне предложат за неё? — безропотно спросил Бутс.

— Два серебряных тарска, — тут же выкрикнул мужчина.

— Два? — удивленно и обрадовано спросил Бутс.

А девушка даже вскрикнула от удовольствия. Это — высокая стартовая цена за женщину на Горе, где они многочисленны и дёшевы.

Через несколько енов отчаянных торгов Бригелла, со скованными за спиной руками, покинула сцену, торопливо семеня, почти срываясь на бег, чтобы не отстать от него, её нового господина, весьма крепкого, широкоплечего, блондина. Первое, что он сделал после того как защёлкнул наручники на её тонких запястьях, это сдёрнул маленький, круглый пластырь с её левого бедра. Там пряталось обычное клеймо кейджеры, крошечный жезл с ветвями. Она ушла за пять серебряных тарсков.

— Роскошная цена на неё, — поздравил я Бутса.

Но он, понурившись, одиноко стоял на сцене, взвешивая её ошейник в своей правой руке, и с грустью глядя вслед девушке.

— Я разорён, — хмуро произнёс он. — И независимо от этого, как я обойдусь без моей Бригеллы?

— Про твою Бригеллу не знаю, — сказал я, — но я думаю, что буду в состоянии помочь с другой из твоих проблем.

— Мы что разве знакомы? — поинтересовался Бутс, присматриваясь ко мне.

— Мы встречались несколько дней назад, мельком, в Порт-Каре, — подсказал я.

— Ну, да! — воскликнул он. — Карнавал! Конечно! Вы — капитан, или офицер, не так ли?

— Иногда, возможно, — уклончиво ответил я.

— И что Вы от меня хотите? — осторожно спросил Бутс.

— Не бойся, — улыбнулся я. — Я не нанят, чтобы преследовать Тебя, ради выколачивания старых долгов.

— Я боюсь, — вздохнул Бутс, — что я должен Вам те пять серебряных тарсков по Порт-Кару. Но сейчас они у меня есть.

Он протянул мне руку с теми самыми пятью серебряными тарсками, полученными несколькими енами ранее в результате продажи Бригеллы.