Лицей. Венценосный дуэт

Доходит. Власть имущие умеют соображать, когда дело их шкуры касается.

— Я хоть и не молод, но я всё-таки мужчина… — пытается уйти за другой редут обороны. Не поможет.

— А ваш сын что, мужчиной не был? Он был моложе и крепче вас, а я была обнажена и связана. Сейчас я в намного более выгодной ситуации. Я — свободна, а вы пожилой человек, — смотрю на него пристально, намечая уязвимые точки для ударов ногами, руками, а главное, мест, которые можно прокусить. И это не только шея.

Прохорова пронимает. Держится, но чувствую, что именно сдерживается от того, чтобы не поёжиться.

— И кто по вашей же схеме находится наверху, а кто внизу, если за убийство вас, такого важного, мне ничего не будет?

Риторический вопрос задаю в спину. Прохоров медленно, показательно не торопясь, встаёт и отходит к двери. Чуть поворачивается боком после стука, только тогда, не раньше, я попадаю в поле его зрения. Насмешливо наблюдаю. Когда выходит, в его спину бьёт мой заливистый злой смех. Из верхов он, надо же! Помню реалии прошлой жизни. Самые надменные и гордые лица держали лакеи, которые из королевских покоев ночные горшки выносили.

В реальности не так уж он не прав. Я слабее, чем была тогда и охранник рядом. Но искалечить его я бы успела. Дело нехитрое.

6 августа, вторник, время 17:50

Москва, Северо-Восточный округ, ул. Лермонтова 17.

— Так-так, — роюсь в сумочке, которую мне вернули. Карточки и всё остальное на месте. Денег нет, но это сразу было ясно.

Вокруг меня несколько человек, больше всего меня радует присутствие папочки. Молодец мой папочка, быстро меня запеленговал. Протягиваю руку, требовательно шевелю пальцами:

— Мобильник мне мой, быстро!

Перец, что оформлял изъятое, морщится.

— И морщиться не надо! — грубо пресекаю его молчаливый протест, — Папа!

Но отвечает его адвокат, который наклоняется к моему уху. Огромное ему спасибо за подсказку!

— Копию описи возвращённого, пожалуйста, предоставьте, — говорит адвокат, невысокий полноватый мужчина с приветливым располагающим лицом.

Получаем копию, я участия не принимаю, за меня, несовершеннолетнюю, расписывается папочка. После этого адвокат мне уже вслух говорит.

— Всё ли изъятое вам возвращено?

— Не всё! — извещаю с такой радостью, что присутствующий подполковник тоже морщится, — в опись не было внесено всё изъятое!

— Что именно?

— Во-первых, мобильник…

— Не было мобильника! — спорит старший лейтенант, проводивший изъятие и прикарманивший мои кровные двести рублей.

— Пап, — поворачиваюсь к отцу. Тот, слегка усмехаясь, смотрит на подполковника.

— Господин подполковник, — с ехидством обращается к нему, — мне вызвать журналистов и продемонстрировать им работу пеленгатора? Телефон Даны в здании. Именно так я и обнаружил место, куда незаконно вывезли мою дочь.

Голос отца на последних словах лязгает. Обожаю своего папочку.

Подполковник ничего не отвечает. Молча смотрит на старлея.

— Наверное, ребята из опергруппы забрали… — и выбегает в коридор. Ага, ребята. Как будто я не знаю, что ничего они не забирали.

Возвращается с телефоном, не глядя в лицо, суёт мне в руки. Так-так-так… проверяю, что там новенького? Ага, вот оно! Вытаскиваю список исходящих, сую к лицу подполковника.

— Это что?

Хмуро смотрит, ожидая объяснений.

— Последние три часа провела у вас. Что это за звонки на незнакомые мне номера? В то время, как я в камере сидела и на допросе?

— Запишите претензии и подайте в суд, — насмешливо советует он. Ему тут же кивает адвокат.

— Слышали, что начальник сказал? Заносите в протокол претензий: зафиксировано три звонка, общей продолжительностью… — я подсказываю, — тридцать минут и стоимостью…

— Тридцать рублей, — ответствует папочка, но я добавляю вишенку от себя:

— Два номера городские, не мобильные, там тариф выше…

— Сорок рублей, — корректирует папочка, — вызов стоит пять рублей.

Подполковник Зотов, — кажется, так его адвокат называл, — молча смотрит на старлея. Видно за то его и держат, понимает начальство с полуслова. Хмуро роется в своём портмоне, достаёт четыре десятки. Небось моими же деньгами и расплачивается. Ладно, ещё не вечер, настоящий цирк впереди.

— Претензии исчерпаны? — интересуется подполковник.

— Ну, что вы? — обворожительно улыбаюсь я, — всё только начинается. Где мои золотые часики?

Вопрос вызывает бурю негодования старлея. Не знай я точно, что часики ему отдавала, могла бы и поверить его честным глазам и бурному возмущению.

— Что же вы скромничаете, госпожа Молчанова! — голос старлея сочится ехидством, — почему не говорите о золотых браслетах? Двух? Не упомянули о десятке золотых колец с брильянтами?

Он возмущается, но адвокат вносит в протокол очередную запись: часики дамские позолоченные на позолоченном браслете фирмы «Заря». Судя по выражению лица Зотова, он своему старлею верит. Либо ему до лампочки.

— Ещё есть претензии? — спрашивает адвокат. Я роюсь в сумочке. Мне приходит в голову идея.

— А где моя тысяча рублей? — вопрошаю я. Папочка чуть иронично улыбается. Зотов на секунду заводит глаза к потолку.

— Молчанова, ты уж совсем! — негодованию старлея нет пределов. Родной, это ещё не всё. Мои двести рублей тебе кровавой мочой отольются. А за часики… ну, это потом.

— Записывайте, господин адвокат, — командую я, — тысяча пятьдесят рублей в следующих купюрах…

— Отдавать не собираетесь? — ответа не ожидаю и не получаю. Зотов начинает всё больше походить на грозовую тучу, старлей и его приятель, дежурный по вахте, смотрят на меня волками.

— Хорошо. Значит, часики и тысяча рублей за вами. Ждите судебного и служебного разбирательства.

— Всё, Даночка? — адвокат смотрит на меня, перед ним протокол.

— Сейчас ещё раз посмотрю, — копаюсь в сумочке, у меня ещё одна идея возникает, — так, а где моя любимая алая помада?

Вопросительно гляжу на онемевшего старлея, бросаю в сторону адвоката:

— Вносить в список не надо. Прощаю, — хихикаю и грожу старлею пальчиком. — А вы шалунишка, старший лейтенант. Ладно, мажьтесь на здоровье…