Личности в истории
Шрифт:
Тогда же Лец принял активное участие в знаменитом Львовском антифашистском конгрессе деятелей культуры. Это немало поспособствовало закрытию неугодного театра.
При этом, конечно, наш бунтующий герой никак не мог удовлетвориться одними литературными изданиями. Дело кончилось тем, что регулярные публикации его судебной хроники в одной политической газете привлекли внимание властей, и Лец бежал в Румынию, спасаясь от ареста. Вернувшись, он пытался найти другие сферы применения своих сил: крестьянствовал некоторое время на родном Подолье, служил в адвокатской конторе, но опять вернулся в Варшаву, к литературной и публицистической деятельности. Готовил к печати объемистый том фрашек и новый сборник стихов – уже четвертый.
Но тут началась война.
Война
«Сколько
«Пору оккупации я прожил во всех тех формах, какие допускало то время». Так повествовательно и, кажется, невозмутимо рассказывает Лец о войне. Но что стоит за этими строчками – «1939–1941 гг. я провел во Львове, 1941–1943 гг. – в концлагере под Тернополем. В 1943 году, в июле, с места предстоявшего мне расстрела я сбежал в Варшаву, где работал в конспирации редактором военных газет Гвардии Людовой и Армии Людовой на левом и правом берегах Вислы. Потом ушел к партизанам, сражавшимся в Люблинском воеводстве, после чего воевал в рядах регулярной армии».
А вот – подробности тех лет. Война застала Леца во Львове. Гитлеровцы не забыли антифашистских эскапад молодого писателя и уже в 1941 году арестовали его и отправили в концлагерь под Тернополем. Он бежал из концлагеря – спрятался в сделанном им самим гробу. Его поймали, зверски избили и приговорили к расстрелу, но расстрел откладывался. Лец вновь попытался бежать, его снова схватили и снова приговорили к расстрелу. Эсэсовец заставил обреченного на смерть рыть себе могилу, но погиб сам от удара лопатой по шее. Переодевшись в немецкий мундир, Лец пересек всю Генеральную Губернию, как гитлеровцы именовали захваченную Польшу, – вот где пригодился его прекрасный немецкий. Истощенный, измотанный, бездомный, голодный, он добрался до Варшавы. Преодолев депрессию и мысли о самоубийстве, установил контакт с силами сопротивления и стал работать в подпольной прессе. В Прушкове редактировал газету «Солдат в бою», а на правом берегу Вислы – «Свободный народ», где печатал и свои стихи. В 1944 году, сражаясь в рядах первого батальона Армии Людовой, скрывался в парчевских лесах и участвовал в крупном бою под Рембловом. После освобождения Люблина вступил в армию Войска Польского в звании майора. За участие в войне получил Кавалерский Крест ордена «Возрожденная Польша».
Польша социалистическая
«Многие примирились бы с Судьбой, но
Судьба тоже имеет кое-что сказать».
Окончание войны обернулось новой несвободой для страны – новый строй, навязываемый извне. Социалистическая Польша не очень понравилась Лецу: снова диктат, тирания, отсутствие свободной воли и свободной мысли.
В 1945 году Лец поселился в Лодзи. Вместе с друзьями возродил любимый поляками журнал «Шпилька». Через год вышел сборник военных стихов Леца «Полевой блокнот» и томик сатирических стихов и фрашек «Прогулка циника».
В том же году его отправили в Вену в роли атташе по вопросам культуры политической миссии Польской Республики. В 48-м в Польше вышел сборник сатирических стихов Леца «Жизнь – это фрашка». А в 50-м – сборник «Новых стихов», написанных в Вене, городе его детства.
В Польше тем временем утвердился режим партийной диктатуры. Обрело плоть одно из саркастических «разъяснений» Леца: «Неграмотные вынуждены диктовать».
Что дальше? Остаться в Вене? Вернуться в Польшу, под пресс «народной власти»? В 1950 году Лец принимает трудное решение – уехать в Израиль. Он скитается по библейским местам, колесит по Ближнему Востоку, вспоминает тех, кто боролся и погибал рядом с ним, мечтая о свободной Польше. В «Иерусалимской рукописи», ставшей итогом его израильского периода, ностальгия и боль, память и мечта:
Туда, на север дальний
где некогда лежал я в колыбели,
Туда стремлюсь теперь,
чтоб там же и отпели…
В 1952 году Лец возвращается в Польшу. И получает сполна от новых властей за инакомыслие, независимость и неукротимое стремление к свободе. Негласно Лецу запрещено печататься. А официальные заказы он выполнять отказывается. Единственной возможностью выражать себя становится работа
переводчика. Он с головой уходит в переводы Гете, Гейне и Брехта, русских, украинских и белорусских авторов. И не боится заявлять: «Я перевожу обычно только сочинения, которые выражают – как правило, иначе, чем сделал бы это я сам, – мысли, волнующие меня».«Непричесанные мысли»
«Чтобы добраться до истоков, плыви против течения».
1956 год – время открытых и сильных выступлений поляков против коммунистического режима. Власти вынуждены идти на попятный. Польша постепенно превращается в самый «открытый и свободный барак соцлагеря». Новая «польская весна» в 1957 году помогает выйти первой книге «Непричесанных мыслей» Леца. Она приносит автору мировую славу. Переведенная на основные языки мира в США, Англии, ФРГ, Швейцарии, Италии и других странах Запада уже в 60-е годы, она долгое время возглавляет списки бестселлеров. «Мысли» эти повторяют американские президенты и германские канцлеры, парламентарии разных стран.
«Непричесанные мысли» стали вершиной и квинтэссенцией творчества Станислава Ежи Леца. Кто-то назвал их уникальным противоядием в борьбе со страхом.
О том, какую популярность получили афоризмы Леца, рассказывает такой факт. Во время сессии ООН один из выступавших для остроты и убедительности привел по памяти какую-то цитату Леца. Генеральный секретарь ООН взял микрофон и поправил докладчика, приведя правильный вариант фразы.
Афоризмы Леца, его стихи, статьи, фрашки не рождались в тишине кабинета. Теплиц назвал его последним европейским философом-перипатетиком. О том, как возникали «Непричесанные мысли», их автор писал: «Эти высказывания несут на себе отпечатки пальцев нашей эпохи… Если бы варшавские кафе закрывались на два часа позже, „мыслей“ было бы процентов на 30 больше… „Непричесанные мысли“ записывались в кафе, в трамваях, в парках, ба! – даже в клубе литераторов. Вообще-то я всегда мыслил таким образом, только врожденная скромность не позволяла отважиться на то, чтобы записывать, а тем более публиковать эти мои „непричесанные мысли“… Это беседы с самим собой, их можно было бы определить как попытку охарактеризовать явления нашей действительности».
Умер Лец в 1966 году после тяжелой болезни, успев выпустить еще несколько поэтических сборников и подготовить второй том «Непричесанных мыслей». Еще за два месяца до смерти он пытался осмыслить свой путь: «Некоторые придерживаются мнения, что автору труднее всего оценить самого себя. Если это правда, то лишь отчасти, ибо если автор к чему-либо стремится, то может проверить, в какой мере он приблизился к поставленной им (или эпохой) цели. А какими он пользуется мерами и весами, это опять-таки определяется его ощущением времени и перспективы… Что ж, я хотел своим творчеством охватить мир. Эту задачу мне усложнили, расширив его эскападами в космос».
Литература
Станислав Ежи Лец. Непричесанные мысли.
М. Мальков. Гуманист без страха и упрека: биография С. Е. Леца.
I. Yehorova. Stanislaw Jerzy Lec did not die – he changed his lifestyle.
А. Кузнецов. Жизнь замечательных львовян: Станислав Ежи Лец.
Три фрашки Станислава Ежи Леца приведены в переводе Самуила Черфаса.
Хорхе Луис Борхес. Возвращение к смыслам
Наталья Радченко
Когда я думаю о Борхесе, в воображении возникает образ гигантской библиотеки, лабиринта, книги книг, непроходимых джунглей, бесконечных песков пустыни, тигров, минотавров… В любом случае – образ таинственный, не до конца понятный, но очень привлекательный. Таков весь Борхес.
История его жизни – это, скорее, повествование о прочитанных книгах, чем об увиденных землях, о страсти к Данте или Сервантесу, чем о любовных страданиях. Мир идей для Борхеса, как и для Платона, был куда большей реальностью, чем мир фактов. «Я думаю, – говорил он, – что люди вообще ошибаются, когда считают, что лишь повседневное представляет реальность, а все остальное ирреально». Яркое тому свидетельство – автобиография Хорхе Луиса Борхеса, вся целиком посвященная открытиям из области духа, которым как бы невзначай сопутствуют события внешней жизни писателя.