Лицо с обложки

— Ты самый близкий мне человек после Димочки и Мити! Ты мне больше, чем сестра.

— Да ладно, — я растроганно хлюпнула носом. Плакать нельзя, ресницы отклеятся.

Митя и Рубен, которою после возвращения из Англии домашние снова звали Димочкой, караулили у вагона гору моих чемоданов. Когда я зашла в вагон и выглянула в открытое по случаю августовской жары окошко, Митя, ребенок и Даша стояли на платформе, сцепившись руками, как Вицин, Моргунов и Никулин. Счастливые молодожены махали мне на прощание. Димочка тоже хотел помахать, но у него не оказалось третьей. свободной руки, и тогда он принялся мотать головой, как молодой бычок.

Итак, я уезжала из этого города. Уезжала далеко и навсегда. И меня не мучила дорожная ностальгия. Уезжала я с легким сердцем и с таким же легким кошельком, в полную неизвестность. После множества операций мне не рекомендовалось летать самолетом, потому пришлось довольствоваться поездом. Берлин не был конечным пунктом моего назначения. В Германии я хотела повидаться с бабушкой Гедройц, которую давно не видела. Я не опасалась травмировать старушку своим внешним видом. Братья сказали, что бабушка Гедройц давно перестала их узнавать и принимает близнецов за своих давно умерших братьев, Людвига и Франса, с чем мальчишки не спорят.

Из Германии я думала переехать в Англию и там ждать, когда братья окончат школу и определяться с дальнейшей учебой. Чем я буду заниматься в Англии, не хотелось задумывать наперед.

Достижением отечественной косметической хирургии было то, что при встрече лоб в лоб от меня не шарахались незнакомые люди. Но каждый раз, когда я ловила на себе слишком пристальные взгляды, мне становилось неуютно.

Вот и сейчас: стоило мне появиться в купе, как мой попутчик — приличный пожилой господин — поерзал, поерзал на своем месте, схватил кейс и вышел в коридор. Я не удержалась и посмотрела на себя в зеркальце пудреницы. Ничего страшного я там не увидела, но за полгода ежедневных встреч даже горбун из Нотр-Дама покажется симпатягой.

Наконец поезд плавно тронулся. Поплыли мимо кирпичные вокзальные пакгаузы, стоящие на запасных путях составы, грузовые вагоны, бетонные ограждения, расписанные уличными художниками… Вечерняя Москва промчалась мимо в последний раз: с ультрамариновым вечерним небом, с красным горизонтом, с розовыми прожекторами осветительных мачт, острыми силуэтами здании, мостами, проспектами, китайскими стенами спальных районов…

Даша согласилась выполнить мое последнее поручение, оно же и пожелание: встретить Сашу Грушевского у ворот Бутырки, передать ему конверт с деньгами и своими словами извиниться от меня за все… На прошлой неделе Грушевского выпустили на свободу, сняв с него обвинения. Вряд ли деньги могли компенсировать человеку потерю полугода жизни и подорванное здоровье, но это все, чем я могла отблагодарить своего ангела-хранителя.

Кузина поручение выполнила. Вернулась задумчивая, сказала:

— Жаль, что Вера не попала на его место! — И больше ничего членораздельного я из нее не вытянула.

Вере удалось сбежать за границу… Впрочем, мне ли злобствовать? Давно ли я сама дрожащей лапкой протягивала таможеннику чужой паспорт и блеющим голоском отвечай на его вопросы? Может, в том и заключается высшая справедливость, что мы с Верой поменялись местами и теперь она оказалась в моей шкуре?

Вместе с Верой в неизвестность канул и мой желтый саквояж, который не давал ни сна, ни покоя Даше, оказавшейся еще одной свидетельницей преступления. Кузину угораздило вернуться домой именно в ту минуту, когда Вера, возбужденная, ошеломленная, бежала по аллее от дома к своей машине. В охапке она сжимала желтый саквояж с лейблом Tod’s — это кузина запомнила хорошо.

Столкнувшись нос к носу с дочерью Бориса, Вера от неожиданности изменилась в лице. Не проронив ни звука, она прыгнула в машину и умчалась, оставив Дашу стоять с разинутым ртом посреди подъездной аллеи.

В планы Веры не входило оставлять меня в живых. Если бы у нее все получилось, — о! Борис влип бы лет на сто! В тот день, незадолго до пожара, Вера организовала Борису и Роберту деловой ужин в загородном клубном ресторане. И у обоих — никакого алиби… Оба, теоретически, могли за считанные минуты напрямик через лес домчаться до дома Германа, совершить убийство и вернуться в ресторан. Ревнивый мужчина способен и не на такие подвиги.

Но Вера неожиданно для себя привела к дому Германа «хвост»… Меня спас Саша. Это он открыл дверь хозблока, вынес меня, едва живую, на снег, курткой сбил с меня пламя. Вере пришлось срочно вносить корректировки в идеальный план. С Грушевским проблем не возникло, она быстро сообразила, как сделать из моего спасителя козла отпущения.

Нo я оказалась живучей, как кошка, и болтливой, как попутай. Даже странно, почему мне не ввели цианистый калий вместо глюкозы, пока я лежала в реанимации без сознания? Наверное, Вера не допускала мысли, что человек в моем положении способен разоблачать самое себя. Ведь правду можно говорить только из выгоды. В моей ситуации выгода приказывала молчать,

Вера подкинула следствию фотографии, запечатлевшие меня с Германом в недвусмысленной ситуации. Главным подозреваемым оказывался мой муж. Но Роберт не очень-то поверил, что Борис сумел без ее помощи провернуть всe финансовые махинации, и тогда Вера использовала тяжелую артиллерию: намекнула Роберту, что она знает его главную тайну…

Дверь моего купе с шумом отъехала в сторону. Я старательно загородилась от приятного пожилого господина газетой, не желая травмировать его эстетические чувства.

При нашей последней, прощальной встрече с Борисом — он пригласил меня отметить тет-а-тет наш развод, а я явилась с Дашей и Димочкой, вот была сцена! — мой уже бывший супруг закончил начатую еще в больничной палате мысль:

— Я так разочарован. Я верил, что ты любила меня, когда выходила замуж.

Я ответила, что тоже верила, что он меня любил. когда женился. Кто виноват, что мы обоюдно обманулись в своих надеждах? По крайней мере, я не вынашивала коварных планов, как повыгоднее продать своего мужа.

Борис предпочел перевести разговор на другую тему:

— Но выглядишь ты сейчас гораздо лучше, чем в прошлый раз.

— Конечно, — согласилась я, — учитывая, что в прошлый раз на мне вообще лица не было.

К Борису я относилась как к человеку, о котором много слышала, но которого никогда не видела.

— Я обязательно верну тебе деньги за квартиру, — пообещал он, имея ввиду мои затраты на ремонт и меблировку семейного гнездышка.

Прекрасно понимая, что никогда не получу назад ни копейки, я великодушно простила ему долг. Какой смысл расставаться врагами?

— Сначала постарайся вернуть долги Роберту, — напомнила отцу Даша.

Борис целый вечер убеждал нас, что его дела идут прекрасно и все долги (он называл их кредитами) будут Роберту возвращены. Он даже называл дату. Не смейтесь, но мы с Дашей почти поверили и чувствовали себя паршиво, когда в один прекрасный день Митя принес новость: Борис исчез из Москвы со всеми деньгами и долгами. Уже давно и планомерно Зоин муж все личные, а также взятые напрокат финансы накапливал в офшоре Гибралтара. Вот такого странного человека заполучила в мужья покойница Зоя Гедройц. Мне ее искренне жаль!