Лихой гимназист

После обеда мы перешли в соседнюю комнату. Тут была горка, заставленная фарфором, диванчик на изогнутых ножках, фикус в углу, кресла и круглый столик с мраморной статуэткой на кружевной салфетке. Одна из стен была сплошь увешана портретами предков.

— Ну а у вас как дела на службе? — спросил я, усаживаясь в кресло возле столика. Дядя и его супруга расположились напротив.

— В трудах и заботах, — улыбнулся дядя, — но грех жаловаться.

— Тимофей скоро пойдёт на повышение, будет статским советником, — добавила супруга.

— Ну это ещё вилами по воде писано, — пожал плечами дядя. — Стану, конечно, куда ж деваться? Но вот скоро или не скоро — тут уж не угадаешь. Да не рвусь, знаешь ли. Своим делом больше сейчас занят. Одной службой ведь жив не будешь.

— А какое у вас дело? — поинтересовался я. — Простите, запамятовал. У меня что-то с памятью в последнее время.

— Так я тебе и не рассказывал, — улыбнулся дядя. — Небольшой текстильный цех и ателье по пошивке мундиров. Поэтому, как в институт поступишь, милости прошу. Сошьём по высшему классу.

— В первую очередь к вам и обращусь, — обещал я. — И как оно вообще? Прибыльно?

— Ну так не будь прибыльно, не занимался бы. А если дела в гору пойдут, глядишь, и со службы уйду.

— Тоже думаю завести собственное дело, — признался я, решив начинать прощупывать почву.

— Что ж, мысль здравая. Закончишь гимназию, институт, поступишь на службу, поднакопишь деньжат… А может, и брак выгодный получится, — дядя тихо рассмеялся. — Всякое бывает. Но я тебе вот что скажу. Дело — штука муторная: сегодня в гору идёт, а завтра — на спад. А служба, коли ты дворянин, да ещё и на хорошем счету, есть всегда. Так что учись. Ну а дальше что загадывать? Что будет, то будет.

— Пойду посмотрю, как там дети, — Тамара Андреевна поднялась с дивана, — рада была повидаться, Алексей. Спасибо, что заглянул.

— Рано прощаетесь, — усмехнулся дядя. — Не торопишься ведь? Посидишь ещё?

— Сегодня торопиться некуда, — ответил я. — Воскресенье же. А у вас тут уютно.

Тамара Андреевна удалилась, а дядя встал, закрыл двери и вернулся обратно за стол, и тут я понял, что разговор намечается серьёзный.

— Ну, Алёша, рассказывай, как у тебя жизнь? — начал он.

— В делах и заботах, — усмехнулся я.

— Да это понятно… Меня другое интересует.

— Про книгу, наверное? Тоже хотел с вами поговорить об этом. Должен признаться, Тимофей Маркович, что книга утеряна. «Руководство» было при мне, когда на меня напали. К сожалению, его украли. Так что могу только денежную компенсацию предложить и принести свои извинения.

— Ох, Алёша, ну и зачем надо было скрытничать? Сообщил бы сразу, я б связи подключил. Глядишь, и нашлась бы. Такие книги все на учёте. Впрочем, забудь, компенсация мне не нужна. «Руководство» то в целости и сохранности снова лежит в моей библиотеке.

— У вас? — удился я. — Как так?

— Говорю же, есть связи. Наш родственник в Синоде служит. А ты и не знал, наверное? Ну так знай. Кузен твоей матушки, царствие ей небесное, Афанасий Иванович Давыдов. Он заместитель начальника священной стражи.

Теперь всё встало на свои места. Вот, оказывается, кто у Ваньки Оглобли книгу прибрал — мой родственник из священной стражи. Тесен Петербург оказался.

— Удивительно, как он нашёл эту книгу, — сказал я.

— Не так сложно, как кажется. У них все пункты сбыта под контролем. По крайней мере, его превосходительство мне так рассказывали. Я другое не понимаю. Зачем? Зачем эти тайны? И о тех, кто на тебя напал, ты ни слова не сказал следователю. А ведь воры должны понести наказание.

— Но я, и правда, не знаю нападавших. Что я скажу следователю?

— Ладно, Бог с ними, со следователями. Я ведь и не о книге хотел с тобой говорить. Другое меня интересует. Слышал я, травма у тебя была серьёзная. А теперь оказалось, что ты внезапно выздоровел и уже в гимназию вернулся. Батюшка твой известил меня письмом, когда я справился о тебе, а как именно это произошло, не сказал. Вот и хочу расспросить тебя подробнее.

— Врачи ошиблись. Всё оказалось не так плохо, — ответил я.

— Брось, Алексей, — усмехнулся дядя, — от меня-то можешь не скрывать. Тёмная стихия? Ты всё-таки занимался ей? Или твой батюшка нашёл-таки средства на целителя?

— Тёмная стихия, — признался я. — Я утащил «Руководство» из нашей библиотеки. Ну и… Если честно, плохо помню, что делал. С памятью у меня после того случая проблемы. Но, как видите, на ноги встал. Заклинания помогли.

— А у тебя, смотрю, талант-то развивается. Месяцы практики дали результат. Но излечить сломанный позвоночник — дело непростое. Даже у сильного заклинателя на это уйдут дни и недели. Неужели ты смог? Изумительно!

— Получилось, как видите. Только отец обозлился и снова запретил мне заниматься магией, — рассмеялся я. — Вот и думаешь: где логика?

— Эх, голова его дубовая… — дядя вздохнул. — Но он поймёт. Однажды он прекратит упорствовать. Главное сейчас — не бросать тренировки. Если упустишь возможность, талант заглохнет. И это касается не тебя одного. У твоего отца сыновей больше нет. Я — не очень сильный заклинатель, а значит, и сын мой, скорее всего, высоко не заберётся. У нашей московской ветви, как я слышал, тоже дела плачевны. Скоро Державины станут обычным немощным родом. Теперь вся надежда на тебя. Александр никак не желает понять это. Надеюсь, хоть ты поймёшь.

— Понимаю. Да, надо тренироваться. Я не собираюсь бросать заниматься заклинаниями. Кстати, в первой, говорят, гимназии есть тренеры. Не перевестись ли туда?

— А вот это вряд ли получится. Чтобы поступить в первую гимназию, нужна протекция. А какая у нас, Державиных, протекция? При нынешней власти нам только одна протекция — пинок, да затрещина. Кто из Даржавиных за последние сто лет занял хоть одну высокую должность? Никто, вот именно. Не жалуют нас.

— И чем же не угодили Державины нынешней власти?

— А ты и этого не знаешь? — удивился дядя. — Неужели историю семьи не читал?

— Давно было дело.

— На уроках-то проходили про переворот двадцать пятого года? Ну так вот, мой прадед тогда выступил на стороне Романовых, а когда пришли к власти Боровские, его с братом повесили, а имущество конфисковали. Другой брат в ссылке умер. Ну а кто остался — на паперть с протянутой рукой отправился, без поместий и без земель.

— Ну про это-то я слышал, — соврал я. — Но ведь сто лет почти прошло с тех пор.