Лилия между тернами

— Даже не представляешь, маленькая киска, как соблазнительно выглядишь — вся такая жалкая и сломленная, на полу, у моих ног. Да еще и с этим милым украшением на шее. Жаль, что мне нельзя воспользоваться тобой. Как бы мне ни хотелось, но бизнес дороже. А мой заказчик хочет тебя пока только для себя.

Я молчу и даже не хочу смотреть в его ядовито-желтые глаза. Не потому, что боюсь. Уже поздно бояться. А потому, что хочу показать ему, что он мне не ровня, чтобы даже удостоиться вообще хоть какого-то взгляда. И Вайоленс это чувствует. Резко наклонившись ко мне, он хватает меня за подбородок и поворачивает лицо в себе. Я опять его демонстративно игнорирую.

— Кажется, назвав тебя сломленной, я немного поторопился, — и он с силой сжимает пальцы, нарочно причиняя мне боль. — А я ведь предлагал тебе, глупая маленькая киска, играть по собственным правилам. Мы бы могли выиграть оба. А теперь ты просто чужая марионетка, ну, а я останусь при своем.

Я только кривлю губы в презрительной усмешке.

— Разве я тебе позволял прикасаться к моей собственности? — раздается позади Вожака знакомый до боли голос, который я уже никогда не рассчитывала услышать в этой жизни.

Глава 26

Мои глаза расширяются от шока, а Вайоленс злорадно смотрит мне глаза и шепчет:

— Да, теперь ты все понимаешь! — прежде чем отпустить мой подбородок и шагнуть в сторону.

Я смотрю. Смотрю. И не понимаю, как могу видеть того, кого вижу. Мой шокированный взгляд снова и снова цепко исследует мужское лицо с такими знакомыми, немного тяжеловатыми чертами. Зеленые глаза с коричневыми крапинками смотрят на меня с совершенно непривычным мрачным огнем и даже злостью.

— Ариман, — шепчу я.

Мой мозг кричит: «Но как? Как?». Но вслух я ничего не говорю, хотя все события уже выстраиваются в обжигающую в своем цинизме картину. Картину, которая на самом деле всегда была очевидной, но я не желала её видеть и признавать возможность её существования. Потому что если бы я поверила в такую возможность, то рухнуло бы последнее, что оставалось незыблемым от моего взорванного прежнего мира.

Тени не предают. Никогда. Такого просто быть не может. Они — неотъемлемая часть своего Хозяина, его вторая половинка души, приросшая раз и навсегда.

Моё состояние нельзя назвать шоком. Это полное разрушение. Теперь просто ничего больше нет. Если раньше были хоть руины прежней жизни, наполненные горькими воспоминаниями, то теперь — ничего! Абсолютная черная пустота, но не пустой лист, с которого начинают творить, а черная дыра, сжирающая с безумной скоростью все окружающее пространство.

— Почему, Ариман? — мой голос жалок, я даже не понимаю, как я вообще способна еще произносить звуки.

— Вон! — приказывает Ариман Вожаку, не отрывая от меня взгляда, в котором разгорается пламя истинного всепоглощающего безумия. Как он мог прятать ТАКОЕ столько времени?

Я перевожу взгляд полный ужаса на Волка, и в этот момент он мне больше не кажется и близко таким же страшным, как мужчина, который был мне ближе всех столько лет. Я не хочу оставаться с ним наедине. Это по-настоящему ужасает меня. Не просто пугает, а просто сковывает почти первобытным страхом.

— Смотри только на меня, Доминика! — от его резкого приказа моя голова дергается, как от удара, и я в последний момент вижу нечто, отдаленно похожее на жалость, в желтых глазах Волка, а потом он уходит, и железная дверь с лязгом отсекает меня и замершее в двух шагах чудовище от всего остального мира.

Чудовище, смерть которого я оплакивала, свято веря в то, что его последний вздох был потрачен на мою защиту.

Ариман смотрит на меня своим тяжелым взглядом и молчит. Потом в одно мгновение он оказывается на мне и, придавив к матрасу, пристегивает цепь, крепящуюся на ошейнике к кольцу в стене. Теперь я не могу даже сесть.

— Попробуешь обернуться — ошейник тебя удавит, — ледяным голосом говорит он.

Я лежу не двигаясь, и чистый ужас заполняет каждую клетку моего тела. Ариман начинает методично и не спеша уничтожать мою одежду, обнажая меня. Мрачный огонь разгорается все сильнее в его глазах, которыми он пожирает меня, превращаясь в концентрированную одержимость, которую больше ничем не скрыть.

— Ариман, пожалуйста, — шепчу я, хотя понимаю, что обращаюсь к пустоте, в которой нет прежнего Аримана. — Ты ведь не можешь делать этого.

Жутко оскалившись, Ариман сдирает с меня ошметки одежды и поднимается. Так же спокойно и без суеты он начинает раздеваться сам.

— Ты знаешь, сколько я ждал, Доминика, когда ты заметишь меня? Годы и годы. Как только стал жить в вашем доме, я хотел стать для тебя кем-то большим, чем просто мальчишкой с помойки, призвание которого быть твоей Тенью. Хотел быть тем, при виде кого ты бы вся загоралась в радостной улыбке, кого бы ты ждала, скучая, с кем бы делилась секретами. Но ты всегда едва замечала меня. Улыбалась только из вежливости и всегда оставалась закрытой для меня. Хренов ублюдок Римман занял моё место. Думаешь, я не знал, где он ночует? Знал! Только надеялся, что он вот-вот облажается, и ты сама его прогонишь и поймешь, что я тот, кто всегда готов быть рядом. Но время шло, а он по-прежнему был тем единственным, на кого ты смотрела. И тогда я нашел способ избавиться от него. И снова стал ждать. И, вроде, казалось, что все сработало, и я теперь был тем, кто следовал за тобой по пятам, стерег тебя для себя. Но ты продолжала воспринимать меня только как верного пса, а не мужчину. А я едва умом не трогался рядом с тобой. Особенно во время твоих циклов. Ты пахла так одуряюще, что я терял связь с реальностью в эти дни. Я не просто хотел тебя, Доминика. Я вожделел так исступленно, что это разрушало меня.

Ариман избавился от всей одежды, и я увидела, что он сильно возбужден. Его мужская плоть подрагивала и сочилась влагой, и от этого мои внутренности скрутились комом. Ариман всегда был мне братом в моем сознании, и даже представлять его обнаженным и желающим меня было чем-то противоестественным.

— Ты разрушала меня, Доминика. День за днем, час за часом, отвергая меня как мужчину. Ты сама во всем виновата. Во всем, что я сотворил, идя к тому, чтобы обладать тобой единолично. Я собирал по каплям все грязные секреты всех вокруг, продавал и покупал чужие тайны, тихо устранял тех, кто начинал догадываться и был болтлив. Я создавал шажок за шажком собственную власть за спиной твоего отца. Устанавливал новые порядки от его имени. Подчинил себе Вожака, держа его за яйца его же тайнами. Разрешил заниматься любым грязным бизнесом, которого не позволял твой отец. Я стал богаче и могущественнее не только твоего отца, но и любого из ныне живущих глав Домов. Но я по-прежнему оставался твоей Тенью, потому что все, что я делал, было ради того, чтобы принудить однажды твоего отца отдать тебя мне. Но сначала я хотел, чтобы ты влюбилась в меня. До того, как узнаешь обо мне всю правду. Но ты и не думала этого делать! Я оставался для тебя Тенью! Никем! И тогда я решил, что хватит с вами церемониться. Ты станешь моей на моих условиях. Я уберу с дороги всех, кто мог хотя бы попытаться помешать мне заявить на тебя права. Ведь как бы тебя ни презирали твои долбаные родственнички, убери я одного старого Барса, его братцы тоже стали бы в позу и не отдали бы тебя такому, как я. А значит Дом Барсов подлежал полному уничтожению. Но даже когда я уже почти был у цели, ты ускользнула и отдала то, что принадлежало мне, Римману, — зарычал Ариман, нависнув надо мной. Мою щеку обжег хлесткий удар, а рот наполнился соленым вкусом крови.

— Почему? Почему, на хрен, ты отдала себя ему?

Ариман сотрясался всем телом и выглядел невменяемым. Он сомкнул руки на моей и так сдавленной ошейником шее.

— Как же я хотел бы убить тебя, чтобы ты перестала мучить меня каждым своим следующим вздохом! — в глазах Аримана плескалась тьма в чистом виде.

— Ублюдок! За что убили детей? — прохрипела я ему в лицо.

— А кому они были нужны? Только под ногами бы путались. К тому же Волков, как войдут в раж, остановить сложно. Вот я и позволил им отвести душу, — он убрал руки с моей шеи, и я жадно хватнула воздуха.

Ариман опустился на колени и резко дернул меня к себе за лодыжки. Цепь натянулась, и ошейник стал душить меня.

— Нет! — закричала я и стала рваться из рук Аримана, нанося глубокие царапины когтями куда придется и стараясь пнуть его посильнее.

Но Ариман отклонился, с легкостью ускользая от моих рук, а ноги прижал руками к своим бокам, как стальными тисками.

Я не унималась и все пыталась достать его, несмотря на удушающий захват ошейника. Ариману явно надоело моё сопротивление.