Лилия в янтаре

– Какую правду, гады, вы же меня ни о чём не спрашиваете?!

– Ты состоял в сговоре против церкви и папы?

– Да нет, конечно! Вы с ума тут посходили? Мне одиннадцать лет! Кто меня в заговор пустит?!!

– Очень жаль, Ружеро, что ты продолжаешь лгать, - он ласково улыбнулся.
– Но мы поможем тебе увидеть свет.

Ступни сдавило так, что я, кажется, слышал треск костей сквозь свой крик. Глаза заволокло красным, вдохнуть не получалось, я задыхался и заглатывал воздух, как рыба. Боль не прошла даже когда давление прекратилось. Точно сломали, твари.

ЗДОРОВЬЕ 2 ТП/10 ТП

Даже мои глюки отмечают потерю здоровья.

– Да хрен с вами, был, участвовал, состоял! Против церкви, против папы, против всех! Что ещё?

– Вот видишь, Ружеро, обратного не бывает, - несмотря на сарказм в содержании, сам тон его был нейтральным, может даже сочувственным. Потом он сменился официальным:

– Итак, в силу данных признательных показаний, считается установленным как факт, что Ружеро Понтини является соучастником в преступлении против церкви, а именно: составлению заговора по распространению ереси, подрыва авторитета церкви, и лишению власти понтифика. Ружеро Понтини, верно ли записанное?

– Да! Верно!

– Ружеро Понтини вторично подтвердил, уже и без причинения ему боли, что записанное с его слов - верно.
– Я пытался успокоить дыхание. Зажурчала вода. Альфонсо, утолив жажду духовную, утолял телесную. Я бы тоже не отказался, но мне никто не предложил.
– Теперь тебе будет легче, сын мой. Сказав правду раз, продолжать уже просто. Больше нет смысла лгать. Ведь правду говорить легко и приятно. Ты же чувствуешь, как словно груз упал с твоей души?

Я чувствую, что вы, падлы, опять сломали мне руку, и переломали ноги, козлы...

– Чувствую, чувствую!
– извращенцу, видать, нужно, чтобы я ещё и удовольствие от процесса получал. Вот где он только, падла, таких порнофильмов насмотрелся?

– Кто ещё состоял с тобой в заговоре?

– Да откуда я знаю? Кого хотите, того и запишите. Я подтвержу.

– Нам не нужно, кого мы хотим, - вякнул Бартоломео.
– Ты сам должен снять грех с себя, и назвать имена заговорщиков.

Альфонсо кивнул, у ног скрипнуло и я снова зашёлся в крике. На этот раз я почти потерял сознание, но теперь Альфонсо уже знал границы моих возможностей и не дал мне ускользнуть в небытие.

– В наших сердцах нет гнева и зла, Ружеро. Только сочувствие. Эта боль не наказание тебе за ложь, о нет. Кто мы, чтобы брать на себя право наказывать? Мы хотим помочь тебе, и эта боль лишь временна, она спасёт тебя от гораздо худшей боли, что будет длиться вечно. Ты поймёшь, что будет ждать тебя, если ты попробуешь солгать, и тогда ты встанешь на путь истинный.

Боль была черная и противная, как расплавленный пластилин. Вонючими толчками она разносилась по всему телу, била в голову, капала из глаз, и не было от нее спасения. Она была чужая и неизбывная, как неприятный сосед. Она не помещалась в меня, я чувствовал, как она, накачавшись в каждую клетку, начинает разрывать меня изнутри, и как же я хотел, чтобы, прорвав кожу, она выплеснулась, наконец, наружу.

ЗДОРОВЬЕ 1 ТП/10 ТП

Чёрт, я же умираю!!!

– Да, да, я уже встал на путь истинный!

Альфонсо со вздохом покачал головой.

– Не знаю, сын мой. Я не уверен. Скажи, ты работал с еретиком и отступником Джиованни Россини?

– Да!

– Кто ему платил?

О! Кажется, мы добираемся до настоящих вопросов.

– Уберти! Уберти!

– Значит ли это, что Фарината дельи Уберти был главой заговора, заказывающим и оплачивающим услуги богомерзкого каббалиста, чернокнижника, и еретика Джиованни Россини?

– Да! Да!!!

Хреновы братья довольно переглянулись и Бартоломео зачеркал пером.

– С какой целью Фарината дельи Уберти заказывал услуги означенного чернокнижника?

Ну точно под Уберти копают. Я, по ходу, просто под каток попал. Выдавят из меня "показания", да и пустят в расход, чтоб потом не отказался, не дай бог. Сам по себе такой исход уже не казался страшным, по сравнению с тем, на что сейчас похожи мои переломанные ступни и лодыжки, и что будет если они опять сожмут тиски. От боли и безысходности сводило живот. Даже если бы каким-то чудом я остался жив, ходить бы я уже никогда не смог. Но жить всё равно хотелось. Тем более, что мне опять одиннадцать и нет никакого рака...

– С целью... распространения ереси и... убить папу... святейшество.

У тебя счас из-под пера дым пойдёт, Бартоломео.

– Что именно делал Россини?

– Оружие.

– Какое именно?

– Да всякое. Баллисты, катапульты, самострелы...
– тут я вспомнил, что ни мои попытки честно рассказать всё, что мне известно со слов Уберти, ни эта самая "истина", о которой так разорялся Альфонсо, им и на пуп не сдались. Им надо накопать компромата на Уберти, и пока они не услышат от меня всё, что хотят услышать, не успокоятся. Ну, уж простите, синьор Уберти. И Платон мне не друг, и на истину мне плевать. Бодайтесь с инквизицией сами.
– Он на всё оружие знаки наносил. Тайные. Каббалистические. И талмуд в полночь читал. Ещё синьор Уберти и мастер Россини вызывали демона, чтобы продать душу и получить тайный яд, который действует только на католиков. От этого яда на лбу проступает красная звезда, а в той звезде - серп и молот. И по этому знаку будут узнавать настоящих сынов церкви и папы...

– Почему - звезда?
– остановил мой словесный понос Бартоломео.
– Символ нашей церкви - святой крест.

– Не обращайте внимания, брат мой, - пояснил Альфонсо.
– Мальчик лжёт. Он хочет нас отвлечь, усыпить наше внимание, и сбить нас с толку, завалив ложными сведениями. Ещё он хочет выиграть время и отдохнуть от боли.

– Вот как! Так он больший грешник, чем казался!

– Ничуть, брат мой. Ничуть. Это естественное желание каждого испытуемого на первых допросах.

Альфонсо подошёл ко мне и погладил по голове.

– Сейчас он ненавидит нас. Ему кажется, что мы - плохие, злые люди, и именно в нас причина его бед и его боли. В его несовершенной душе бушует желание хоть как-то навредить нам, хотя бы перед смертью. Он ещё не понял, что причина - зло в его, а не в чьей-то другой душе. Но он это поймёт, брат Бартоломео. Боль и страдания очистят его душу, и он поймёт, что мы любим его, и тогда он возлюбит нас и будет благодарить за это очищение, и примет Бога в сердце своём. Всё это будет. Не надо спешить. Что такое единорог, Ружеро?