Лиловый (Ii)

– - Я была у тебя первая?
– - спросила она потом, все еще сидя на столе, и опять склонила голову набок; ее волосы растрепались и липли к голым плечам. У Леарзы все кружилось перед глазами, и тело по-прежнему горело, будто охваченное пламенем, он прислонился к окну и смотрел на нее, а она была так удивительно красива в нарождающемся лунном свете. Он не ответил ей, но она рассмеялась, потому что и так знала ответ.

– - Ты как будто слеплена из снега, -- прошептал он.

– - Такая холодная?
– - лукаво уточнила Волтайр. Он помотал головой. Она склонилась к нему и, заглядывая в его глаза, призналась:

– - Рядом с тобой я чувствую себя восемнадцатилетней девчонкой. Глупо, а?..

***

Он солгал, когда сказал ей, что отправляется в ксенологический; его дорога лежала в Ритир, это верно, но в корпусе для него ничего не было.

Эта площадка находилась в недрах главного корпуса научно-исследовательского института, и большую часть времени дверь, ведущая на нее, была закрыта, потому что никому особо не требовалось туда заходить. Бел Морвейн никогда раньше не был там, хоть и знал, как это бывает.

Тяжелые сапоги разведчика шагнули на металлическое покрытие площадки; дверь за ним бесшумно закрылась. Он остался совершенно один...

Нет, не один.

Лекс никогда не спит. Обслуживаемые десятками людей, младших и машин, его части занимают целый холл, и в этих электронных мозгах постоянно идет работа, объемы которой нормальный человек и представить себе не в состоянии. Какие-то его процессы обслуживают экономические потребности Кеттерле, какие-то отвечают за образовательные программы; Лекс присматривает за всем, что происходит в системе Кеттерле, и обрабатывает отчеты, поступающие от колоний, отдает распоряжения, изучает поступающие от разведческих команд данные.

Беленос Морвейн встал по стойке "смирно", вытянув руки вдоль тела, у самых перил площадки. Лекс не обладает интеллектом в полном смысле этого слова; но здесь, в этом месте, у него оборудован интерфейс, наиболее близкий к человеческому.

Шевельнулась маленькая камера, зафиксировав человека. Экран на другом краю пропасти, -- там, внизу работали части Лекса и обслуживающий его персонал, -- бесшумно вспыхнул.

– - Я готов обработать твой запрос, Беленос Морвейн, -- прозвучал ровный электронный голос.

Тот набрал воздуха в легкие и склонил голову.

– - Я хочу быть отправленным на Анвин.

– - В каком качестве?
– - был немедленно задан вопрос.

– - В каком угодно, -- почти сердито ответил он.
– - Если я больше не гожусь в команду инфильтрации, отправь меня на базу или в археологическую группу. Да хоть куда.

– - Это выглядит необдуманным решением, -- заметил Лекс.

Морвейн вздохнул снова.

– - Но я думал над ним много ночей, -- возразил он.
– - Если ты считаешь меня непригодным к моей работе, объяви мне об этом прямо. Иначе отправь меня на задание.

– - Ты находишься в слишком нестабильном состоянии, чтобы отправиться на инфильтрацию, -- сказал Лекс.
– - Но нельзя назвать тебя непригодным. Для чего ты так стремишься на Анвин?

– - Чтобы почувствовать, что я не совсем бесполезное тупое создание!
– - взорвался Бел.
– - Тебе, может, это непонятно, но я просто не могу целыми неделями, месяцами сидеть на одном месте и смотреть, как!.. Ладно, к черту. Ты прав. Но я надеюсь, что смогу успокоиться и прийти в себя, если у меня будет работа.

Лекс помолчал, мигая экраном; на самом деле ответ у него был готов мгновенно, но интерфейс учитывал человеческую психологию и заставил его выдержать паузу.

– - Хорошо, -- наконец произнес он.
– - В таком случае тебе разрешено отправиться послезавтра с шаттлом на базу. Потом все будет зависеть от твоего состояния. Если оно стабилизируется, ты будешь рекомендован к инфильтрации.

***

На пользу ей эти отношения не пошли; день ото дня Нина становилась все рассеяннее, когда стояла за конвейером, и наконец рассердила своим поведением управляющего настолько, что он лишил ее платы на два месяца вперед и так ударил, что она, падая, споткнулась и подвернула ногу.

Должно быть, если б это случилось еще полгода назад, женщина была бы обречена на голодную смерть. Но теперь Уло лишь вздохнул и увел ее, хромающую, к себе в комнату, где вправил ей щиколотку и высказал все, что о ней думает, а она сидела и грустно смотрела на него.

Нина пыталась выйти на работу на следующий день, но из-за своей ноги была еще более неуклюжей, чем обычно, зацепившись рукавом рубахи за ленту, рухнула на конвейер и едва не попала под удар штамповщика; Уло вовремя остановил двигатель и отцепил ее, и лицо у нее было белее снега, а руки дрожали. Управляющий пришел в такую ярость, что крикнул ей, что больше она может не приходить: она уволена.

Это было впервые, когда Нина заплакала. Управляющий уже ушел, а она сидела на полу, возле ног Уло, и размазывала по щекам грязные слезы, ей было невыносимо стыдно за себя, за то, что она знала уже: Уло не бросит ее, и теперь она камнем повиснет на его шее.

Уло ничего не сказал ей на этот раз. Его лицо сохраняло привычную ровность, будто ничего и не произошло, он отвел ее в комнату, которая теперь принадлежала обоим и в которой катастрофически не хватало места, принес ей ужин из столовой. Нина плакала весь вечер, он не утешал ее, но и не ругал, склонился себе над очередной схемой, зажав в зубах самокрутку. Она утихла только глубокой ночью, смотрела на него и думала. Уло не был мечтой шестнадцатилетней девушки, это точно, он временами казался ей черствым, даже бездушным, на его лице никогда не отражалось ничего сильнее удивления, да и красавцем он тоже не был, что скрывать; ей нравились, правда, его черные глаза, и в целом она к нему просто привыкла.

И тем не менее, пусть у него было каменное лицо, Уло по-прежнему кормил ее и не прогонял. В этом было что-то... и она смотрела на его широкие плечи и думала о том, что с ним она в полной безопасности. Что бы ни случилось, он не бросит ее...

Дня через два он вернулся с работы, -- Нина теперь сидела в комнате и только занималась рукоделием, а иногда и вовсе ничего не делала, -- и сказал ей:

– - Собирайся.

Она даже напугалась, но послушно собрала свои малочисленные вещи в узелок. Уло, правда, и собственные пожитки стал собирать, пока комната не оказалась пустой. Он взял ее за руку и повел за собой, и тут до Нины дошло, что это означает.

Комнаты предназначались в основном для холостяков; Уло отправился в жилой квартал, окружавший завод, отыскал старый покосившийся дом и вошел туда.

Внутри было темно, из-за прикрытой двери доносились чьи-то голоса. Он поднялся по лестнице.

– - Эти две комнаты будут наши, -- сказал он ей.
– - Раз уж ты не работаешь, наводи тут порядок.

У Нины просто не было слов; она поймала его за небритые щеки и целовала, а потом кружилась по комнате, пока не споткнулась, -- ее щиколотка зажила не до конца, -- и едва не рухнула. Уло не улыбнулся, но поддержал ее и даже потрепал по волосам.