Покинув рощи родины священнойИ дом, где муза, плача, изнывала,Я, тихая, веселая жилаНа низком острове, который, словно плот,Остановился в пышной Невской дельте.О, зимние таинственные дни,И милый труд, и легкая усталость,И розы в умывальном кувшине!Был переулок снежным и недлинным,И против двери к нам стеной алтарнойВоздвигнут храм Святой Екатерины.Как рано я из дома выходила,И часто по нетронутому снегуСвои следы вчерашние напрасноНа бледной чистой пелене ища,И вдоль реки, где шхуны, как голубкиДруг к другу нежно, нежно прижимаясь,О сером взморье до весны тоскуют,Я подходила к старому мосту.Там комната, похожая на клетку,Под самой крышей в грязном шумном доме,Где
он, как чиж, свистал перед мольбертомИ жаловался весело, то грустноО радости не бывшей говорил.Как в зеркало, глядела я тревожноНа серый холст, и с каждою неделейВсе горше и страннее было сходствоМое с моим изображеньем новым.Теперь не знаю, где художник милый,С которым я из голубой мансардыЧерез окно на крышу выходила,Чтоб видеть снег, Неву и облака,Но чувствую, что Музы наши дружныБеспечной и пленительною дружбой,Как девушки, не знавшие любви.1914
ЗБРЕ (с португальского)
Тот счастлив, кто прошел среди мучений,Среди тревог и страсти жизни шумной,Подобно розе, что цветет бездумно;И легче по водам бегущей тени.Так жизнь твоя была чужда заботе,Как тонкий сон, но сладостный и нежный:Проснулась… улыбнулась… и небрежноВернулась ты к нарушенной дремоте.Июль 1920
И мы забыли навсегда,Заключены в столице дикой,Озера, степи, городаИ зори родины великой.В кругу кровавом день и ночьДолит жестокая истома…Никто нам не хотел помочьЗа то, что мы остались дома,За то, что, город свой любя,А не крылатую свободу,Мы сохранили для себяЕго дворцы, огонь и воду.Иная близится пора,Уж ветер смерти сердце студит.Но нам священный град ПетраНевольным памятником будет.1920
«Видел я тот венец златокованый…»
Видел я тот венец златокованый…Не завидуй такому венцу!Оттого, что и сам он ворованный,И тебе он совсем не к лицу.Туго согнутой веткой терновоюМой венец на тебе заблестит.Ничего, что росою багровоюОн изнеженный лоб освежит.8 мая 1922
БЕЖЕЦК
Там белые церкви и звонкий, светящийся лед,Там милого сына цветут васильковые очи.Над городом древним алмазные русские ночиИ серп поднебесный желтее, чем липовый мед.Там вьюги сухие взлетают с заречных полей,И люди, как ангелы, Божьему Празднику рады,Прибрали светлицу, зажгли у киота лампады,И Книга Благая лежит на дубовом столе.Там строгая память, такая скупая теперь,Свои терема мне открыла с глубоким поклоном;Но я не вошла, я захлопнула страшную дверь;И город был полон веселымрождественским звоном.26 дек. 1921
«Я с тобой, мой ангел, не лукавил…»
Я с тобой, мой ангел, не лукавил,Как же вышло, что тебя оставилЗа себя наложницей в неволеВсей земной непоправимой боли?Под мостами полыньи дымятся,Над кострами искры золотятся,Грозный ветер окаянно воет,И шальная пуля за НевоюИщет сердце бедное твое.И одна в дому оледенелом,Белая лежишь в сияньи белом,Славя имя горькое мое.
«В тот давний год, когда зажглась любовь…»
В тот давний год, когда зажглась любовь,Как крест престольный в сердце обреченном,Ты кроткою голубкой не прильнулаК моей груди; но коршуном когтила.Изменой первою, вином проклятьяТы напоила друга
своего.Но час настал в зеленые глазаТебе глядеться, у жестоких губМолить напрасно сладостного дараИ клятв таких, каких ты не слыхала,Каких еще никто не произнес.Так отравивший воду родникаДля вслед за ним идущего в пустынеСам заблудился и, возжаждав сильно,Источника во мраке не узнал.Он гибель пьет, прильнув к воде прохладной,Но гибелью ли жажду утолить?
Анна Ахматова. Конец 20-х годов.
Н. Н. Пунин, К. С. Малевич и М. В. Матюшкин в ГИНХУКе. 1926 г.
«Неправда, у тебя соперниц нет…»
Неправда, у тебя соперниц нет.Ты для меня не женщина земная,А солнца зимнего утешный светИ песня дикая родного края.Когда умрешь, не стану я грустить,Не крикну, обезумевши: «Воскресни!» —Но вдруг пойму, что невозможно житьБез солнца телу и душе без песни.
«Земной отрадой сердца не томи…»
Земной отрадой сердца не томи,Не пристращайся ни к жене, ни к дому,У своего ребенка хлеб возьми,Чтобы отдать его чужому.И будь слугой смиреннейшим того,Кто был твоим кромешным супостатом,И назови лесного зверя братом,И не проси у Бога ничего.
«Не с теми я, кто бросил землю…»
Не с теми я, кто бросил землюНа растерзание врагам.Их грубой лести я не внемлю,Им песен я своих не дам.Но вечно жалок мне изгнанник,Как заключенный, как больной.Темна твоя дорога, странник,Полынью пахнет хлеб чужой.А здесь, в глухом чаду пожараОстаток юности губя,Мы ни единого удараНе отклонили от себя.И знаем, что в оценке позднейОправдан будет каждый час;Но в мире нет людей бесслезней,Надменнее и проще нас.
«Что ты бродишь, неприкаянный…»
Что ты бродишь, неприкаянный,Что глядишь ты не дыша?Верно понял: крепко спаянаНа двоих одна душа.Будешь, будешь мной утешенным,Как не снилось никому,А обидишь словом бешеным —Станет больно самому.
«Веет ветер лебединый…»
Веет ветер лебединый,Небо синее в крови,Наступают годовщиныПервых дней твоей любви.Ты мои разрушил чары,Годы плыли, как вода.Отчего же ты не старый,А такой, как был тогда?Даже звонче голос нежный,Только времени крылоОсенило славой снежнойБезмятежное чело.
Анна Ахматова. 1925 г.
Анна Ахматова. Художник Н. Тырса. 1927 г.
«Ангел, три года хранивший меня…»
Ангел, три года хранивший меня,Вознесся в лучах и огне,Но жду терпеливо сладчайшего дня,Когда он вернется ко мне.Как щеки запали, бескровны уста,Лица не узнать моего;Ведь я не прекрасная больше, не та,Что песней смутила его.Давно на земле ничего не боюсь,Прощальные помня слова.Я в ноги ему, как войдет, поклонюсь,А прежде кивала едва.
«Шепчет: Я не пожалею…»
Шепчет: «Я не пожалеюДаже то, что так люблю, —Или будь совсем моею,Или я тебя убью».Надо мной жужжит, как овод,Непрестанно столько днейЭтот самый скучный доводЧерной ревности твоей.Горе душит, не задушит,Вольный ветер слезы сушит,А веселье чуть погладит,Сразу с бедным сердцем сладит.1922