Лирика

ПРОКЛЯТИЯ

По нивам, по зарослям едкой цикуты Они доползли до опушки лесной. Они доползли в роковые минуты, Когда все вокруг озарилось луной. Вот голос их сердца, подслушанный мной. Пускай превратятся в руины, в огнища Хоромы и храмы, сады и кладбища. Пускай города превратятся в пустыню, Покроются солью и горькой полынью. Пусть море иссякнет и высохнут реки, Пусть солнце над вами погаснет навеки, Чтоб зори померкли, чтоб звезды ослепли, Чтоб ветер безумствовал в гари и пепле. Пусть тучи растают, и дождь не прольется, И желчью нальются пруды и колодцы. Пусть вороны вьются голодной оравой Над падалью вашей оплеванной славы. Пусть в золоте, спрятанном в тайные ниши, Плодятся мокрицы и жадные мыши. Пусть черви и моль пожирают, жирея, И мантии ваши, и ваши ливреи. Пусть плесенью и паутиною липкой Покроются струны гитары и скрипки. Сдыхайте не сразу, пусть ваша хвороба Мучительно долго влачит вас до гроба, Чтоб вы, не избегнув заслуженной дани, Испили до капли всю чашу страданий. Пусть время вас хлещет свинцовою плетью, Пусть кажется час вам длиннее столетья. Пусть волны немыслимо долгих мгновений Пронзят ваше сердце, застывшее в лени, И, сами на грани стремительных странствий, Рассеются в вечности, сгинут в пространстве. Пусть голод вас крючит и жажда вас мучит, Пускай ваш язык изъязвит и распучит, Чтоб, выпав из глотки тяжелою плахой, Искал он плевок среди пепла и праха. Пусть будет, когда не найти ни росинки, Питьем вам моча из копытной тропинки. Пусть каждая слива, спаленная зноем, Во рту растечется не соком, а гноем. Пусть небо низринется бомбами града И гонит вас по полю, гонит, как стадо. Пусть камни рассыплются в щебень, в осколки И в тело вонзятся вам, словно иголки. Кто ж рухнет на землю, покоя моля, Пусть дрожью дрожит под проклятым земля. Тебя ж, покровитель злодеев и выжиг, Кляну, чтоб ты гнил, начиная с лодыжек, Чтоб мозг твой разросся, а жирное тело В пуховых перинах стократ растолстело, Чтоб ноги и брюхо слились воедино, Чтоб весь ты расплылся, как жидкая глина. Пусть каждый сустав твой, охвачен гангреной, Терзает и жжет тебя попеременно. Пусть левый твой глаз, превратившийся в точку, Моргает, не видя сквозь тьмы оболочку. А правый пусть вылезет вон из орбиты, Огромный, недвижный, безумно раскрытый. Пусть ярость тебя и трясет и корежит, Но вырваться словом из горла не сможет. Ори, надрывайся, неистовствуй, чтобы На землю упасть, задохнувшись от злобы. Тебе я желаю, изнеженной твари, Чтоб спал ты в бреду, пробуждался в кошмаре. Чтоб в печень впивались каленые пилы, В носу твоем пело, а в ухе вопило. Чтоб зубы полопались с треском и громом, И пища застряла в кишечнике комом, И каждый твой вздох превратился в зловонье, Чтоб люди бежали, шарахались кони. Чтоб все твое тело покрылось горбами, Чтоб мерзкий язык твой повис меж зубами. Чтоб язва на язву и чирей на чирей Садились на шее и кровоточили. Чтоб мозг иссушила бессильная похоть, Чтоб сил не хватало ни ахать, ни охать. Пусть мертвые встанут, пусть грозной толпою С шипеньем и лязгом летят за тобою И к праведной мести зовут в исступленье За войны, за казни, за все преступленья.

МУЧИТЕЛЬНАЯ НОЧЬ

Густого мрака тяжелый хаос. Стучится кто-то, иль показалось, Иль шорох листьев смутил меня? Кто там, без свечки, луны, огня, Прорваться хочет сквозь полог мглы И натыкается на стволы? Кто там блуждает, листвой шурша, Как неприкаянная душа? Зачем забрел ты в пустынный край? Зачем скитаешься? Отвечай. Быть может, мама, вернулась ты Из тьмы загробной и духоты? В могиле холодно, невтерпеж… Но здесь минувшего не найдешь. Все за тобою из жизни прочь Ушли навеки в слепую ночь. Все оборвалось и унеслось. Нет и Гривея, погиб и пес… Деревья тутовые, чабрец — Погибли тоже. Всему конец. Нигде ни ласточки, ни стрижа. Наш тополь стройный покрыла ржа. Нет в ульях пчел, И сад отцвел, Истлел и погреб, и двор, и дом… — Эй, кто блуждает в саду пустом? Как призрак в сказке, прозрачен, нем, Чего ты ищешь, пришел зачем? Уже, наверное, двадцать лет, Как здесь безлюдье и жизни нет. Кругом булыжник, песок, трава. И умер колокол, дверь мертва, Ворота умерли, стены, вход, И номер мертвый у тех ворот… А тот, что бродит теперь впотьмах,— Едва ли в этих бывал краях. Теперь, быть может, сквозь ночь и тьму Мои раздумья видны ему. — Эй, кто ты, странник в одежде темной, Такой потерянный и бездомный? Зачем, тревожа ночную тишь, Ты в дверь и в стену опять стучишь? Твой стук мне раны разбередил… — Томлюсь от жажды. Лишаюсь сил. Язык, как пепел, сухой, шершавый. Вот кровь — источник нетленной славы, Вот манна, ставшая благодатью… Сбежал с креста я, сбежал с распятья, Но в мире стужа и мрак сырой. Я так измучен — впусти, укрой…

ГОРЯЧКА

Наша девочка родная Третий день лежит больная: В ногу ей впилась колючка, Ядовитая да злая. Не тебе ли это, дочка, Надевать велел я строго Туфли с золотым носочком? Не просил ли, ради бога, Навсегда забыть дорогу К старой башне, где крапива? Не учил ли, чтоб шептала Заклинанья торопливо Перед каждою дорожкой, Чтобы по саду гуляла, Чуть земли касаясь ножкой? Не тебя ль молил я слезно Донник желтый класть в чулочки, Обольщать улыбкой звездной Все колдобины и кочки? Не тебе ль шептал всегда я: «Будь сродни цветам небесным, Воспари над миром тесным, Век свой в небе изживая»? Не твердил ли каждый день я Трижды эти наставленья? Дочь лежит в недужных грезах, Поводя глазами сонно, Разметавшись, словно роза На подносе золоченом. Сотворить бы тельце это Недоступным для страданий Из весеннего рассвета, Из багрянца зорьки ранней! Оборвав цветок кувшинки, Веки выкроить для дочки, Вместо глаз вложить росинки, По рубину вделать в щечки. Грудки — два дрозденка хрупких — Схоронить от наговора В перламутровых скорлупках… Подглядеть бы мне, как в чаще Солнце ткет свои узоры, Как бежит поток журчащий; Мне б подслушать, как весною Прорастает злак пшеницы, Как большой незримой птицей Реет ветер над землею! Мне б соткать из тех открытий Дочь на удивленье миру, А взамен души вложить ей Обнаженную секиру! Если ж вдуматься немного — Будь как есть, моя отрада: Обдирайся в кровь дорогой, Ушибайся — так и надо!

В ПРЯТКИ

Милые мои, однажды мы сыграем С вами в странную игру. Это будет февралем иль маем — Только обязательно сыграем На закате или поутру. Люди старые игрой старинной Забавляются с детьми, как ты. В ней и слуги и хозяева едины, Все справляются с игрой старинной — Птицы, и собаки, и цветы. За столом широким мы семьей большою Любим весело собраться в круг, Преданы друг другу всей душою. Но настанет день — не шевельнешь рукою, Онемеют ноги, а в глазах — испуг. Словно дуновенье, той игры начало. Я смеяться буду в тишине. Я на землю лягу, как не раз бывало, И, возможно, буду я молчать устало, Под зеленым деревом лежа на спине. Так играли и в Писании священном. Так играл господь Иисус Христос. И святые, исстрадавшись телом бренным, Завершали ту игру смиренно, Без сопротивления и слез. Не печальтесь о моей кончине. Пусть меня куда-то унесли вчера, Пусть меня похоронили в рыхлой глине, Будто не было меня в помине… Смертью начинается игра. Не горюйте: ждите вы меня живого, Лазарь, вы ведь помните, воскрес… Не случилось ничего такого, Что необычайно было бы иль ново. Ваш отец бесследно не исчез. Все обдумал он перед уходом, Вам амбары отказал и скот, Хату вам оставил с огородом, Чтобы вы безбедно жили год за годом, Никогда не ведали забот. Все воскреснут. В зной или в морозы — Все вернутся к детям одним прекрасным днем И к жене, что тихо утирает слезы, Луг увидят снова, где пасутся козы. Все войдут хозяевами в дом. Вы живете в мире да совете. Пусть вас радость не покинет до седин. Что же делать, так заведено на свете,— Поначалу, дорогие дети, Месяц без отца пройдет один. День за днем вы не получите привета. Больше ваш отец не приходит в дом. Видно, не хватает сил на это, Трудно ему стало с того света Ковылять к себе домой пешком. Вот уже хозяева вы сами, Вы большие, вы ученые теперь. Мать все так же долгими часами Над рубахами сидит и над носками, Но отец ваш больше не стучится в дверь. Да, птенцы мои, гнездо мое родное, В хитрую игру сыграть придется всем. Пятеро в нее играют, двое, трое, Не оставит никого в покое, Провались она, проклятая, совсем!

НАДПИСЬ

Кричал в лицо мне поток могучий, Упрям и зол: «Ступай за мною!» — Но я не шел. Шептал мне ветер, клубящий тучи Над скукой сел: «Ступай за мною!» — Но я не шел. А в поднебесье, отваги полный, Парил орел. «Ступай за мною!» — Я зов услышал — и не пошел. Река на запад умчала волны За лес, за дол… Исчезли ветры, орлы и звезды, А я остался, я не пошел.

ЦВЕТЫ ПЛЕСЕНИ

Писал я ногтем на пустой стене. Во тьме кромешной, В мертвой тишине Ломала штукатурка ноготь мой, И помощи не ждал я никакой… Когда апостолы Лука и Марк писали, Им бык и лев работе помогали. С высоких гор спустился вниз орел, В нем Иоанн помощника обрел… Мои стихи вне времени. Из ямы, Упрямо, Кричат они о голоде, о зле, О стынущей золе… Когда до крови стер я ноготь, Его не стал я трогать, Чтоб он отрос. Но он не вырастал. Дождь на дворе стучал, И правая рука болела нестерпимо. Неутомимо, Кроша со стен измызганных куски, Я ногтем стал писать другой руки.

УЖИН

Сквозь холод и сквозь грязь Воры проходят парами, теснясь. Их цепь тяжелая гнетет. Обильный льется пот. Вот ужин — два котла. Дождливо, топко… Как заступ, ложка тяжела. Кипит похлебка. Здесь тот, кто убивал или убить хотел, И тот, кто был в мечтаньях слишком смел. Не все ль равно? Один итог,— Богатых ли свалил иль бедным встать помог. Недолго стать кривым или горбатым. Там зубы выбиты, а здесь разбита бровь… В горячей миске с паром желтоватым, Быть может, их дымится кровь?

КАТОРЖНЫЕ РАБОТЫ

Тишину ночную режет Мерзкий скрежет, Лязг цепей. Из дверей, Словно ржавчиной покрытый, Зверь избитый Выползает еле-еле… Вышли все ли? Цепи крепко заклепали На руках и на ногах, Чтоб спокойно, сладко спали Богачи в особняках, Чтоб от пыток, гнева, боли Дохли воры поневоле… Как орлы упавшие, хромают, Спотыкаясь, путаясь в цепях, Без крестов теперь их распинают На Голгофе плоской, второпях — Так нелепо укорочен шаг, Ковыляют воры кое-как, Руки сложены не для молитвы — это Сжали их железные браслеты.

ИОН ИОН

Мертвец с мертвецами, в холодном подвале, Лежит распростертый на камне Ион, Голодные крысы его обглодали, Но влажной улыбкою рот озарен. Могильщик при тусклом, обманчивом свете Тяжелое тело на плечи взвалил. Оно словно камень, лишь руки, как плети, Изломаны пыткой, повисли без сил. В глазах мертвеца, удивленно раскрытых, Две слабые искры горят и сейчас,— То отсвет деревни, полей незабытых, Где стадо овец он мальчишкою пас. Господские каты Иона схватили Вдали от родимой, от милой глуши. Нет близких!.. Его провожают к могиле На теле застывшие, мертвые вши.

ТИНКА

Бывало, Тинка, Как солнце, вдоль столов плыла твоя корзинка; Качались над бедром гвоздики — сгустки крови, И желтых глаз снопы, и снежные их брови… На грудь твою, на два тугих плода, Завороженные, глядели господа — Стройнее делались, когда входила ты. — Кому цветы? Невестины цветы!.. Эх, Тинка, Тинка! Не Настасе Все твои пальцы кольцами украсил. Мониста, серьги, туфли — всё не он, Хоть насмерть был в тебя влюблен… Кто ж мял твое эбеновое тело, Чья жажда пробудить твой вздох сумела, Чью щедрость ты взяла в залог того, Чтоб царское твое познал он существо? Ответь, кем сорвана была твоя рубашка? Кто обхватил тебя — и ласково и тяжко? На чьих руках, на чьих горячих лапах Остался твой табачный нежный запах? Чей пыл, тебя лишая сил, Всю вдруг обжег — и до костей пронзил? Но что ему! Не он попал в тюрьму… Сказать не захотела никому, С кем спелась, ночь за ночью продавая, Ты, девка, пахнущая ландышами мая. Кто виноват — не ты ли? — В том, что Настасе осудили, Хоть только раз ему пронзить тебя пришлось, Но всем ножом, насквозь!

МЕРТВЕЦЫ

Последний исход Покойников новых из мрачных ворот. Их десять, — и парами, в ряд, Прижавшись друг к другу, лежат. Гробов теснота… Без слез родных, без молитв, без креста Несут их в морозном тумане, Луны потревожив сиянье. Из списков изъяли Уже отошедших в пустынные дали. А мертвые руки в ночной темноте На голом лежат животе… Впервые не чувствуют голода вечного, Застывшим уже не страшны холода. Все язвы кровавые будут залечены Теперь в небесах навсегда. Тюремщик проверит ужасную ношу, Покойников молча считая впотьмах. Все кажется мертвым — застывшая лошадь И хмурый возница с вожжами в руках… Счастливый вам путь, отдыхайте, усопшие! Добрей вам могила покажется общая, Чем вас осудившее царство господ, Чем старый священник, что к вам не придет. Старайтесь быстрей обойти Преграды на темном пути, Ведь завтра, а может быть, даже сейчас, Лишь звезды взойдут восковые, светясь, Предстанете в царстве ином — Пред новым судом…