Лишь тень

Вот, как говорится, и вся философия.

Мне было-то нужно от всего этого мероприятия — я ждал ответа на конкретный вопрос. Как он умер?

Когда свет в Зале начал гаснуть, провожая исчезающее во тьме под потолком тело шелестом одежд присутствующих, я стал пробираться к выходу. Вряд ли оттуда будет хуже видно, а покинуть помещение получится раньше всех. Мне, во что бы то ни стало, нужно было разбить все запоры, какие ещё оставались на моём пути.

Сегодня же, думал я, когда тело Учителя уже рассыпалось в прах, готовое бесследно исчезнуть в одном из Хранилищ. Сегодня же, продолжал думать я, когда свет угас насовсем.

Чуда не произошло. То есть, это было и осталось загадкой для остальных зрителей. Для них – для всех. Кроме Мари, она знала разгадку раньше, чем возникла загадка. Кроме меня, я тоже вполне мог бы и не дожидаться подтверждений со стороны.

На огромном экране вспыхнул и снова угас образ.

То было последнее, что видел Учитель перед смертью, простейшая манипуляция над мёртвым, но ещё кое на что способным мозгом.

Огромная полосатая кошка. Тигр, бросающийся на Учителя из густых зарослей. Только и всего. Учитель ушёл из моей жизни такой же загадкой, какой был все эти годы.

Я сделал несколько шагов назад и очутился на свежем воздухе.

— Мари!

Она поглядела на меня, вроде обычный для последнего времени её взгляд, да только было в нём… немного больше обречённости, что ли. И ещё — её глаза были абсолютно сухими. Мне почему-то именно эта деталь показалась особенно важной. Мне Мари всегда казалась девушкой, способной пуститься в слёзы, увидев на улице потерявшегося котенка. Смерть же Учителя для неё, видимо, оказалась настолько… значимой, что никаких слёз бы не хватило.

— Ты идёшь… домой?

Я постарался вложить в этот простой вопрос все свои метания последних дней, свою решимость и кое-какие обещания, но я был отнюдь не настолько уверен в своих способностях. Пожатие рук должно было сказать ей то, что не сказал голос.

— Да, милый, я иду к нам домой.

Ласковый ветерок овевал наши лица, а мы шли под руку по притихшим улочкам, наши сердца мерно бились, пока разговаривали.

Тихие голоса, словно опасающиеся нарушить очарование начала одной из наших последних ночей на этой планете. Голоса, исполненные небесного величия и подспудных мелочных страстей. Голоса людей, которым кажется, что это они управляют собственными поступками.

Выдуманный фарс так часто кажется реальнее настоящей действительности…

— Мари, как угадать на этой несчастной планете, кто прав, а кто — нет?

— Ты меня спрашиваешь?

— На самом деле мне попросту надоело задавать этот вопрос самому себе… ты считаешь его бессмысленным?

— Нет, отчего же… я до сегодняшнего дня даже знала на него ответ.

— Любопытно… Это Учитель изменил твоё мнение на этот счёт?

— Учитель… в вопросах образования он был величиной планетарного масштаба, но людей он не понимал. Именно вследствие грандиозной широты своего мышления, он не мог отличить, порой, живого человека, не подчиняющегося никаким закономерностям, от соразмерной ему статистической величины. Нет, это не Учитель, всё гораздо сложнее… я просто очень сильно поменяла сегодня своё отношение к жизни вообще, и знаешь почему?

— Нет. То есть я могу предполагать, но… не стану.

— Ты действительно изменился, милый.

— Ты тоже.

— Я тоже… Но это так, к слову. Я просто, наконец, поняла, чего мне не хватало эти полгода. Мне не хватало твоего тепла.

Она прижалась ко мне, ткнулась носом мне куда-то под мышку, а я недоумевал. Ничего же не изменилось, мы относимся друг к другу ровно так же, как вчера, как позавчера, между нами всё те же проблемы, всё те же вопросы, недосказанности… она что-то для себя решила?

— Мари… я тебя не понимаю.

— Всё просто. Ты осознаёшь, что происходило между нами все эти полгода?

— Мы… молчали. Я просто по-другому не могу сформулировать.

Она кивнула.

— И теперь я хочу это прекратить. Мы взрослые люди, которые не только любят друг друга, но и женаты, к тому же. Мне показалось, что мы стали похожи на двух нашкодивших детишек, которые прячутся друг от друга в страхе, что другой расскажет обо всём маме. Разве не так?

Я промолчал, мне в этом виделись совсем другие вещи. Вдруг отчего-то резко кольнуло сердце. Да что же это такое?!

— Наши проблемы не так уж неразрешимы, как ты…

— Мари!

— Да? — с готовностью откликнулась она.

— Ты хочешь меня убедить, что это всё была одна такая длинная-предлинная игра в размолвку, а сейчас мы её разом закончим. Фишки в стол, конспекты порвать, выпить вечерком чашку кофе и всё забыть? Никто не выиграл, никто не проиграл? Так?

— Не знаю… к чему ты клонишь?

— Так не бывает, Мари! Ты знаешь, что меня особенно гложет последние недели? Не знаешь. Отчего мы всё ещё вместе?!! Так не бывает, любовь проходит или решает хоть часть проблем одним своим существованием! Полный бред…

— Погоди.

— Погоди? Сколько ещё лет мы могли бы вот так существовать, — мне показалось, что, произнося это слово, я сумел различить на вкус тот яд, который был в нём разлит, — законсервированные в собственной глупости? Я так устал, Мари, любить тебя только там, посреди Промзоны, вдали от тебя самой…

Задумчивое её молчание продолжалось несколько долгих минут, я же всё это время мучился одним — собраться с мыслями, вернуть ускользающую линию диалога в нужное русло.

Она знала причины моих терзаний, на большинство вопросов — знала ответ, так зачем же?!! Хотя… она же и ответила на этот вопрос.

— Хорошо. Слушай.

И я стал слушать.

— Скоро на всем предстоит пережить важнейшее событие в нашей жизни. Каждому предстоит, без исключений и скидок на душевное состояние. Ты знаешь, что я имею в виду, кому, как не тебе — в первую очередь. Для многих проблематики-то такой не существует, но для меня этот… Последний Полёт, я ещё не определилась в своём к нему отношении. От этого, с моей стороны, всё и происходит. Я много думала над этим, наблюдая со стороны за твоим рвением, за твоей горячностью, с которой ты доказываешь свою правоту. И всё не могла понять, что же такое есть в этом Полёте, что заставляет людей забывать обо всём на свете, заставляет отринуть все другие императивы, оставить в душе только жажду этого Полёта. Стремление к неведомому… если бы это хоть раз промелькнуло в твоих словах, я бы ещё сто раз пересмотрела свои взгляды на всё это, но такого не было! Я люблю тебя, ты — мой, по-настоящему, единственный мужчина, но я не могу отделить тебя от твоих взглядов на жизнь, они чересчур важны для остальных жителей этого маленького мирка, ты сам чересчур важен для своих собственных целей. Ты — Действительный Пилот, я не могу забыть этого, но вместе с тем не могу и не хочу разбивать нашу любовь.

Наша любовь… я и сам задавался порой вопросом, что же она такое.

— Твоя боль, я чувствую её каждую секунду, она для меня как нож по и без того кровоточащему сердцу. Боль от сожалений, боль от страхов, боль от непонимания, что же происходит. Но я однажды согласилась с ним, когда он предложил мне с тобой пока не поговорить… не знала, что это продлится так долго, но теперь уж ничего не поделаешь.

Боль… если она и вправду чувствовала то же, что и я, то отчего эти намёки? Отчего монолог, который хотел стать если не покаянием, то уж признанием — точно, превратился в очередную цепь загадок? При слове он у меня задрожали колени и невыносимо заныло в затылке.