Лишённые сна

— Лектор — это конец пути, — глаза мужчины вновь загорелись белым, — Лектор — это перед выходом, Лектор — это ответ.

— Как мне попасть к нему, Романов? — У Лёши начал трястись подбородок.

— Не делай вид, что ты не понял сути. Спор есть ключ. Тебе нужны ответы на глубокие вопросы? Значит нужно искать их на глубине; спускаться ниже, говорить и спорить с теми, кто ждёт там.

— Мне спросить у них про… про то, на что ты не можешь ответить?

— Нет, чёрт подери, ни в коем случае не выдавай себя! Чем больше ты недоволен ответом, тем больше тебе расскажут. Когда речь зайдёт о страхе — не бойся, когда о счастье — не радуйся, и лишь тогда Лектор примет тебя. Иначе Площадь… а тебе здесь не место.

— Значит, через спор я доберусь до Лектора? — задумался юноша.

Романов кивнул.

— Почему ты всегда протестуешь Нане? — спросил Лёша через несколько минут.

— Веры в ней нет. Она, как флюгер, смотрит туда, куда дует ветер мнения толпы этих чёртовых туристов, и, как губка, впитывает в себя что попало, уж не знает, кого защищать, всех, кхе-кхе… любит. Сорваться ей не на кого, понимаешь? Боится обидеть. А я — отступник — для этого идеально подхожу, вот на меня вся желчь и льётся.

«Спорить, так спорить», — решил Лёша и выпалил: — А в тебе, надо понимать, есть вера?

— Есть, — строго объявил Романов.

— А не из тех ли ты защитников, чьё оружие лишь язык да умные слова? Положат перед тобой крест и хлеб, что выберешь?

— А причём тут крест? Ты не путай религию с верой, у меня вопрос нравственный. Я решил, раз уж мир катится в пропасть, так пусть хоть я останусь человеком.

— Человеком, — усмехнулся юноша, — годы идут, и всё меняется, всё катится в пропасть, и всегда остаются такие, как ты, моралисты… разве что псевдо, которые остаются так называемыми людьми, никому не нужными. Я даже и не знаю, кто из вас хуже. Чем вы лучше тех, против кого боретесь?

Громкий хлопок оглушил Лёшу, и свет померк в его глазах. Он очнулся в начале длинного пустого коридора. Старые гудящие подвесные лампы на потолке освещали чёрный как ночь кафель на полу и на стенах.

Юноша двинулся вперёд и вскоре очутился перед ржавой, слегка приоткрытой железной дверью.

III. Зал 1. Авик

Лёша долго не решался войти.

Из-за двери доносились крики Ланы, она звала его, громко плакала и молила о помощи, припоминая скамейку слёз и обещание вернуться.

«Это не ты! Меня пугают, — думал он, вспоминая слова Романова, — нельзя бояться!»

Крики переросли в истошные вопли, сопровождаемые нечеловеческим рёвом и мерзким смехом. Страшная мелодия законсервированного в зале мучения вырывалась наружу сквозь приоткрытую дверь и эхом разносилась по кафельному коридору. Лёша стоял недвижимо и еле слышно глубоко дышал, зажмурившись и сжав руки в кулаки, юноша молил самого себя не бояться, но страх всё никак не желал отступать. Тогда узник положения постарался сместить акцент испуга: он представил, что боится не неведомого монстра, что скрывается в темноте за дверью, издавая будоражащие кровь звуки, а самой ответственности вступить с ним в диалог, будто со строгим преподавателем на экзамене.

У него получилось.

— Довольно криков! — объявил он, и с силой дёрнул на себя железную дверь.

Огромная бесформенная чёрная масса свалилась на него с потолка, мерзкий смех настолько громко ударил в уши, что чуть не лишил юношу чувств. Десятки тонких жилистых рук с явными признаками гниения хватали его за подол платья, за ноги, за шею и, болезненно сжимая кожу, тянули в разные стороны, словно пытаясь разорвать несчастного в клочья. Наконец, собравшись вместе на Лёшиной спине, руки потащили его в темноту, посадили на холодный металл и крепко связали потёртыми кожаными ремнями.

Он просидел в кромешной темноте несколько минут, непрерывно проговаривая про себя одну и ту же мысль: «Не бояться, не бояться!»

Когда паника отпустила, и сердце успокоилось, вернувшись к обычному ритму, над головой Лёши зажглась тусклая красная лампа. Осмотревшись, он увидел, что сидит на странной, приваренной к полу металлической конструкции, напоминающей по форме инвалидное кресло. Его правая нога была выставлена вперёд и лежала на двух торчащих из пола рамах, к ним она крепилась ремнями в области щиколотки и колена.

Из темноты донёсся тихий смешок, Лёша вздрогнул от неожиданности, но, к своему же удивлению, совсем не испугался. За спиной послышались тихие постукивания по металлическому полу; то, что было во мраке, медленно приближалось к юноше.

Антропоморфное туловище, покрытое волдырями и коростой, не имело ног и уходило в темноту своим длинным продолжением, подобно змеиному хвосту; руки его — невероятной длины, похожие на переваренные спагетти — тащились по полу, Лёше даже удалось разглядеть громадную кисть с несколькими десятками острых, как иголки, пальцев. Помимо лысой человеческой головы с самыми мерзкими чертами лица, которые только возможно себе представить, из туловища прорастала вторая шея, удерживающая большой куриный клюв.

Голова рассмеялась, а клюв набросился на Лёшину ногу и принялся с жадностью клевать её, безжалостно отрывая куски кожи; но боли совсем не было.

— Значит, — выдавил из себя юноша, сглотнув слюну, — ты и есть тот монстр, о котором все говорят?

— Авик, — улыбнулась голова, — моё имя. Обо мне никто не говорит, верно? Мальчику, которому здесь не место, стало страшно, вот он и пытается отвлечься.

— Да брось, — отмахнулся Лёша, покосившись на свою ногу.

Клюв уже разорвал всю кожу от колена до щиколотки и теперь принялся выдирать мясо, походившее на белое куриное.

— Почему у меня нет крови? — спросил юноша.

— Почему твоё мясо как у курицы? — парировала голова.

— Это ты подстроил, я думаю, что на самом деле ничего этого нет, меня просто пытаются напугать дешёвым представлением.

— Докажи, что ты не курица, мальчик, — рассмеялся Авик. Он на мгновение отвернулся, бросив взгляд во мрак за собой, откуда доносилось тяжёлое дыхание и жуткое тихое сопение. — Думаешь, твои колкости в сторону Романова сделали из тебя великого спорщика? Нет! Бойся.

— Я вас не боюсь, — натянуто улыбнулся Лёша, — ни тут, ни у себя дома.

— Даже так, — удивилась голова, — значит, если я вылезу, скажем, из-под кровати или из шкафа, а ещё лучше выпрыгну из дырки в одеяле, то ты совсем не испугаешься?

— Раньше бы испугался… но не спеши радоваться, — сказал он чуть громче, заметив на лице Авика насмешку, — испугался бы не тебя, а той мысли, что ты озвучил.

— Ах, мысли, — Авик закатился мерзким смехом. — И почему же ты сейчас не боишься?