Лишённые сна

— А я как-то подумал: а зачем таким чудищам, как ты, такие простые люди, как я? Кому я, маленький человек, сдался? — Лёша улыбнулся.

— А кого как не маленького человека нам выбирать жертвой?

Улыбка слетела с лица юноши, а Авик всё продолжал:

— Случись с тобой… инцидент, кто хватится? Никого рядом не будет, а даже если и будут, то вскоре выбросят тебя из памяти, как старьё с пыльной полки. Стащи мы кинозвезду или какую-нибудь известную певичку, так сразу поднимется шум, — он снова захохотал, — как будто нам будет до него какое-то дело. Тем не менее, мальчик, зачем нам лишний раз подтверждать, что мы, как это говорится, есть. Ты не думал, что проще забирать вас — ничтожных обитателей спальных районов?

— Значит, забирать? — с иронией ответил Лёша. Он не поднимал глаз на Авика и пристально разглядывал свою изувеченную клювом конечность. Тот покончил с мясом, что удивительно, не пролив ни капли крови, и изо всех сил дробил белую кость.

— Что тебя не устраивает? — буркнула голова.

— Выскочить из дырки в одеяле, забрать куда-то… пошлятина это всё, заезжено. В тех же страшилках меня всегда пугало что-то неведомое, знаешь, когда происходит некое неописуемо ужасное событие, не имеющее ни точных причин, ни явных следствий. А ты что? Сразу себя покажешь, страшила, ну удивил жутким видом, ну сделал больно клювом, а страх-то где?

— Поверь мне, — рассердился Авик, — я далеко не самый страшный из тех, кто мог бы тебе попасться. Благодари Лектора, чьим отголоском я являюсь, что мы с тобой говорим во мраке, и ты не видишь, насколько велик этот зал и насколько велико то, что в нём скрывается.

— Кто твой кукловод? — наступал Лёша. — Ты тянешься из темноты, так, где оно — твоё истинное тело?

С хрустом надломилась кость; клюв дёрнулся, трусливо отскочил назад и спрятался за туловищем.

— За чертой твоего страха, мальчик, — огрызнулась голова. — И ты дорого заплатишь, если осмелишься зайти за неё. Слышал историю о шестерых детках в тёмном подвале, что не рискнули заглянуть за такую же железную дверь, как здесь на входе? Они поплатились за свой страх.

— Поплатились за страх, — усмехнулся Лёша, — а я ничуть не боюсь. Будь ты хоть трижды Душехлёбом или самим Лектором, ты показал мне себя, значит, ты живой, как и я, более того, считаешь меня равным себе. А равных мне я не боюсь.

— Ты бы испугался мертвеца? — Авик вновь залился громким мерзким смехом, и даже клюв выскочил из-за туловища, словно в поддержку радости головы. — Неужели ты не слышал об этом: живых надо бояться, а не мёртвых.

— Все так говорят, — улыбнулся юноша, — пока мёртвых не повстречают.

Авик выпучил глаза и широко раскрыл рот. Красная лампа погасла, и всё погрузилось во тьму.

IV. Зал 2. Доктор Сейович

Очнувшись в хорошо освещённой комнате с белыми узорчатыми обоями и тёмным паркетом, Лёша глубоко вздохнул и неожиданно, будто от удара током, вздрогнул, испугавшись собственного дыхания. Когда глаза привыкли к свету, он увидел, что рядом с ним находятся ещё трое мужчин в таких же белых платьях как у него; один сидел рядом с Лёшей, а двое других — напротив. Все они развалились на раскладных стульях; ещё один стул, что стоял напротив белой, будто балконной пластиковой двери, как бы во главе остальных стульев, пустовал.

В комнату вошёл высокий человек в сером классическом костюме. Не глядя на собравшийся квартет, он проследовал к своему стулу, сел на него, закинув ногу на ногу, и достал из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнотик с чёрной кожаной обложкой.

— Итак, Второй, — хриплым голосом начал человек, — расскажите о себе.

— Я — Второй, — вступил Лёшин сосед, — и мне всё это приелось.

Остальные мужчины робко похлопали в ладоши; Лёша поддержал их.

— Сколько лет вы вместе? — спросил человек, заглянув в блокнот.

— Десять, — ответил Второй, качнув головой, — и всё ровно так, как вы говорили, доктор Сейович, от начала и до самого конца. Она была так красива в начале, но…

— Даже самый красивый цветок рано или поздно сгниёт в сырой земле, — закончил за него доктор. — Вы правильно рассуждаете. Любовь, как самый сладкий десерт, долгожданна, вкусна, но, увы, имеет свойство заканчиваться.

— Значит, и не было никакой любви, — с насмешкой вступил другой мужчина, — иначе как вы объясните, что этот, — он указал на своего соседа, что сидел против Лёши, — до сих пор витает в облаках со своей ненаглядной?

— Не стоит тешить себя ложной надеждой, Третий, — ответил ему доктор, — у всех десертов разный срок годности.

— А что ты сделал ради спасения своих чувств? — тихо спросил Лёша, обратившись ко Второму.

Все мужчины кроме доктора еле заметно вздрогнули.

— Подожди, одноногий, — остановил его Третий, — что ты имеешь в виду?

Юноша, удивлённый таким необычным обращением, резко наклонил голову вниз и дрожащими руками задрал подол платья; правой ноги действительно не было, вместо неё красовалась культя — мерзкая на вид, однако аккуратно заштопанная по всем правилам ампутации.

— Я спрашиваю, что он сделал для того, чтобы влюблённость не скатилась в безразличие, а переросла в любовь? — недовольно спросил он, опустив подол.

— Ещё один, — рассмеялся сосед Третьего, — доктор уже который год твердит, что любовь живёт своей жизнью.

— Как это? — удивился Лёша.

— Совсем просто, молодой человек, — ласково прохрипел Сейович, — и если бы вы чаще посещали наши сеансы, то овладели бы этим знанием куда быстрее и не задавали бы сейчас эти глупые вопросы… впрочем, вам тут совсем не место.

— Увы, одного джентльмена с двумя головами мне удалось переспорить всего пару минут назад, поэтому прийти раньше бы никак не получилось.

— Ах, — улыбнулся доктор, — вы один из тех мечтателей, что приходят за ответом к Лектору? Я, как его непосредственная тень, уверяю вас, что не остаться навеки в этом зале намного труднее, нежели в первом. Напугать человека легко, мы с рождения дрожащие трусы, а ты попробуй его рассмешить, чтобы он от души рассмеялся или растрогай до такой степени, чтобы слёзы бежали по щекам не от страха, а от радости или умиления. Страх вечен, но примитивен.

— Правильно, доктор, — кивал Второй, — я полностью согласен. Вы, молодой человек, — обратился к Лёше, — так и знайте, что страсть должна быть сильна настолько, чтобы продержать любовь как можно дольше, а как страсть уйдёт, так и любовь испарится.

— Бросьте эти пошлости, — поморщился Третий, — любовь древнее вашего разврата, она всё равно победит, несмотря ни на что.

— Я считаю, что любовь, как и любой бывалый воин, хороший стратег и тактик, но ей также требуется надёжная поддержка с вашей стороны, — заявил Лёша, — сама по себе она не продержится и упадёт в воды безразличия.