Литераторы Дамкин и Стрекозов

– Большое спасибо, - мистер Фондброкер горячо пожал руки литераторам.
– Не могли бы мы завтра пообедать в ресторане?

– Отчего ж не пообедать, - согласился Дамкин.
– Только завтра у нас тут бардак будет, придется разбираться в квартире. Может, сегодня в ресторан сходим? Еще не поздно, можем успеть.

– Дамкин, - толкнула литератора Зина.
– Он и так уже в задницу пьяный. Куда ему в ресторан?

– Молчи, женщина!
– шепотом отозвался Стрекозов.
– Когда еще удастся пожрать в валютном ресторане? Сейчас он пьяный, а завтра вдруг передумает?

– Я есть пьяный, как ты сказала, Анжела? В задницу?

– Джек опять раскрыл блокнот.
– Это надо внимательно записывать.

– Джек, - проникновенно сказал Дамкин.
– Я тебе таких выражений на три блокнота наговорю. Пошли в ресторан.

– Хорошо, мы идем в ресторан!
– покорно согласился Фондброкер и встал, едва не опрокинув стол.
– Прощайте, друзья! Я очень любить ваша замечательная страна, в которой живет ваш замечательный народ!

– Совсем ужрался иностранец, - пояснил гостям Стрекозов.
– Надо его проводить к такси, а то пристанут гопники.

– Вы уж тут без нас посидите немного, только не хулиганьте, - добавил Дамкин.

Литераторы подхватили мистера Фондброкера под руки и повели к выходу. Зинаида, захватив сумку клиента, последовала за ними. Друзья спустились вниз, и вскоре с улицы послышались пьяные вопли Фондброкера:

– Алло! Такси!

Гости продолжали пить водку. Шлезинский ухаживал за девушками редактора Однодневного, который печально курил на балконе, и за секретаршей литераторов. Карамелькин ел, тщательно выбирая самые калорийные, по его мнению, кусочки. Сократов, Дюша, доктор Сачков и одна из девушек затеяли преферанс. Остап с лошадиным лицом пил, как лошадь. На все это ласковыми глазами смотрел добрый художник Бронштейн. В его бритой голове медленно зрел замысел новой картины. Картина обещала быть удачной.

Глава следующая,

в которой литераторы посещают валютный ресторан

Посмотришь на русского человека острым глазком... Посмотрит он на тебя острым глазком...

И все понятно.

И не надо никаких слов.

Вот чего нельзя с иностранцем.

В.Розанов "Уединенное"

Разумеется, до ресторана они поехали на такси. Ресторан находился на первом этаже гостиницы "Измайлово", где остановился Джек Фондброкер.

Литераторы со своим новоявленным американским другом и Зинаидой вышли из такси и поднялись по мраморным ступеням к роскошному, светящемуся неоновой рекламой входу.

– Для кого реклама?
– размышлял Дамкин.
– Для иностранцев? Так им кроме как сюда и пойти некуда, разве что ко мне на день рождения. Для русских? Так их и не пустят в такое заведение.

– Рылом не вышли, - горько подтвердил Стрекозов.

Джек Фондброкер под руку с Зиной, пыхтя, как паровоз, взошел, наконец-то, по ступенькам и важно проследовал в отворившиеся двери.

– Пошли, - бросил он литераторам, и те не заставили себя долго ждать.

Швейцар с бульдожьей физиономией наметанным глазом определил иностранца, приподнял фуражку и сладким голосом пропел:

– Добро пожаловать, гости дорогие!

И, пропустив американца с девушкой, закрыл своим телом вход в ресторан перед бедными Дамкиным и Стрекозовым, словно амбразуру вражеского дота.

– Куда!

– Что значит "куда"?
– возмутился Дамкин.
– Одни, значит, у вас "гости дорогие", а другие что же, "гости бедные"?

– Мы, может, есть немножко американ!
– сказал Стрекозов, подделываясь под акцент мистера Фондброкера.
– Мы есть хотеть кушать в ваш очень хороший ресторан.

Неизвестно откуда появился милиционер с киргизской, а может татарской, внешностью. Надвинув фуражку на самые брови, он хмуро спросил:

– Что такое? Хулиганы?

– Мы не хулиганы, - с достоинством ответил Дамкин.
– Мы честные советские граждане.

– Пропустите! Это есть со мной!
– послышался голос Джека из ресторанного холла.
– Это есть мой советский друзья!

– Мы есть с ним, - подтвердил Стрекозов.

– Есть мы сюда пришли!
– пояснил Дамкин.

– А!
– швейцар и милиционер расступились.
– Что ж вы сразу не сказали?

Дамкин и Стрекозов прошли в холл. Джек развалился в мягком меховом кресле, ожидая, пока его ненаглядная Анжелика причешется и накрасит губы перед огромным зеркалом.

– Глянь, Дамкин, - Стрекозов восхищенно обвел холл рукой.
– Живут же некоторые! Товарищ милиционер!

– Да!
– отозвался киргиз, появляясь перед Стрекозовым и отдавая честь.

– Как ты думаешь, этот ресторан построен на народные деньги или на деньги этих иностранцев?

– Не знаю, - сознался милиционер.
– Когда этот ресторан строили, я еще не работал в милиции.

– Вот как, - Стрекозов тоже погляделся в зеркало.
– А как же ты стал милиционером?

– После армии. Служил во внутренних войсках, - охотно ответил скучающий на посту милиционер, быстро найдя общую тему для разговора - он стал рассказывать о себе.
– После службы вызывают к начальству, а там майор милиции мне и говорит: "Хибабулин! Хочешь быть милиционером в столице Советского Союза городе Москве? Мы тебе дадим комнату в благоустроенном общежитии, года через три станешь старшиной. Согласен?". Я подумал, все равно ничего делать не умею, так что работа в милиции как раз для меня. И согласился.

– Ну, и как, стал старшиной?

– Пока нет, - серьезно ответил Хибабулин.
– Еще год остался.

– Дамкин, может нам тоже в милиционеры пойти?

– Пошел бы ты лучше, Стрекозов, в задницу!
– учтиво предложил Дамкин.

– Я готова, - наконец-то сказала Зина.

– Хороша!
– оценил Стрекозов.
– Прям королева Англии.

– О, да!
– очнулся Джек.
– Русский женщина - это...

Фондброкер пощелкал пальцами и перешел на английский. Судя по его интонациям, американец был без ума от русских женщин в лице Зинаиды. Но необразованные литераторы этого не поняли.

Они прошли в зал, залитый светом хрустальных люстр. Подскочил услужливый официант, провел их к столику. На белоснежной скатерти стояла ваза с яблоками и маленькое ведерко со льдом, в котором нежилась бутылка золотого советского шампанского. В глубине зала находилась небольшая сцена, на которой две полуобнаженные красотки сладострастно извивались под медленную музыку, исполняемую тремя молодыми парнями в красных рубашках.

– Что будете заказывать?
– спросил Фондброкер.

– Я бы пельменей съел, - сознался Стрекозов.