Литературная Газета 6255 (№ 51 2009)

Васильев пишет стихотворение «Тройка», начинающееся словами:

Вновь на снегах, от бурь покатых,

В колючих бусах из репья,

Ты на ногах своих лохматых

Переступаешь вдаль, храпя…

И здесь издохший под Чёртовой горой коренник опять «как баня дышит» и к нему можно «пол-России тачанкой гиблой прицепить». И восхищение от «ожившей» тройки Васильева таково, что как-то не сразу понимаешь, что тройка-то – разбойничья…

Понимание молодым человеком, каким был тогда и навечно остался Васильев, смысла происходящего вокруг, наверное, лучше всего передаёт одно его стихотворение, в котором показана смерть коня от руки сердобольного хозяина, который не в состоянии прокормить животное. Конь падает наземь, и в тот же миг по горизонту рассыпаются звонкие голоса жеребят.

Недолгая история дружбы Васильева с Клычковым и Клюевым, принявшими как родного юношу, навеки восхищённого «крутой земляной силой» русского народа, сохранила осадок некоторого разочарования, а вернее – недоразумения, притом что их постоянно пытались рассорить и действовали весьма и весьма изощрённо. Как бы там ни было, Павла Васильева, так и не поддавшегося «перевоспитанию», ждала та же горькая участь, что и Сергея Клычкова, и Николая Клюева, и многих других поэтов и писателей, называемых крестьянскими. И нельзя сказать, чтобы они не чуяли беды.

«Случилось: Горький швырнул головню в старый чулан, где хранился старый реквизит «почвенников», заплесневелые консервы «мужицкой силы», и неожиданно и странно нашлись свирепые оберегатели этого литературного имущества», – говорилось в статье Алексея Толстого «Нужна ли мужицкая сила?», опубликованной 6 марта 1934года «Литературной газетой». «Сегодня нам не выгодно вывозить сырьё. Вместо леса выгоднее вывозить бумагу и химпродукты, вместо мазута – бензин, вместо руды – машины. Мужика сегодня, собственно говоря, уже и нет, мужики приступают к постройке степных социалистических городов. Корявая лешачья силища, после второго мужичьего Октября учится в университетах. Сегодня мы намерены вывозить науку, философию, наши идеи, претворённые в живые формы нашего героического времени. Мы больше не хотим быть страной сырья и «мужицкой силой»…»

С высоты прошедшего времени хорошо видно, что вопреки некоторым приведённым здесь суждениям «красного графа» СССР очень скоро потребуется не только развитая индустрия, но и «мужицкая сила» и ещё то, чего никогда не было и не будет ни в одной другой стране мира, – то, что сам Алексей Толстой в замечательном очерке времён Великой Отечественной войны определит как «русский характер».

Удивительно и горько другое – то, что спустя столько времени Алексею Николаевичу очень хочется как возразить, так и согласиться с ним: и сегодня мы не хотим быть «страной сырья», но уповать нам остаётся по-прежнему на «мужицкую силу», на русского мужика с его характером.

Александр ФОМИН

Упоение хмелем бытия

Литература

Упоение хмелем бытия

ПАВЕЛ ВАСИЛЬЕВ – 100

Павел Васильев. Ястребиное перо : Избранная лирика / Составление А.Е. Смирнова; предисловие Д.Г. Санникова. – М.: Прогресс-Плеяда, 2009. – 80 с. – (Серия «Русские поэты»).

Перед нами едва ли не единственная книга, выпущенная к 100-летию со дня рождения поэта. Она оформлена со скромным изяществом – в соответствии с фирменным стилем издательства «Прогресс-Плеяда», книги которого отличают строгий вкус тех, кто работал над ними, гармония формы и содержания, высокое качество всех составляющих и непременный элемент эксклюзивности. Хотя, казалось бы, какая эксклюзивность может быть в немногочисленном собрании не раз печатавшихся стихов? А вот какая. «Нам хотелось отнестись к наследию Павла Васильева избирательно: составить небольшой сборник лирических произведений, в которых наиболее ярко раскрывается талант поэта: упоение хмелем бытия, разноцветьем, многозвучьем, природным жаром. Всё это выражено в слове сильном, раскованном, образном», – пишет А.Е. Смирнов, замечая, что представленный им ракурс восприятия творчества классика XX века – лишь один из возможных. Впрочем, и в лирических стихах П. Васильева («К музе», «Иртыш») заметно, например, эпическое начало.

В предисловии Д.Г. Санников приводит отзывы о поэте Б. Пастернака и О. Мандель-штама. Первый ставил его в один ряд с Есениным и Маяковским. Второй говорил:

«В России пишут я, Пастернак, Ахматова и Павел Васильев». В отношении автора к поэту есть и личностный момент: «Мой отец поэт Григорий Санников (1899–1969) с декабря 1935 года по июнь 1937-го работал редактором отдела поэзии и ответственным секретарём журнала «Новый мир». В 1936 году Павел Васильев закончил поэму «Христолюбовские ситцы» и отнёс её в редакцию, где она уже готовилась к печати, когда 6 февраля 1937 года поэт был арестован. Санников вынес из редакции и сохранил поэму». В1956 году её опубликовал, а машинописный оригинал передал вдове поэта Елене Алексеевне Вяловой-Васильевой. Д.Г. Санников позднее разыскал в отцовском архиве и напечатал другую поэму П. Васильева – «Крестьяне»… Предисловие завершается «своеобразным венком памяти поэта, составленным из фрагментов его стихотворений». Вот трагедийно-провидческое начало венка:

Я вглядываюсь в мир без страха,

Недаром в нём растут цветы.

Готовое пойти на плаху,

О кости чёрствые с размаху

Бьёт сердце – пленник темноты.

Александр НЕВЕРОВ

< image l:href="#"/>

Икота в опере

Литература

Икота в опере

ЛИТПРОЗЕКТОР

Ольга ШАТОХИНА

Евгений Гришковец. Одновременно. – М.: Махаон, 2009. – 100 с.

Что случится, если возвести в ранг подвига, достойного воспевания, что-нибудь такое, о чём можно сказать «все делают это»? Вполне вероятно, что публика, презирающая криминальные романы в мягких обложках не по причине своего хорошего вкуса, а по старательно культивируемому снобизму, что эта самая публика, которой так много среди офисного планктона, проникнется к автору симпатией. Быть воспетым-то всякому хочется. И каждому хочется чувствовать себя очень умным. Но чтобы быть прославленным в песнях – надо подвиги совершать. Или жить и творить в великом напряжении сил и, что характерно, без всяких гарантий немедленного успеха. А это сложно, знаете ли, и не всякому доступно. Мысли о высоком, глубина переживаний – зачем такие сложности?..

Оцените образчик философии, которой тешит читательское самолюбие Евгений Гришковец в своей новой книге: «Вот такая ситуация: мама меня любит… Но, допустим, сижу я дома и состригаю ногти. Состриг, собрал остриженные ногти и понёс их выбрасывать. Но не заметил, как один упал и остался лежать на полу. И он маме уже не нравится! А что случилось? Ещё минуту назад это был я, который нравился!.. И про это как трудно говорить. Но так хочется. Трудно и хочется. Трудная тема».

Действительно, труднее не придумаешь. Что рядом с этим пресловутые одиннадцать томов «Натурфилософии» Кара, которыми пугал своих слушателей, жаждущих научиться писать стихи, Николай Степаныч Гумилёв…