Литературная Газета 6403 (№ 6 2013)
Шрифт:
Язык - душа народа, а поэзия - сердцевина этой души. Невозможно не любить русский народ и быть русским поэтом. Но червь стихотворчества, ако глист бледный, поражает и души незрелые, не знающие любви земной и не верящие в любовь небесную. Имеющие русские контакты и книги, но лишённые русского мира - потому что русский мир жив любовью к русским и к России, пусть даже без Христа, несчастные эти человеки бессмысленно тратили и тратят силы на заурядное стихописание - чистописание, на американскую поэзию на русском языке. Они берут в осаду редакции толстых литературных журналов, создают новые - выхолощенные ещё до рождения ("Интерпоэзия"), искренне не понимая природы своих литературных неудач, растрачивают себя в бестолковом окололитературном броуновском движении и сомнительном самопиаре. Горько, что люди эти в большинстве своём талантливые,
"То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть", - красиво сказанул Некрасов. Ошибся Николай Алексеевич и горько за ошибку свою поплатился - ни ненавистью не упился, ни в любви не утвердился - страдал! Не уживаются в одном сердце любовь и ненависть - какое-то из этих чувств будет доминировать и рано или поздно обязательно возьмёт верх. Тем и велик Некрасов, что верх в его сердце всегда брала любовь, тем и несчастен был, что нёс в себе страшный груз ненависти.
Национализм - это любовь к родному, а фашизм - ненависть к чужеродному. А что такое неприязнь к родному? Говоря о каком-то явлении, мы обычно вспоминаем его древних носителей: ну что ж - флорентиец Данте поместил 30 с лихом флорентийцев в Ад, что не помешало ему остаться в памяти Флоренции великим поэтом. Вот и Алексей Петрович Цветков - "русский поэт, прозаик, переводчик", кажется, видит нас в Аду. Но, в отличие от Данте, поэтом он в нашей памяти не останется. Чем же так провинился перед русской поэзий Алексей Цветков, что я оказался готовым высказаться громко и нелицеприятно: литератор, прозаик, переводчик, сочинитель, - всё, что угодно, но никогда не русский поэт? Думаю, на этот вопрос Алексей Петрович с успехом ответит сам:
весь в ромашках редеющих трав
мало света и счастья немного
этот мир перед нами не прав
мы здесь пасынки слабого бога
заведу расшивную тетрадь
чёрный бархат на алой подкладке
чтобы всех кто рождён умирать
занести в алфавитном порядке
для каких-нибудь лучших веков
где судьба осторожней и строже
бродский проффер сопровский цветков
и ромашки и бабочки тоже
Красивые строки. Это манифест. Манифест страдающего от животного, вывезенного из СССР атеизма эмигранта, от безысходного духовного одиночества, поместившего себя в довольно разношёрстную компанию двух совершенно разных по мировоззрению мастеров и основателя издательства "Ардис". Цветков хочет чувствовать себя не только русским поэтом - ему если и не тепло, то почётно в этом обществе, - но и влиться в эмиграцию первую, хотя бы через упоминание Карла Проффера, много публиковавшего замечательных русских литераторов из первой волны эмиграции. Цветков строит миф, всеми силами хочет, чтобы он стал реальностью (вялой бродскинианы в его текстах действительно немало), чувствует себя, наверное, частью этой мифологии, но, увы, это детская игра человека взрослого и человека абсолютно иной природы, богоборческой, тёмной, полной искренним непониманием сущности бытия и беззастенчивой неприязнью к России:
здесь забыв собой гордиться
хрипло дышит человек
словно тусклая водица
ночь сочится из-под век
каждый зев привержен зелью
жизнь диктует где поддать
никогда на эту землю
не сходила благодать
Алексей Цветков родился на Украине, наверное, специально для того, чтобы я мог сказать ему: "Вибачте, ви забрехалися!" Потому что отвечать на эти слова "русскому поэту" по-русски даже и не хочется. Далёкий от русского духа и русской веры, "как долина Потомака от могилы Пастернака" (Станислав Лесневский), Цветков с комсомольским задором пытается едко иронизировать над верой нашей:
пытаться петь и верить вечно
считать что существует нечто
пищит и вертится в руках
жаль что не выглядит никак[?]
Весь этот душевный мрак (впрочем, и у самого Цветкова иллюзий на эту тему нет: "не то что чужая душа своя потёмки") преподносится пиар-агентством Алексея Цветкова под руковод[?]ством Александра Кабанова (киевского поэта - не путать с расчленителем) за[?] русскую классику, вершину родной речи, высокую русскую поэзию.
эта древняя в дырах природа
и немые слова изо рта
извергаются без перевода
тушбехата ве-нехемата
(А я переведу, поправив ударение, тушбехат[?] ве-нехемат[?] - восхвалений и утешений (иврит.) Кедрон - буквально "тёмный". Темнота не покидает автора. В стихотворческой эстетике, к которой тяготеет Цветков, НЕКТО - это автор, сам Алексей Цветков, в данном случае - конный с дудой у седла, - на прокатном автомобиле в Святой Земле сочиняющий стихи, не знающий Бога и не утешенный Им.
некто конный в крови или мыле
злая музыка сводит уста
но когда плащаницу открыли
изнутри оказалась пуста
капли звёзд на невидимой коже
едкий свет под глазами утри
спи бесстрашно нас кажется тоже
развернули и пусто внутри
Нет, не пусто внутри у Алексея Цветкова, отнюдь! Но темно. Хотя он и пытается "смотреть вверх, превозмогая свет". Вот отрывок из "диалога христа и грешной души" (такое чувство, что графическая эстетика Аполлинера использована только для того, чтобы Христа написать со строчной буквы):
поступала и жила как сама решила
если твой закон зуб за зуб око за око
значит зря старались
ренессанс и барокко
как могла пересекла
вброд юдоль икоты
спросить напоследок
господи или кто ты
Диалог с Христом, в которого автор не верит, развивается в русле той же самой невероятной гордыни, с которой Цветков пишет о "расколотой стране", "где леденел весь ум". Вообще стихо[?]творное творчество Цветкова - это затянутое попурри из Бродского, Гандлевского и Сопровского. Но чувство бессмысленности человеческой жизни тут личное, цветковское, как и всё бессмысленное ("всё проходит ни шиша не остаётся"), тяготеющее к не цитируемому из человеколюбия многословию. От мастеров поэтического слова, рядом с которыми видит себя Цветков, его отделяет пропасть нелюбви к России, нелюбви болезненной, потому что свойственной нам всем зависимости от русской речи он не избежал. Но речь, подвешенная в воздухе, родной язык, под которым нет возлюбленной тобой земли, - становятся речью мёртвой и языком неживым, и всё, что пишешь ты на нём, - оказывается лишённым жизни.
На культурном поле нашем растёт всякое. И то, чему суждено процвесть, и засохшее на корню. Так было и так будет. Стихи, лишённые любви ко всему, кроме себя, - не новость в литературе. Не новость и тяготение части читателей к разрушительному, демоническому мировоззрению. Новость только в том, что молчать об этом становится уже почти так же разрушительно.
Алексей ИВАНТЕР