Литконкурс 'Тенета-98' (сборник рассказов)

– - Добрый вечер! Как вы тут без меня живете?
– - ее тихий голос не заставил грубых танцоров приглушить музыку, но Костя живо отреагировал на ее появление и бросился с распростертыми объятиями навстречу на скорости коршуна.
– - Я приехала из Воронежа и привезла вам подарки -- продолжала она, отмахиваясь от Костиных поцелуев.
– Костя, ну перестань, -- скривила она яркие губки, отбрасывая в дальний угол комнаты бычок от сигаретки. Тут ее несравненное лицо мулатки повернулось ко мне.

– - Здравствуй, Боб!

– - Привет! Ну, как жизнь?
– - начал я общение с подступающим ощущением того, что этот процесс формален.

– - Ты знаешь, так много впечатлений. Воронеж -удивительный город!

– - Ну и что же ты там откопала?
– - продолжил я игриво, вспоминая, что основной целью ее поездки было ежедневное надругательство нас скифскими могилами, расположенными в степных черноземных просторах нашей непомерно великой родины. Никак не мог себе представить, что скифы при жизни заслужили той участи, чтобы их останки стали объектами длительного научного исследования будущих музееведов и работников культуры.

– - Смотри, Боб, я привезла тебе отличный подарок, -- с этими словами она поставила волейбольную сумку на пол и, изящно нагнувшись (я сразу себе представил грациозное гибкое животное кошачьего семейства) извлекла оттуда что-то округлое, завернутое в мятую тонкую бумагу, чем-то напоминающую большую салфетку. Она развернула ее ловким движением рук, и передо мной предстал желтовато-коричневый человеческий череп.

Я сразу подумал, что что-то подобное и ожидал увидеть. Будучи человеком вежливым, я стал активно изучать глазницы и лобные доли данного предмета, задавая редкие, не лишенные смысла научные вопросы. Я вряд ли мог определить возраст и расу умершего, как и количество лет, которые он провел в могиле, но Лариса достаточно продолжительно и подробно заполняла мои пробелы в антропологии. Наша непринужденная беседа продолжалась некоторое время, и в завершении она протянула мне эту холодную округлую кость и мягко улыбнулась. Я внимательно посмотрел на ее доброе лицо, которое, как мне отчасти уже показалось, приобрело в Воронеже какие-то новые черты, неизвестные мне ранее. Слегка прищурившись, я огляделся вокруг, обнаружив, что в комнате уже никого нет, а затем повернулся к Ларисе и похолодел: ее улыбка постепенно приобретала жуткие очертания злорадной насмешки, она расхохоталась и, щелкнув зубами, выпустила острые когти. В следующую секунду, не обращая внимания на скверное шипение, раздавшееся за моей спиной, я вылетел из сарая наружу.

Я бежал достаточно долго, насколько мой взбудораженный мозг позволял контролировать ход времени. Во всяком случае, перед моими глазами успели промелькнуть многие детали окружающего ночного ландшафта, прежде чем я споткнулся обо что-то, и полетел кубарем, громко хрустя ломающимися ветвями. Я уперся ладонями в мерзкий холод податливой почвы и вгляделся в глубокую, беспрерывную темноту вокруг. Меня охватил дикий страх, мысли стали путаться в единый, неподдающийся распутыванию клубок. Чтобы хоть немного сосредоточиться, я обратил взгляд в сторону неба, надеясь сосчитать горящие в черном бархатном пространстве звезды. Их ослепительный блеск, зловеще мерцающий в глубине далекого и практически неизведанного космоса, напугал меня еще больше и, чувствуя, как быстро колотится сердце, я вновь вскочил на ноги и бросился дальше.
– - "Вот он, асфальт, мокрый асфальт под ногами, это где то рядом, я был здесь", -- произносил мой внутренний голос, и, тщательно копируя его еле слышным шепотом, я пытался справиться со страхом и не утерять тонкую нить, соединявшую меня с явью. Я стремительно втискивался в узкое пространство между двумя заборами, понимая, что меня начал догонять шум двигателя низко летящего самолета. Пролетающие самолеты были здесь частым явлением, ибо аэропорт "Шереметьево" располагался всего в нескольких километрах отсюда, это я прекрасно помнил, но падающие самолеты... Самолет снижался, приближался ко мне, пространство между заборами сжималось все сильнее и сильнее, я явственно представил себе, как меня накроет сверху громадная грохочущая махина, заденет меня своими шасси и задавит всей своей гигантской массой. В ужасе я ринулся вперед и вырвался из раскатов самолетного грома, мало-помалу исчезающих где-то вдали. Впереди маячил какойто свет, в котором отчетливо прорисовывались свирепые кроны черных деревьев.
– - "Самое главное, держать себя в руках. Спокойно..." -- упрямо твердил я, приближаясь к источнику света, позволившему четче различать рисунок окружающего пейзажа. Невдалеке была растянута паутина забора из тонкой сетки, и черный асфальт под ногами сменился грязновато-серыми бетонными панелями, покрытыми сияющими в таинственном свету пятнами непросохших после дождя луж. Я совершенно четко представлял себе, что чем больше реальных деталей отпечатается в моем сознании, тем больше шансов сконцентрироваться появляется у меня.
– - "Это пляж", -- уже овладевая собой, тихо произнес я.

– - Боб!
– - раздался чей-то близкий и очень знакомый голос. Я даже обрадовался, представив себе, что могу ответить кому-то и тем самым окончательно вернуть под свою власть утратившую влияние реальность. Я быстро оглянулся, но никого не увидел, лишь только фонарь, случайно сфокусировавшийся в моем глазу, поразил его ударом яркого, мгновенно сузившего зрачок света. Я отвернулся и, просунув пальцы сквозь проволочную сетку забора, начал мысленно складывать геометрические фигуры из ячеек. Эта зарядка немного помогла мне, я почти совсем успокоился и сразу понял, что держусь руками за ворота. Отворив их, я оказался на территории пляжа.

Страх, однако, начинал снова подкатываться, внезапно передо мной выросли жуткие черные силуэты далеких деревьев. Я даже представил себе вдруг их плесневелую, сморщившуюся от столетий толстую кору, по которой отвратительно шевелились, извивались и прыгали миллиарды уродских насекомых. Машинально, уже где-то в глубине извилин уловив сигнал, что существует средство спасения, я расстегнул рубашку. Скидывая легко поддавшиеся джинсы и кроссовки с носками, я ощущал, что быстро иду по влажной траве, переходящей в приятный на ощупь мягкий песок. Это ощущение окончательно убедило меня в правильности решения, и, отбросив последний лоскуток одежды в виде трусов с изображенными на них маленькими зелеными фигурками птиц, стилизованных под роботов (тренируя разум, я успешно вспоминал некоторые мелкие детали действительности), я бросился в переливающуюся светлыми бликами воду.

Меня поразил не плеск резко разорванной моим телом водяной глади и даже не расслабляющее ночное тепло окутывавшей меня темной жидкости, я услышал громкие крики встревоженных чаек, взлетающих ввысь и яростно бьющих крыльями. Чувствуя голыми ступнями чмокающий вязкий ил дна, я быстро передвигался вглубь, и сладостное тепло все выше обволакивало тело. Вокруг не было заметно не единого движения, только темный горизонт, черное пространство бесконечного неба и неяркий свет далеких звезд.
– - "Где же чайки?" -подкралась коварная мысль. Лишь, окунувшись несколько раз с головой в божественно приятную и нескончаемо мокрую бездну и тщательно умывшись, я с несвойственной до этой минуты рассудительностью подумал, что сейчас поздний вечер, вернее уже совсем глухая ночь и никаких чаек на воде уже просто не может быть. Тут мне стало смешно. Я посмотрел на себя там, в глубине, под плотной водяной массой и, не увидев ничего, громко рассмеялся. Счастье озарило меня молнией.
– - "Бог мой, как все же приятна жизнь в легкие моменты оцепенения", -- обратился я к окружающему меня великому миру, но никто, кроме немого пирса, огороженного темным металлическим забором из труб, не услышал моего откровенного признания.

Я двинулся к берегу, ощущая, как легко проникает воздух в легкие, как уже почти спокойно бьется сердце, или, быть может я заставлял себя думать, что это именно так и что выигрыш окончательно за мной. Ибо, как только я оказался на суше, первой проблемой, возникшей передо мной, было странное исчезновение зеленых птицероботов вместе с кусочком материи, представлявших, как известно, единое и неразделимое целое. Не затрудняя себя работой по поиску в бесчисленных травяных лабиринтах этого предмета одежды, я решил натянуть джинсы сразу, на голое тело. Но тут неотвратимо встала другая проблема, решение которой казалось мне еще более сложным. Дело в том, что к моим ногам пристало большое количество пляжного песка, и перед продеванием ноги в штанину, дабы не оказаться заложником противной песочной жижи, прилипшей к телу, ее было необходимо смыть. Но как это сделать, если песок налипает к чистой ноге мгновенно, стоит ее только опустить на земную твердь? Недолго думая, и это показалось мне предвестником полного выздоровления, я взял джинсы и решил провести операцию их надевания в воде. Стоя одной ногой, я тщательно задрал вторую, стараясь просунуть ее, но... Вот тут я вынужденно вспомнил о трех "девятках", рычаги управления которых вновь живо заработали в моем организме. Причем я даже представил себе эти три стоящие рядком и блестящие золотом цифры, воображение вдруг нарисовало первый лист красочного настенного календаря, радостно поздравляющий всех с наступающим новым годом. Сидя голым задом в тине невдалеке от берега, куда я, отчаянно размахивая руками, приземлился пару мгновений назад, я с легкой печалью обозревал мокрые скомканные джинсы в руках и мысленно жалел, что не могу продолжить пить пиво прямо здесь.

Но делать было ничего, кое-как облачившись в найденные остатки одежды и, хлюпая мокрой обувью, я двинулся прочь. Пройдя мимо проволочных ворот и взглянув на фонарь, светивший приятным легким светом на территорию, выложенную бетонными панелями, я принял принципиальное решение вернуться и посмотреть, что же всетаки происходит в сарае.
– - Вернее, -- думал я, -- не просто посмотреть...
– - тут я споткнулся о предательски оставленный кем-то кирпич, чуть не упал, и, сдерживая равновесие плохо подчиняющегося тела, случайно заметил освещенный фонарем красный силуэт "Таврии" Дмитрия Михайловича, -- ...а принять живое участие в происходящем... Да, а вот и он сам, -- я увидел темную фигуру прислонившегося к калитке соседнего участка человека.

– - Боб! Ты куда пропал, -- простонал знакомый адвокатский голос.

– - Я... Я никуда... А ты что здесь делаешь, -- промямлил я, с удивлением обнаруживая, что и к языку пристало упертое непослушание.

– - Мне так плохо, Боб... Я спать пойду... Ты знаешь, там Гриша такой торт принес...

Тут стало понятно, что окольными путями сладкое все же нашло свою очередную жертву, причем на этот раз расплата состояла отнюдь не в кариесе. Я пожалел Диму, крепко обняв его за плечо, пожалуй, я был единственным, кто мог понять его в эту трудную минуту. Однако я не стал делиться с ним подробностями своего купания и всех предшествующих приключений и, пожелав ему спокойной ночи, молча двинулся к сараю.

Уже на подступе к дому, светящемуся в ночи двумя яркорозовыми люминесцентными амбразурами окон второго этажа, я услышал громкие звуки народных инструментов, среди которых преобладала взвизгивающая гармонь, и слова веселой украинской песни. Подойдя еще ближе, я увидел, как вокруг громадного костра, облизывающего яркими золотистыми языками небо и с треском выстрелов рассыпающего снопы крупных искр, отплясывает масса людей. Лишь только разглядев зрелище, я понял, что костер удивительным образом висел над землей, наверное, он горел в мангале, а пляшущие представляли собой бойкую пеструю толпу жертв господина Балтикова.