Литконкурс Тенета-98

Да и у меня злость пропала. Нету злости. Мысль, правда, промелькнула: "Сейчас я тебе, скотина, неверная, покажу!"

Но на самом-то деле — чего я ей могу показать? Жалко ее стало — дура она набитая. Лучше уж я ей книжку почитаю. Запрещенную. Л. Шапиро «КПСС». Зачитался я — даже забыл, зачем Катю привел. Такую литературу почитаешь — забудешь, как тебя зовут. Читаю вслух и курю. Весь рот забит слюной — не знаю, куда плюнуть.

Плюнул на книжку, глотнул шампанского. Эта квартира всетаки или изба-читальня? Засунул антисоветчину за шкаф, поднял Шкатулку на руки и положил на кровать.

— Лежи тихо, Катя, и слушай меня. Ты долго еще, дрянь такая, будешь надо мной издеваться? Все равно ведь будешь моею!

Я присосался к ее губам. Попробовал языком раздвинуть зубы — не поцелуй, а издевательство над сексом. Не губы, а дольки засохшего апельсина. От такого интима не влечет, а воротит. Я вдруг представил себе, как я трахаю Катю. Я очень отчетливо это представил. Начнутся охи-вздохи, она будет бояться залететь, выражение лица из непроницаемого станет влюбленно-покорным. Я буду ласков, буду говорить, что люблю ее все это время, что никогда ее не брошу. Потом у меня лопнет терпение, и я стану пошлить и ругаться матом. И еще я не менее отчетливо представил себе, как я думаю: "Неужели ради ЭТОГО я столько времени страдал и мучился?!" Я представил, как я бегу в пять утра на Центральный рынок и покупаю рублей на пятьдесят роз. Катя просыпается, а на постели розы. Может, конечно, она сексуальна, но я очень в этом сомневаюсь. Как только я представляю Катю в постели, в мозгу возникает забытый образ Поли Грушницкой. Та тоже была какая-то флегматичная, холодная, развратная и пошлая. Я помню, как она за час выпила две бутылки шампанского, выкурила пачку Danhill, и за это время успела рассказать о всех, с кем она спала. Мне запомнилось как Португалец трахнул ее на квартире своего друга. Потом он сам мне обо этом рассказывал. Их рассказы были абсолютно не похожи.

Катя лежала в сапогах на кровати, чуть запрокинув голову, придавленная моим боком и самолюбием. Черты лица уже не казались мне божественными: мордочка круглая, нижние зубы неровные, губы бесцветные, подбородок тяжелый. Остались только глаза и кожа.

— Димочка! Я тебя умоляю! Я тебя умоляю! Отпусти меня, ныла Шкатулка.

Мне и самому уже не в кайф. Музыки нет — не могу я без музыки. Настроение не в дугу — с таким настроением только на поминки. А главное — не выспался я, спать хочу жутко и вставать завтра, как всегда — какой уж тут секс! Потом как-нибудь трахну.

— Дима, поздно уже, проводи меня, пожалуйста.

Она была подавлена и растеряна.

Я спустился с ней по кольцу до Самотеки и стал ловить такси. Засыпаю прямо на ходу. Хорошо, что она хоть живет рядом.

???

28-го февраля. Последний день зимы.

В этот день Забор должен был отмечать свой день рождения. Хлопотать он начал за несколько дней и первое, что сделал, — это попросил меня договориться о месте чествования — гостинице «Космос».

Я не знал, как Света из Бюро пропусков отнесется к проведенной у меня ночи, после того, как проспится, поэтому, на всякий случай, перестал появляться в гостинице. Прошло три недели, и я решил, что этого достаточно. Вооружившись пятью гвоздиками, я пришел в «Космос» и обнаружил, что опасения были напрасны, — Света обрадовалась моему появлению (или гвоздикам) и выписала пропуск на шесть человек.

…Забегая немного вперед, Последнее, что сказала в этот день Катя, было: "Дима! Ты должен обязательно описать сегодняшний вечер. Обязательно!" Я согласился, но обещание отложил на неопределенное будущее, написав только в качестве маленького вступления нижеследующее:

Я никогда еще не писал по заказу. В голове все время вертится фраза "кто платит, тот и заказывает". Заказывает Катя, она мой работодатель. Правда, не платит. Я полагаю, внесение коммерческой нотки в этот литературный суррогат значительно повысило бы его качество. Я мог бы, конечно, выразить протест против несправедливого обращения заказчика с наемной силой — то бишь, со мной. Или устроить забастовку и демонстрацию. Но я не делаю этого. Просто знаю, что все протесты, забастовки и демонстрации, как, впрочем, и людные другие проявления возмущения, отправятся в форме цилиндра в не столь отдаленное место вслед за знаменитой иронией.

Я бы сам описал этот необычный вечер, если Ры его окончание имело для меня хоты какое-то отношение к сеансу. В конечном счете ведь именно секс в гораздо большей степени, чем все остальное, побуждает меня к действию. Я уже писал, как я понимаю и люблю доброго доктора из Вены…

Прошло четыре месяца, и теперь я могу продолжить.

Я не стал заходить за ней в институт, потому что иначе она затаскала бы меня по своим чертовым магазинам. Если Катя идет к маршрутке у м. Новослободской — это к Марьинскому мосторгу, если к троллейбусу — это к парикмахерской на маникюр, если к трамваю — это домой, если пешком — это к хорошему настроению.

Я не знаю, какая она в постели, но в магазинах она, как рыба в воде: ткани, кремы, шампуни, очереди, лосьоны, ковры, толпища, светильники, паласы, фарфор, БВЛ.

Заехал после работы домой, побрился, помылся (один мой приятель всегда в этом слове между буквами «о» и «м» вставлял в скобках букву «д»; обул (вы думаете белые тапки? — нет! новые, купленные по Шкатулкиному наущению, немецкие туфли на липучках, натянул сутюженные вельветовые джинсы, что выше — не помню, и поехал к Кате.

Позвонил из автомата напротив дома (я всегда звонил ей перед приходом; без звонка являлся лишь дважды, после десятидневных перерывов — 10-го января и 10-го апреля), и — о, чудо! Катя дома. Не убежала, не исчезла, не кинула, и, действительно, собирается пойти со мной на день рождения, — воистину кто-то большой в лесу сдох!

Катька, как ненормальная, бегала по квартире — здоровая, энергии хоть отбавляй, а девать некуда, — успевая играть в быстром темпе «Элизе», показывать мне свои новые сюрреалистические картинки — шедевры заживо гибнущей Нади Рушевой, подбирать коэффициенты в окислительно-восстановительных реакциях и постоять на голове. Что характерно, последнее, — в прямом смысле слова.

Вы, вообще, можете себе представить?! Красавица и умница, танцует и рисует, вяжет и играет, химичит и поет! Воспитание безукоризненное, будущее — блестящее! Не влюбиться в такую девушку может только циничное, холодное, бездушное, тупорылое животное!

— Быстрей Катя, мы уже опоздали!

— Успеем. Не подгоняй меня, а то вообще не пойду.

Опаздываем на полчаса.

В такси Шкатулка сказала, что хотела на выходные слетать с мамой в Тбилиси, но, по простоте душевной, вместо того, чтобы «закосить», попросила субботу за свой счет — и пролетела.

Подъезжаем к «Космосу».

Стоит жена именинника, две подруги жены именинника, именинника нет.

— А где Забор?

— Поехал домой за паспортом.

— Зачем?

— За паспортом.

— Да зачем он ему, черт его дери?

— В гостиницу не пускают без паспорта.

Пока мы ждали Забора, я таскал за собою по «Космосу», как по музею, девиц, и, кажется, один с четырьмя выглядел неплохо. Потом мне это надоело, и я решил всех четырех куда-нибудь сбагрить. Мне показалось, что валютный бар, в случае отсутствия валюты, вполне можно использовать, как зал ожидания. Я отвел туда девиц, прикидывая, успеют ли их забрать до приезда Забора.

Не успели. А жаль. Ну, ничего, в другой раз заберут, — нечего шляться по режимным гостиницам.

Приехал Забор, злой, как собака. Я представляю, в день рождения смотаться из «Космоса» на тачке в Медведково и обратно, взять чертов паспорт и, приехав, увидеть, что он ему нужен, как зайцу профсоюз. Сам виноват, не будет пороть горячку, надо было нас дожидаться, Если я сказал, что приду, значит, приду. Мы с Катькой сунули ему трехтомник Шишкова "Емельян Пугачев", и он успокоился.

Катька была ужасно красивая, на нее заглядывались все мужики. Ну вот, каждый обязательно должен вперить свой похотливый взгляд. Скоты! Я попробовал ее подколоть несколько раз, но она вся ушла в себя, и мои колкости облетали ее, как огненные флюиды.