Ливонское зерцало

— А, вот и вы, молодые господа! — улыбнулся Хагелькен. — Изволили наконец проведать старика. Немало я с вами когда-то повозился... — он убрал лиру со смычком в небольшой сундучок. — Там, в углу, стоит бочонок. Каждый мой гость ему изрядно рад.

Не нужно было долго уговаривать Удо. Через минуту уже он сиял кружку с полки и, вынув затычку из бочонка, наклонил его. Наполнив кружку, отведал пиво, утёр губы, похвалил:

— Отменное пиво! Знал бы, кто варил, — записал бы к себе в друзья.

— Я и варил, — признался с грустной улыбкой старый рыцарь. — Но, сколько я знаю, Хагелькен давно у вас записан в друзьях, молодые люди. Бывало поругивал вас за детские шалости, а бывало и вступался за вас, и из беды выручал. Ты помнишь, должно быть, Николаус, как едва не утонул однажды. И не случись рядом Хагелькена с лирой, давно бы не было тебя на этом свете.

— Я тонул? — удивился Николаус. — Где? В озере?..

— Нет, в нашем ручье, — напомнил рыцарь. — Уж не знаю, что тебе понадобилось в воде, но ногою ты угодил под корягу, а течение после дождей было сильное, и тебя всё сносило, и ты никак не мог высвободить ногу, боролся из последних сил, и уж воды наглотался, и бледен был, как смерть...

— Нет, я не помню, — честно признался Николаус и тоже налил себе пива. — Столько лет прошло.

Хагелькен кивнул:

— Что ж, пусть так! Живой остался — и ладно! Вон какой статный воин из заморыша вырос!

— Я не воин, — поправил его Николаус. — Я отцу помогаю торговать.

Удо наливал себе тем временем вторую кружку:

— Да уж, славный рыцарь Хагелькен, вы поспешили назвать его воином. Я только что испытывал своего друга Николауса в поединке. Он хороший малый и старался, как мог. Но стоило мне только немного поднажать, как он и выронил меч. Такой вот вышел конфуз.

Хагелькен, оценивающе взглянув на Николауса, в недоумении пожал плечами:

— Я был уверен, что он хорошо владеет мечом. Посмотри, какие у него развитые плечи, какие крепкие запястья и широкие ладони — они просто созданы для рукояти меча или боевого молота. Я сразу увидел в нём воина, а не купца. И мне удивительно, что я ошибся, Удо, что он всё же оказался купцом.

— Купец. Как есть — купец, — засмеялся Удо. — Выходит из замка — забывает нацепить меч. Зато туго набитый кошель всегда висит на поясе. И видели бы вы, честный рыцарь, растерянность у него в глазах, когда я сделал первый выпад!..

Николаус промолчал. Он скромно улыбнулся, пропустив и этот выпад Удо — выпад словесный.

Однако Хагелькен по-прежнему недоумевал:

— Нет, молодые господа! Что-то здесь не так! Вы, похоже, тихонько насмехаетесь над стариком. Но у меня-то глаза ещё на своём месте, я читать могу при луне, я легко отыскиваю иголку, упавшую в траву, и могу узнать птицу, пролетающую очень далеко... И я не раз видел, как умело наш Николаус управляется с конём. Как воин, он с ним управляется. Когда он сидит в седле, правая рука у него всегда свободна — в любое мгновение готовая взяться за меч. Это привычка воина. Купец держится за узду обеими руками, — старый рыцарь недоверчиво покачал головой. — Удивительно, что я ошибся; удивительно, что у молодого купца привычки воина... Признайтесь: вы сейчас разыгрываете меня.

Тем временем Удо уже наливал себе третью кружку и, кажется, больше думал о вкусе и забористости пива, чем о словах рыцаря Хагелькена.

Николаус, поглядывая то на Удо, то на Хагелькена, разводил руками:

— Не слишком ли много ко мне внимания, господа?

Здесь лицо у Хагелькена прояснилось, и он великодушно усмехнулся:

— Впрочем... Что это я! Вы же оба так юны! Самое время веселиться и подтрунивать над старостью. Ведь она для вас ещё так далеко, что её можно не страшиться, — он тоже снял кружку с полки. — Да, дорогие мои юноши, веселитесь в юности своей. Веселье ваше — это сейчас ваше богатство, — при этом он с простодушием возвышенного человека кивнул Николаусу. — Как и любовь — богатство из богатств. Любите, молодой человек, так как пришло время любви. Не ищите богатства в золоте и серебре, купеческий сын Николаус, не ищите богатства во власти, юнкер Удо, сын рыцаря, а ищите богатства в веселии и любви. Вот посмотрите на меня, юные друзья, и не ходите той тропой, что шёл по жизни я. Кроме веры в Господа и милой сердцу лиры, у меня ничего нет. Хотя вера сегодняшняя крепка и власть над лирой нынешняя сильна. Но жизнь прошла так быстро. И — теперь я это вижу — так пусто. Должно быть, потому, что мало было в ней любви. А подвиги, что я совершил... Нужны ли они Господу, если не нужны они даже мне? Как только я стал мудрым, я увидел, что жизнь моя давно утратила смысл...

Они долго ещё говорили о том о сём и не раз наклонили бочонок, прежде чем собрались уходить.

Когда уходили и когда Удо, изрядно пошатываясь, уже добрался до середины лестницы, Хагелькен придержал Николауса за локоть и негромко молвил ему:

— Был бы я помоложе да не был бы я связан обетом, то сделал бы всё, чтобы эта юная дама обратила на меня приязненный взгляд, чтоб вздыхала она всякий раз, глядя в мою сторону.

— О ком вы говорите? — сделал вид, что не понял, Николаус, но на сердце у него так сладко стало от этих слов.

— Об Ангелике, конечно, я говорю. И о тебе.

...Так сладко ему стало от этих слов, и образ Ангелики, нежный и чистый, светлый образ её так ясно предстал перед его внутренним взором. И было приятно слышать такие слова от мудрого человека, столь мудрого, что позволяет себе сомневаться в смысле бытия, было приятно слышать такие слова от очень богатого человека, владеющего истинными сокровищами — крепкой верой в Господа и любовью к Господу, — и было приятно слышать такие слова от человека, мастера, обладающего совершенной властью над смычком и струнами лиры, над нежным голосом и самой душой её, от человека, тонко понимающего её струны, её душу и, наверное, могущего понять струны души другого человека.

— Я помолюсь за тебя, — обещал рыцарь Хагелькен.

— Ты что отстал, Николаус? — поторопил снизу Удо. — Тебе показалось мало пива?..

Во дворике Николаус и Удо случайно встретили барона Аттендорна.

Тот довольно хмуро взглянул на Удо, чуть мягче — на Николауса. И сказал:

— Завтра отправляетесь в Феллин, господа.

Глава 31 У волков и сов учатся выть

ного, очень много должно быть известно даме, желающей не только принимать участие в собраниях, но и быть на собраниях первой, задавать на собраниях тон. Весьма немалая ответственность возлагается на первую даму, ибо, как это хорошо известно просвещённым, на собрания являются не только прекрасные молодые люди из собственно людей, но и демоны, принимающие лики молодых кавалеров ещё более прекрасных, умных и обольстительных, во всём искушённых и умело искушающих; и первая дама возле них должна хранить уверенность, что и на верхней ступеньке лестницы она — несравненная, неподражаемая, незатмеваемая, что она уважаемая и первая и по-настоящему влиятельная.

Что за собрания мы здесь имеем в виду?..

Простолюдины склонны называть такие собрания шабашами, но люди происхождения благородного предпочитают более высокие обозначения — собрание, ассамблея.

Следует знать первой даме собрания, ассамблеи, как правильно приготовить особенную, волшебную мазь; следует также знать, как и когда правильно этой мазью пользоваться. Нужно знать и тонкости ритуала чёрной мессы, полной чудовищных насмешек над верой Христовой, и секреты приготовления особенных блюд и напитков, от коих за столом голова идёт кругом, и око полнится видениями, а разум не может отличить яви от сна, правды от обмана, истины от заблуждения; и важно крепко помнить правила проведения тайных фестивалей с танцами и песнями, с родами на алтаре и жертвоприношениями, с поклонением дьяволу в обличье козла или собаки, с искательными речами и ужимками; и надо уметь понимать тонкости греха и любить грех во всех его проявлениях — и в мыслях, и в словах, и в действиях, — но более всего, разумеется, в волнующих, будоражащих кровь действиях — в греховных, сладких играх, во всевозможных пакостях и бесстыдствах, в вопиющих неприличиях, в нижайшем и подлейшем бесчестии, в позоре и злодействе, в грубых развратных игрищах, в гнусных, безумных развлечениях, в тысячах непристойностей, ублажающих дьявольское вожделение, в блудодействии, завершающемся приятным Князю бесовскому свальным грехом, именуемым также оргией.

Наука первой дамы начинается с приготовления волшебной летательной мази. Наука непростая; в ней и высокообразованному медикусу, изучавшему веществословие в Падуе или в Оксфорде, в Салерно или в Болонье, или в Монпелье, и учёному-алхимику, водящему дружбу с профессорами во Флоренции или в Перудже, в Праге или в Кракове, в Гейдельберге и глубоко понимающему тайные свойства материи, не с первого наскока удастся разобраться.

Вот как эта мазь готовится...

Сначала нужно взять младенца, причём не обычного младенца, рождённого в браке, освящённом церковью, желанного и любимого, и не выблядка какого-нибудь случайного, от коего не знают, как отделаться, в какую мусорку сунуть, а младенца, прижитого ведьмой-девственницей с демоном, зачатого неодолимой и вечной, волшебной силой инфернальной, быть может, даже самим высокочтимым Князем тьмы, младенца, рождённого на алтаре Сатаны и придушенного на шабаше. Младенца этого следует разорвать на части — ни в коем случае не прибегать к помощи ножей, которые могут случайно лечь крест-накрест (тогда всему делу конец, и не будет волшебной силы у мази); и кипятить в медной посудине До тех пор, пока не выкипит почти вся вода. Вытопившийся жир сверху снять, со стенок соскрести и хранить в закрытом сосуде, пока в средстве не возникнет нужда. А как нужда в шабашной мази возникнет, взять этого жира quantum satis [59] и добавить в него несколько снадобий: аконита разнолепесткового, водяной петрушки, или цикуты, тополёвого листа и сажи; все эти составляющие должны быть заранее перетёрты в порошок; мазь хорошенько размешать и уже можно использовать. Сколько названных снадобий следует брать, мы здесь не говорим, ибо это каждой ведьме хорошо известно, а нам не хочется множить зло... Если под рукой не окажется жира младенца, зачатого от инфернального духа, можно приготовить иную шабашную мазь — на основе деревянного масла. Следует добавить в деревянное масло кровь летучей мыши, волчьи ягоды, поручейник, касатик и дикий виноград. В иных землях в состав «мази ведьм», помимо аконита, включают семена белены вместе с дурманом и чемерицей и с экстрактом плодов красавки, известной ещё под названием белладонны обыкновенной. Вместо крови летучей мыши можно включить в состав мази человеческую кровь — не важно, мужскую или женскую, а можно — и мозг кота (лучше — чёрного, поскольку чёрные кошки имеют к бесовству самое прямое отношение, пособляют ведьмам и колдунам во всех делах; мы знаем, что чёрная кошка через семь лет жизни обращается в ведьму, а чёрный кот — в самого дьявола). Есть и множество других мазей, с помощью которых ведьмы достигают своих целей — перемещаются по воздуху или обращаются на время в зверей — в волчиц, например. Мази эти составляются из аконита и паслёна, из водяного болиголова и пастернака, из плевел, опийного мака, касторовых бобов с добавлением сушёной, измельчённой плоти жаб, змей, ежей, лисиц и волков. Натёршись такой волшебной мазью, всякая ведьма может не только слетать на шабаш, но и перевоплотиться в лошадь, корову, козу, в собаку или кошку, сбегать, куда ей нужно, или стать любой из птиц; некоторым ведьмам, натёршимся одной из таких мазей, удавалось даже опуститься в загробное царство и повидаться там с родственниками и побеседовать с известными людьми — учёными или великими колдунами прошлого.

59

Сколько нужно (лат.).