Ливонское зерцало
Шрифт:
Захотелось пойти и взглянуть на доброго малого Хинрика.
Проходя по галерее, Николаус выглянул в окно. Во двор как раз въезжала фура с телом слуги...
На лестнице Николаус нагнал барона и Ангелику; во дворе уже стояли Удо, рыцари Юнкер и Хагелькен. Чуть в стороне держались слуги и кухарки, с ними Мартина. Подходили кнехты.
Фуру остановили у самого крыльца. Марквард Юнкер отбросил дерюгу, прикрывавшую тело.
Ужасно было открывшееся зрелище. Многие из тех, что духом послабее, отшатнулись от фуры. Какая-то девушка из прислуги вскрикнула и лишилась чувств. Николаус здесь подумал об Ангелике, оглянулся на неё. Но Ангелика, хоть и была бледна, вела себя мужественно. Отец поддерживал
Откинутая Юнкером дерюга сползла с фуры. Полчища мух, гнусно жужжа, поднялись с тела и закружили над толпой. И сразу послышался... расползся по дворику тяжкий дух тлена. Тело бедного Хинрика столь сильно вздулось, что не выдержали, оборвались завязки на рубашке и расползались по швам штаны. Лицо было сильно попорчено, и узнать Хинрика по лицу не представлялось возможным.
Возничий, что привёз тело, сказал, что нашли Хинрика в лесу, а лицо Хинрику попортили звери.
У Хинрика были обгрызены нос, подбородок и часть щеки. Через дырку в щеке белели зубы.
Все узнавали Хинрика по одежде.
На животе рубашка пропиталась кровью. На задубевшей от крови ткани хорошо видна была узенькая дырка — явно от клинка.
— Убили его ударом в живот, — уверенно сказал Юнкер.
Тут случился и учёный лекарь Лейдеман. Он подошёл к телу Хинрика со своей, лекарской, линейкой и, отвернув ткань рубашки, сунул линейку в рану — столь глубоко, сколь глубоко она в рану входила. Все поразились, когда увидели, что линейка Лейдемана вышла из тела Хинрика сзади, вблизи позвоночника.
Лейдеман покачал головой:
— Не иначе, цвайхендером убили Хинрика, — он замерил линейкой длину раны на животе и кивнул, подтверждая сказанное только что. — Да, цвайхендером, полагаю.
Один из кнехтов достал из-под плаща меч:
— Не этим ли цвайхендером, господин лекарь?
Николаус сразу узнал меч, которым на давешнем шабаше распугивал колдунов и ведьм.
Лейдеман сделал замер клинка.
— Возможно. Откуда он у вас?
— Нашли в кустах недалеко от деревни. Меч был в крови. Теперь понятно — в чьей.
Николаус был озадачен. Он не помнил, чтобы кого-нибудь в ту ночь ударял мечом... кроме Бафомета. Но Бафомет — механизм. Это было очевидно. Разве что... Мысль о том, что внутри Бафомета мог сидеть Хинрик, обожгла Николауса. Конечно, конечно, Бафометом должен был кто-то управлять. Но только не Хинрик!.. Не похоже было на Хинрика, чтобы он направлял Бафомета против Мартины. И Николаус отогнал эту мысль.
Барон Аттендорн взял у кнехта меч, рассмотрел:
— И что вы думаете об этом убийстве?
Тут ещё двое кнехтов были. Они предположили:
— Думаем, что кто-то из деревенских заколол Хинрика.
— Почему же сразу из деревенских? — усомнился барон.
— Потому что опытный воин нашёл бы более верное место для удара мечом. Например, вот сюда ударил бы, — и они указали на область сердца. — Или сюда, — они ткнули какой-то тросточкой Хинрику в область шеи. — Точно направленный удар вызывает мгновенную смерть. А с этим ударом... Бедный Хинрик, должно быть, ещё несколько часов страдал, кричал, мог позвать на помощь и выдать убийцу.
Кто-то из прислуги тяжело вздохнул:
— За что наказал Господь хорошего человека?..
— Что ж! Говорите вы разумно, — согласился Аттендорн с мнением кнехтов. — И что, по-вашему, было дальше?
Кнехты заговорили увереннее:
— Думаем, что убийца подстерёг нашего Хинрика на дороге. Ударил, ограбил. Потащил тело в лес, а цвайхендер обронил в кустах... Вот так мы считаем, господин: кто-то из подлых вилланов убил Хинрика; не любят вилланы господ своих, уж простите великодушно, комтур, и тех не любят, кто им служит, — может, ещё более не любят, чем самих господ.
Поразмыслив над услышанным, барон
не нашёлся, как возразить. Обернулся к лекарю:— А что вы по этому поводу скажете, уважаемый?
Лейдеман развёл руками и промолчал. Взялся какой-то тряпицей оттирать линейку от крови.
Барон велел прикрыть тело Хинрика, потом, обращаясь к рыцарям и кнехтам, заметил:
— Вот видите, как опасно позволять крестьянам иметь мечи!..
Глава 51
В девичьей светлице и стены служат любви,
и холодный очаг согреет
Нам никогда не узнать, за кем из двоих спорщиков стал бы верх в этом споре, напоминающем «учёные» диспуты школяров (в споре сколь жарком, столь и бесплодном, поскольку, во-первых, он был неразрешим, а во-вторых, в итоге он никому ничего не давал, разве что предоставлял возможность показать спорщикам ум, продемонстрировать способность приводить убедительные доводы), потому что легко взбежала по ступенькам на стену Мартина и просила Николауса отойти с ней в сторонку на пару слов.
Николаус последовал за служанкой, и Мартина передала ему то, что велела госпожа Ангелика.
Не все у нас закрыты двери, Не все печалят нас потери. И знает каждый мотылёк, Где он отыщет свой цветок...К этому Мартина от себя добавила, что для ночного мотылька пришло самое время, так как солнце — взгляните, мой добрый господин! — уже село, и те, кому нет дела до науки сердечной, уж взбивают подушки и гасят свечи, и у тех, кто давно позабыл любовные услады, у тех, для кого любовь уже с полвека как только болячка, слипаются глаза; и пусть говорят, что лес с ушами, а поле с глазами, но мы скажем в ответ, что лес с ушами далеко, а поле с глазами уже совсем темно; и два любящих сердца ничто не потревожит — быть может, лишь птица, рассекающая крыльями воздух в ночной час.