Лия
Шрифт:
Борисов понял, что разговор окончен.
В полдень после занятий все офицеры сошлись в собрании.
Командир второй роты, Свирбеев, с рыжими усами и рябым лицом подошел к Борисову и сказал:
– - Вашим солдатам, кажется, удалось захватить немцев и шпиона?..
Борисов нахмурился.
– - Да! все еще тех ловим. Двое потеряли лошадей и блуждали. Мои часовые их захватили, а попутно прихватили и еврея.
– - Ну, да! если шпион, так уж всегда еврей.
– - Позвольте, я не сказал шпиона, -- недовольно заметил Борисов.
Если еврей, так и шпион, -- сказал Свирбеев и засмеялся.
– - Вот, я говорю тоже!
– - сиплым голосом заметил Мухин.
– -
– - отозвался подошедший Крякин, -- а что до моего командира, то он всегда за жида!
– - и Крякин засмеялся.
– - Не могу обвинить человека за его национальность, -- ответил холодно Борисов.
– - Как сказать, что он шпион, потому что еврей.
– - Да, это уж очень решительно, господа, -- проговорил молодой поручик с энергичным смуглым лицом.
– - Нельзя так огулом обвинять все еврейство в предательстве. Масса попадают невинно, масса шпионов поневоле. Я сам был очевидцем такого случая.
– - Как так?
– - спросил Мухин.
– - Очень просто. Наехали немцы на хату; выхватили девчонку, посадили на лошадь и велели указать дорогу на фольварк, в котором был наш эскадрон. Она даже не понимала, что служит проводником немцам, и указывала им дорогу.
– - И что вы с ней сделали?
– - Понятно, отпустил...
Борисов посмотрел на драгуна с благодарностью, а Мухин покачал головою. Крякин отошел к столику и позвал Борисова.
– - Пока что, будем завтракать.
Разговор перешел на предстоящую ночь, в которую ожидали нападения. Начальник гарнизона отдал распоряжение, и все были в напряженном состоянии.
VI.
Борисов провел весь день в роте, пообедал и пошел к себе. У входа в каземат его ждал Суров и таинственно сказал ему:
– - Ваше благородие, тут жидовка одна вас спрашивает.
– - Какая жидовка? откуда и как попала?
– - Сама прибежала, -- зашептал денщик.
– - Уж как просит!
Борисов недовольно нахмурился.
– - Здесь не место посторонним. Надо было гнать.
Он прошел в комнату. Крякин остался в роте старшим по караулу.
– - Прикажете привести?
– - Веди, -- сказал Борисов.
Суров вышел, и почти тотчас в комнату быстро вошла девушка, завернутая с головою в платок. Она скинула платок, и Борисов вздрогнул, сразу узнав Лию.
– - Господин офицер! ваше благородие!
– - заговорила она взволнованно.
– - Солдаты взяли моего отца; правда, что его обвиняют в шпионстве? скажите мне.
– - Он говорил с немецкими солдатами, -- ответил Борисов.
Лия всплеснула руками, отчего платок упал на пол. Короткое гимназическое платье с черным передником, узкие плечи, неразвившаяся грудь -- и лицо страдающей женщины с глазами, полными отчаянья, поразили Борисова своим контрастом.
– - Но, ведь, это еще не обвинение? Он не может быть шпионом!
– - воскликнула Лия.
– - Я знаю, -- ответил смущенно Борисов, поднимая с полу её платок.
Лия с недоумением смотрела па него.
– - Сядьте, -- сказал Борисов, подвигая стул и бросая её платок на постель.
– - Его отправят в крепость и там решат дело.
– - Как Лейбу!
– - простонала Лия, -- как он может быть шпионом?! мы и так только дрожим за свою жизнь.
– - Да, лучше бы, если бы вас здесь не было, -- сказал Борисов.
– - Мы не могли уехать, -- ответила Лия, опустив голову.
– - Мойше у отца любимый сын. Он просил быть с ним, и отец все время ходил к Мойше и там плакал. А я... я не хотела оставить
Борисов грустно покачал головой.
– - Не могу, Лия, -- сказал он.
– - Это не в моей власти.
– - Не в вашей!
– - воскликнула Лия.
– - А в чьей, кого мне просить? Отца значит повесят, как Лейбу?
– - Успокойтесь, -- сказал Борисов, -- просить никого не надо. Там его допросят и наверное отпустят. А вам здесь быть нельзя... Вы должны тотчас идти, -- он нежно взял её холодную руку.
– - А отец?
– - Отец останется здесь. Завтра мы его пошлем в город.
Лия резко отняла свою руку и вскочила. Глаза её засверкали, щеки покрылись ярким румянцем.
– - Его повесят!
– - воскликнула она, -- ой, как это несправедливо, и только за то, что он еврей! О, бедный, обиженный Богом, проклятый, всеми ненавидимый мой народ! Как мы несчастны! Разве наша вина в том, что мы везде, как чужие, что нас гонят, преследуют, презирают только потому, что мы жиды... Жиды!.. А кто сейчас больше нас вынес?.. кто сейчас не имеет пристанища, у кого отнят последний кусок хлеба? Мы, одни мы. А разве наши братья, отцы, мужья сейчас не бьются в рядах ваших войск? Почему же нам нет пощады, почему у нас сына берут на войну, а его отца вешают, как шпиона, только по одному подозрению?! Где правда? У кого искать ее; есть ли люди или вы все так же жестоки, как звери, и вместо сердца у вас камень? Что делать? Что мне делать?.. Она кричала, как безумная, а потом вдруг бессильно опустилась на стул, сложила на столе руки, уронила на них голову и зарыдала, всхлипывая и причитая, как беспомощный ребенок. Худенькие плечи её вздрагивали и голова ударялась о стол.
Борисов растерялся.
– - Лия, милая Лия, успокойтесь... Правда есть на земле, и его отпустят... Лия, перестаньте плакать...
Он протянул руку к бутылке с водою, налил в кружку и старался поднять голову Лии, чтобы напоить ее. Заплаканное лицо её сморщилось и было жалко, зубы стучали о край кружки, она протяжно стонала: о... о-о, и снова плакала.
– - Что я скажу маме?.. куда пойду я?.. что будет со мною?.. тата, тата...
Борисов сел на постель и бессильно сжал голову руками. Мысли вихрем проносились в мозгу и жгли его; в сердце боролись разнородные чувства. Он чувствовал, что правда на стороне Лии, что жестоко по одному подозрению обвинить человека и, быть может, предать его позорной казни, и в то же время мысль о внушенном дисциплиною долге не покидала его. Где истинный долг, в чем правда?
Он вдруг встал и положил руку на вздрагивающее плечо Лии.
– - Лия, -- сказал он решительным голосом.
– - Я отпущу вашего отца. Только уведите его прочь, совсем прочь отсюда.
Лия быстро повернулась к нему, схватила руку Борисова и прижала к ней свое мокрое лицо, не говоря ни слова, продолжая вздрагивать от рыданий.
– - Довольно. Перестаньте. Оденьте платок и пойдемте, -- сказал Борисов, отдергивая руку.
– - Ну, смелей, ободритесь, все будет хорошо, -- прибавил он, стараясь казаться веселым.
Лия поспешно завернулась в платок, Борисов вышел и сказал Сурову:
– - Проводи ее за линию и подожди с нею там у колодца...
– - Слушаю-с, -- ответил денщик.
Лия рванулась к Борисову.
– - Вы не нарочно, не обманете?.. нет?
Борисов почувствовал, что для него нет отступления. Разве мыслима такая подлость...
– - Я сказал, -- ответил он Лии строго, и быстрыми шагами пошел к каземату, где была его рота.
Фельдфебель вытянулся перед ним и доложил:
– - Все по роте обстоит благополучно. Все наготове.