Ломка
Шрифт:
— Женя.
— Саня.
— Вова
— Олег.
— Артём.
— Тоже Жека.
— Антон, — по очереди стали представляться парни и жать руку Андрею.
— Приятно познакомиться, — вежливо ответил он.
В это время компания, оставленная Андреем, изрядно подвыпила и направилась к клубу.
— Тихо, — сказал Санька, шедший впереди всех. — Кажись, разговаривает кто-то. Всем стоять за поворотом, а я ща высунусь и пробью чё к чему.
— Ну-у-у? — нетерпеливо промычал Брынза.
— Баранки гну… Подсинцы. Подожди-ка, подожди-ка. Андрюха с ними.
— Выручать надо, — сказал Забелин, и его стало рвать.
— Выручальщик хренов! Тебе только боржоми пить, — сказал Кореш и своим
— Пацаны, ничего не предпринимайте до того, как я вернусь, — попросил Гадаткин — единственный, кто был абсолютно трезвым.
Прижимаясь к белой стене клуба, стараясь с ней слиться, Володя метр за метром продвигался вперёд и вскоре достиг стены, за которой было крыльцо. До него отчётливо донёсся разговор:
— Слишком много накопилось. В один момент всё исправить нельзя, — сказал какой-то парень.
— Можно. Пусть остаётся дух соревнования между деревнями. Смотрели же Олимпийские игры? Честная борьба за право считаться лучшим. Бег, футбол, баскетбол… Приезжайте.
— Чтобы ваши над нашими посмеялись?
— Я уверен, что этого не произойдёт. Приложу максимум усилий, чтобы всё было ровно. Коля, только никаких пьяных, иначе кто-нибудь из ваших может распустить язык. Я тогда ни за что не ручаюсь… Будет провокация.
— И самая большая бойня за всю историю междеревенских отношений.
— "Ты тот, кого я искал. Пора возвращаться", — подумал Гадаткин.
Часть парней, спрятавшихся за клубом, стала проявлять нетерпение. Более ли менее соображающая тройка (Санька, Брынза и Кореш) уверяли окосевших от водки товарищей, что драка никуда не убежит; надо только дождаться разведку.
— Там же твой брательник. Чего ждать? Надо резко!.. Вот! Неожиданно! Всем вместе! Они и опомниться не успеют! — напал Белов на Саньку и, не дожидаясь ответа, подмигнул Саге.
Тот смекнул, что от него требуется, и заорал универсальную фразу:
— Наших бьют!
— Дерябин — мой, — только и успел крикнуть Данилин.
Пьяная орава, расталкивая друг на друга, выбежала из-за поворота и стремглав понеслась к крыльцу. Расстояние между кайбальцами и подсинцами стремительно сокращалось. В воздухе засверкали ножи.
— Стоять! — крикнул Андрей, но ситуация вышла из-под контроля, и он понял, что в этот раз не сможет предотвратить драку.
— Если вы не сделаете то, о чём он попросил, можете считать, что подсинцев на два человека больше! — отделившись от стены, закричал Гадаткин и встал рядом с Андреем.
Бегущие остановились, а подсинцы выстроились по бокам от своих неожиданных союзников. Пошла перебранка, в ходе которой враждующие стороны начали обстреливать друг друга крупнокалиберным матом, выхватывая из бранного словаря тьму иссиня-поганых выражений, способных свалить динозавра. Ругательный лексикон Спасского обогащался с каждой секундой помимо его воли. Как от встречной машины забрасывает ваше чистое лобовое стекло ошмётками жидкой грязи, так и ясная, готовая к любому виду информации голова Андрея была закидана неслыханным им доселе словесным дерьмом. Он включил мозговые дворники, но только размазал зловонную жижу, которая начала медленно стекать в подсознание.
— Ну чё? Выпустили пар? — крикнул Спасский, когда почувствовал, что в обмене любезностями стали вырастать значительные паузы. — Чего ещё не говорили?
Санька выкрикнул припасённую напоследок гадость.
— Повтор на шестом слове! Боевая ничья! Это я даже не от вас слышал, а от ваших соперников! — сказал Андрей.
— Ты ваще, брат, заткнись! Шкура ты продажная!
— Принимается! Судья обращается к команде "Подсинее". Имел ли место акт подкупа главного арбитра?
— Нет, — на полном серьёзе ответил Дерябин.
— Так они прямо взяли и сознались, что дали тебе взятку, —
процедил сквозь зубы всё ещё пьяный Санька, но тут же понял, что попался на удочку.— Итак, 15 июля. Год 2003-ий от Рождества Христова, — провозгласил Спасский сквозь всеобщий смех.
— Не понял, — сказал Гадаткин.
— Поворотная дата в истории двух деревень. Назовём сегодняшнее событие "Ночное стояние у клуба". За неимением ручки и бумаги в устной форме заключается пакт о ненападении, — торжественно произнёс Спасский.
— Я таких ненормальных ещё не встречал, но тебя так хочется слушать, — помотав головой, сказал Дерябин.
На волне успеха Спасского понесло:
— Узнает ли Россия о том, что произошло 15 июля? Нет, конечно. Люди в нашей стране забыли о том, что история вершится не только во время бесчисленных войн, которые до последнего времени вела сверхдержава. Мы помним, в каком году царь Пётр разбил шведа под Полтавой, но не имеем сведений о том, когда из-под его пера выходили указы о создании первых заводов на Урале. Или нет! Слишком широко взял. Лучше под микроскопом взглянем на карту российской империи, пойдём от общего к частному. Пробегая по строкам книг или учебников, мы начинаем гордиться деянием наших предков, но у нас складывается впечатление, что их дела уж точно к нам никакого отношения не имеют. И зря! Петербуржец, расхаживая по молекуле под названием "Мойка", может долго рассуждать о том, что его прапрадед мог лет сто семьдесят назад столкнуться с Пушкиным и послужить прообразом, например, Онегина. А почему нет? Горожанину северной столицы есть, чем гордиться, потому что он живёт там, где каждый камень овеян славой, припорошён вековой пылью, которую поднимали и перегоняли с места на место ботфорты полководцев и великих государственных мужей. А чем гордиться кайбальцу? Ну не было здесь битвы, как у Прохоровки в 43-ем. А если цепляться за мирное время, которому почему-то так мало уделяют внимания наши люди? И здесь полный крах, хотя так бы хотелось, чтобы в Кайбалах или Подсинем была построена первая школа в Сибири. Нам нечем гордиться в масштабах страны, абсолютно нечем. И мы не имеем возможности в силу своего материального положения посетить Красную площадь, чтобы воочию убедиться, откуда пошло русское государство. Потому разобщены мы, и живём в своих узких мирках, а о том, что огромное государство всё ещё существует, узнаём из телевизора, слушая прогноз погоды, в котором, кстати, о Хакасии ни разу не упоминалось, несмотря на то, что мы больше Швейцарии, например.
— "Невероятно. Неужели я его слушаю?", — подумал Дерябин.
— А наш земляк Домрачеев, прикрывший своей грудью командира в Афгане? — обиженно выкрикнул Кореш.
— А то, что у нас самая новая школа в Алтайском районе с самыми просторными классами?! Забыл что ли? — возмутился Забелин.
— "Он и не знал… А я его слушаю", — подумал Дерябин.
— А мой батя когда-то был лучшим комбайнёром, — сказал кто-то из подсинцев.
— Значит, нам всё-таки есть, чем гордиться, — не дожидаясь дальнейших перечислений, заключил Гадаткин. — Стоит лишь придать любому факту значение. И сегодня мы сами стали участниками истории. На молекуле под названием Кайбалы, как любит выражаться Андрюха, победил здравый смысл.
В эту ночь за многолетнюю историю противостояния двух деревень было заключено перемирие.
***
Позавтракав испеченными тёткой оладьями, Володя пошёл к Андрею. Митька попытался увязаться за сродным братом:
— Можно я с тобой пойду? Всё равно делать не фиг.
— Со мной нельзя. С этим парнем я должен переговорить с глазу на глаз.
— Чё за тайны? Я в уголке сяду и притихну.
— Хорошо, — сдался Володя, — но мешать нам я тебе не позволю. С Санькой поговоришь.