Ломка

Парни пошли дальше. Митьку стала забавлять опасная игра, а Андрей был всё также сосредоточен, так как цель, которую он преследовал, не имела почти ничего общего с тем, чем они сейчас занимались на рынке. Он по своему обыкновению вперёд глядел, на многие и многие годы вперёд. Он должен стать своим среди обнищавших, не верящих ни в Бога, ни в чёрта деревенских: в горе, в радости, везде. И сейчас он ни деньги возвращал, а показывал своим друзьям, что даже ради них не поступится своими принципами, что даже готов пострадать за несовершённое им злодеяние, но с дороги не сойдёт. Парни, по его мысли, должны оценить подобное поведение и всем рассказать, что Спасский их любит, но смотреть на проступки спокойно не станет — всем сестрам по серьгам раздаст, даже если его самого это погубит. Ни в мелочах, ни в крупных делах они потом не посмеют усомниться в нём. На рынке он оставлял своеобразные зарубки на их совместном стволе жизни.

— "Говорящее прозвище должно стать брэндом, стандартом качества", — думал Андрей и не находил в этой мысли ничего эгоистичного.

— Что хотели, мальчики?.. Полный ассортимент. Выбирайте, что на вас глядит, — сказала озорная продавщица.

— Возьмите деньги за украденный товар, — произнёс Андрей.

— Берите, берите. Не стесняйтесь, — поддакнул Митька.

— Это кода вы уже успели? — на удивление сразу поверила продавщица.

— Наш пострел везде поспел. Простите, если сможете, — сказал Андрей и отошёл от прилавка, сгорая от стыда.

Митька потупил глаза.

— Может, просто забыли заплатить? Всякое в жизни бывает, — подбодрила Белова продавщица, почему-то почувствовав себя виноватой, увидев, как сразу потускнел и замялся перед ней парень, который ещё несколько минут назад смотрел на неё забиякой.

— Да мы… Да я. Гад я, в общем, — промямлил Митька и позорно сиганул в толпу, проклиная себя за то, что согласился поехать на рынок.

— Кому мы ещё долги не отдали? — спросил Андрей, когда отыскал в толпе растерянного друга.

— Вон тем, — показал он. — Спас, может не надо напрямую бабло отдавать? Подсунем втихаря и сделаем ноги. Не нравится мне всё это.

— Хочешь заднюю скорость включить?.. До конца — так до конца!

— Сам не знаешь, чего добиваешься! — с раздражением произнёс Белов и буром пошёл к прилавку.

Два азербайджанца, размахивая руками, на тарабарском языке что-то доказывали друг другу, когда в привычную для русского уха перебранку вмешался Митька:

— Что опять не поделили, чёрные? — грозно начал он. — Всю страну оккупировали! Удружил, Андрюха. Перед этими свиньями извиняться. Что притихли, свиноты? Не любите, когда с вами вот так. — Белов сорвался на крик. — Эй, Спас! Где ты там, чёрт тебя подери? Подползай сюда, я ведь этих ублюдков тоже!.. Ха-ха!

Бронебойный удар в переносицу отнёс Белова метра на три от того места, где он произнёс свои последние слова.

— Наших бьют! — закричал Митька и был услышан.

Два огромных мужика, разделывающих по близости мясо, подошли к истекающему кровью парню.

— Эти тебя? — спросил один из них, махнув рукой в сторону рассвирепевшего азербайджанца.

— Они, суки! — ответил Митька и, зажав пальцем одну ноздрю, высморкался кровью.

— Давно я на них зуб точил, щас мы их разделаем, — злобно прошипел второй мясник.

Его маленькие глазки, отнесённые один от другого, казалось, на два километра, едва были заметны под нависающей скалой лба. Его облик представлял собой если не свирепую решимость, то непроходимую тупость точно. В каменном веке он наверняка бы стал вождём, потому что топором владел отменно. Более того — топор ему шёл, как идёт какой-нибудь женщине со вкусом подобранное платье. Работа мясником не искоренила в нём звериных инстинктов, а развила их до превосходной степени. Он не просто разрубал туши, он любил их разрубать, а, значит, правильно выбрал профессию и находился на своём месте. Уверенной длинной рукой он направлял топор в говяжью или свиную массу и умилялся по-своему, щедро улыбаясь правой половиной лица, когда железо после лёгкого (как казалось со стороны) размаха, входило в нужную область. В общем, своим существованием мясник с центрального рынка опровергал бытующее среди всезнаек-учёных мнение о том, что питекантропы вымерли в доисторическую эпоху. Они, слава Богу, всё ещё живут среди нас, хотя и не располагают к себе; и их надо беречь так же, как образчик редкой породы бережётся в хранилище музея.

Машина смерти, мясник-профессионал с распространённым человеческим именем Лёха, поигрывая джомалунгмами мускулов, неторопливым шагом направился к азербайджанцам. Закостеневший детский ум а-ля Марианская впадина не потрудился над выяснением причин избиения подростка, а сразу же сконцентрировался в костяшках кулаков.

Слух о том, что ненавистные азеры ни за что, ни про что обидели русского парня, быстро разнёсся по рынку. Азербайджанскую диаспору, оттяпывающую львиную долю прибыли у местных торгашей, не переваривали. Перепрыгнув через прилавки, мужики побежали на помощь двум мясникам, которые пока в драку не ввязывались, ожидая подкрепления. Соотношение сил "два против четырнадцати" быстро изменилось на "двадцать семь против четырнадцати". В выражениях противоборствующие стороны не стеснялись, но понять друг друга уже не могли, потому что объятые страхом азербайджанцы перешли на родной язык и потеряли способность воспринимать речь чужой для них земли. Конфликт нарастал.

— "Боже, я посеял межнациональную рознь. Я опять во всём виноват. Никудышный я человек", — думал подавленный Андрей, не желая слышать, как с каждой секундой усиливались возгласы: "Убирайтесь к чёрту, черномазые! — Как же это?

Дикая мысль осенила Андрея, и он улыбнулся. Растолкав мужиков, он прорвался к Белову, на которого уже никто не обращал внимания и сквозь зубы процедил:

— После того, что ты только что натворил, попробуй только чего-нибудь вякнуть. А сейчас смотри, на что я вынужден пойти, чтобы перекрыть твоё безмозглое поведение уже второй раз за день.

Не дожидаясь ответа от Митьки, Спасский, работая локтями, приблизился к азербайджанцу, нанёсшему Белову удар. Зловещий крик, вырвавшийся из Андрея, привлёк к себе внимание:

— Чего ждём, мужики?! Россия для русских! Бей их! Мы, активисты русского национального единства, давно призываем народ объединиться против черномазых!

— Фашисты, — понеслось с разных сторон.

— Кто там сказал — фашисты? Не стесняйтесь! Я вижу, что вы готовы присоединиться к нам! Изгоним иностранцев с нашей территории! Сотрём эту мразь в порошок! Пошли вон с наших рубежей! — с искажённым от злобы лицом закричал Андрей и плюнул в лицо злополучного азербайджанца.

— Мы тебе не ровня, молокосос, — услышал Спасский прокуренный бас сзади и заполучил толчок в спину.

— "Нашлись люди", — подумал он, распластавшись на полу.

Загудело от встряски тело, грызла обида за несправедливое страдание, но миссия ещё не была закончена, и Спасский зарычал:

— Тот, кто меня толкнул, — ренегат! Таких перво-наперво уничтожать будем!

— За такие слова получай, сволочь. Не ожидал я, что страна, победившая фашизм, породит выблюдков на вроде тебя! — прогрохотал всё тот же бас.

— На себя посмотри, урод, — с трудом выдавил из себя Спасский, понимая, что своими словами окончательно восстанавливает общественное мнение против себя.

Так и произошло. Замелькали перед носом кирзовые сапоги, подключились туфли самых разных размеров и стали выколачивать из тела парня нацистскую заразу. Ни один стон не вырвался из груди Спасского, ни один мускул не дрогнул на его лице. Из глаз у него потекли слёзы, и мужики подумали, что он плачет от боли, но тут была совсем другая причина, о которой догадался, разве что, только Белов. Через некоторое время Спасский перестал чувствовать пинки и пришёл к выводу, что, наверное, добрая четверть внутренних органов пришла в негодность.