Ломка

— Ты не хуже меня знаешь, что никогда. Россия — Голгофа мира. Она распята на кресте очищения. Всё, что русский народ представляет собой, благодаря страданию и вопреки нему. Если люди разбогатеют — падёт духовность.

— А разве нельзя совместить понятия?

— Нет.

— Что Вы хотите этим сказать? Что я иду против людей, так как хочу, чтобы они стали жить лучше?

— А что ты понимаешь под словом "лучше"?.. Пусть всё идёт своим чередом. В подлунном мире запасы счастья подходят к концу, пришло время подвести итоги и подумать о спасении души. Если хочешь, я возьму тебя с собой в пустыню.

— Нет, не хочу. Попробую остаться чистым здесь — в миру.

— Это невозможно, юноша.

— Для чего, скажите мне, тогда на землю приходил Христос? Если Вы помните, Он не был отшельником, а проповедовал среди иудеев.

— В тебе нет смирения, — сказал старик. — Христос даровал человечеству совершенные законы, но люди забыли о них… Последние дни.

— Но ведь Вы же помните, и я помню, и 200 человек во Франции помнят, 500 человек в Германии не забывают о них, 700 человек свято их чтят в Британии. Так набираются миллионы. А Вы, если потеряли надежду, лучше идите в пустыню и там молитесь о нас. А мы будем продолжать. По Вам видно, что Вы желаете возразить. Я Вам запрещаю! Слышите — запрещаю! Может, я несу сейчас полную чепуху, но я не хочу, чтобы на Страшном Суде, которого не избежит ни один человек с самого сотворения мира, разлучались люди, любившие друг друга при жизни. Поэтому я намерен бороться за каждого, кого хоть мало-мальски знаю, и это не противоречит христианской морали. Может быть, кому-то всё равно, с кем делить райские чертоги или подземелья ада, а мне нет. Бросить людей? Никогда, ни за что на свете!

— Первая заповедь гласит о том, что прежде всего надо любить Бога.

— Но в Библии говорится ещё и о том, что как мы можем полюбить Бога, если даже людей не в силах. А на расстоянии, в далёкой пустыне, помочь ближнему не представляется никакой возможности. Я люблю людей, и рая мне без них не надо.

— Ересь, юноша, хоть у тебя и доброе сердце… Кажется, мне пора, — с огорчением в голосе произнёс старик.

— Спасибо и прощайте.

На деревню легла ночь, когда Андрей был на подходе к площади дома культуры. Раздавшийся в ночи залп заставил его вздрогнуть и посмотреть в высь. Бледный огонёк ракетницы осветил мрак, пронзив стрелой унизанный бисером небосклон. Долетев до ковшика Большой Медведицы, огонёк на мгновение исчез из вида, и Андрея охватила тревога, которая переросла в восторг, когда во тьме стали распускаться цветы праздничного салюта. Ещё и ещё взмывали в космос ракеты, приятно тревожа мглу; ещё и ещё, то усиливаясь, то затихая, оглашали воздух безумные крики радости.

— Андрей, ну куда же ты запропастился? Ребята с ног сбились, разыскивая тебя. Иди ко всем, — сказала проходившая мимо заведующая.

— Нет, я домой лучше.

***

— Андрюшенька, зачем ты плачешь? — спросила бабушка, увидев внука, зашедшего в дом.

— Не обращай внимания… Это я так… Издержки сердца.

— Тут не плакать, тут радоваться надо. Сколько хорошего я про тебя сегодня услышала!

— Спать пойду. Ужасно клонит в сон, бабуль. Пожалуйста, не задавай вопросов. Мне надо отдохнуть для дальнейшего. Впереди много дел, а я с каждой минутой теряю силы. Но ничего, ничего, баба.

Лишь голова коснулась подушки, тревожный студент уснул. И я, дорогие мои читатели, смею утверждать, что с этим замечательным парнем заснула Хакасия. Тысячи Спасских трудятся сегодня в разных часовых поясах, поддерживая страну на плаву. Сменяя один другого с Востока на Запад, они просыпаются с первыми лучами солнца, не сомневаясь, что для их Родины всё ещё впереди. Их считают чудаками, потому что они живут по правде, пусть и не ими придуманной, но полюбившейся их сердцу. Они подхватывают упавшие на землю знамёна и рвутся на поля не ими проигранных битв. Вы спросите: почему? Да потому, что они идеалисты, которые сегодня не в почёте. Глядя на них, обрюзгшие реалисты ядовито усмехаются, но невдомёк хвалёным приверженцам суровой жизненной концепции, что идеализм легко приживается в радиусе трёх километров от человека, верящего в братство и единение людей, любящего окружающую и человеческую природу, стремящегося постигнуть тайны бытия через поиск новых путей.

Спасский проснулся с первыми проблесками зари и настежь распахнул окно. Частица деревенского утра, не задумываясь, заглянула в гости, поделившись с уютной комнаткой накопленной за ночь свежестью. Заёрзал на койке Санька, почувствовав озноб от утренней прохлады, и с головой спрятался под одеяло. Андрей улыбался в открытое окно и нежился от прикосновения юного, слегка тронутого солнцем воздуха. Он смотрел на раскачивающиеся верхушки деревьев синеющего вдалеке леса, на Анютины Глазки в своём палисаднике, на отрезок дороги, на то, как в доме напротив баба Фёкла открывала ставни, на гусей дяди Миши Назарова, которые, вытянув длинные шеи, помчались с гагаканьем на протоку. Он смотрел на всё это и подумал, что рассветы в деревне могут врачевать душевные и телесные недуги, исправлять негодяев, переделывать трусов в храбрецов.

— Вывезти бы город на пару недель сюда, чтоб подышали, отдохнули от своих хрущёвок. Бабушку им мою приставить с её отменными пирогами и вечным брюзжаньем, с её пензенскими словечками, сохранившимися с тех пор, когда семьи жили патриархальным укладом, ели деревянными ложками и колядовали на Рождество. Её рассказы о былых временах никого бы не оставили равнодушным.

— Что ты шепчешься там опять? Тихо сам с собою, — с недовольством в голосе пробурчал Санька, откинув одеяло. — Крыша твоя, как я вижу, давно уже укатила, только тебя прицепом забыла прихватить… А надо бы.

— Не начинай. Что ты, в самом деле.

— Короче, тебе нужна девчонка, иначе свихнёшься, — вынес вердикт Санька. — У меня несколько есть на примете. Я это дело запросто обстряпаю. Хочешь?

— Не до этого мне.

— Ну и дурак!.. А, хочешь, голую правду перед тобой сейчас выложу?

— Давай, — сказал Андрей.

— Без обид?

— Без обид, но, боюсь, тебе нечего будет прибавить к тому, что я давно уже знаю.

— Праздник прошёл и в том, что он состоялся, во многом твоя заслуга, — начал Санька. — Я наблюдал за тобой, долго наблюдал. И вот тебе моё умозаключение, так сказать. Ты страшный человек на самом деле. Нет, ты такой же как все. Тебе хочется того же, чего и другим: красивых женщин, развлечений, дорогих машин. Помнится, одно время ты это практиковал. Но вся разница между нами в том, что ты можешь себе позволить многое, а я нет. Из-за этого тебе уже не надо ни женщин, ни развлечений, ни хороших машин. Тебе, пресыщенному парню богатых родителей, достаточно того, что все в курсе, что ты можешь себе позволить всё, что угодно. Ты прекрасно образован, не глуп, разбираешься в людях, и видишь, что оттопыренным от бабок карманом не сможешь завоевать симпатий людей, а только лишь чёрную зависть. Ты мог бы всех купить…

— Заткнись, — сказал Спасский с перекошенным от злобы лицом.

— Чё? Заколола? Правда — она такая! Да, ты мог бы всех купить, но над тобой бы за спиной подтрунивали, — а ты ведь не хотел, чтобы смеялись над дойной коровой? Да же? Бац — и ты набрасываешь на себя личину мирового парня, борца за счастье людей! Ха-ха. Тяжело было?

— Нет, — огрызнулся Спасский и покраснел.

— Верю, потому что силы воли у тебя хоть отбавляй. Ты молодец! Справился! Я бы не смог! Клянусь!.. Сначала было тяжело. Кстати, а когда начал? С той пресловутой бойни в июне?

— Раньше, — бессвязно прошептал Спасский.

— Намного раньше?

— Да.

— Вот это личность. Не думай, я не насмехаюсь. Как же ты выдержал? Не отвечай — знаю! Сначала ты находил наслаждение в том, что страдал от всеобщего непонимания. Ты был уже на пределе, когда вдруг к тебе потянулись люди. Не ожидал от них?.. Верю! Ты тяготился терновым венком, который собственноручно на себя повесил, но всё-таки жил так, как было надо, а не так, как хотелось… Затем привык!.. И даже изменился!.. Но повесил нос! Не надо сбрасывать меня со счетов, я всё прекрасно вижу.

— Если бы ты был вчера в лесу… Я другим стал после встречи с одним человеком.

— Хороший старик. Мудрец, одним словом. Я испугался, так как он увидел меня раньше, чем начался ваш разговор. Думаю, он хотел, чтобы я остался. Я ни черта не понял из вашей беседы, но, по-моему, вы оба были правы. Кто-то чуть больше, но это не имеет значения. В конце вашего разговора старик понял, что ты будешь продолжать движение в выбранном направлении, но… по инерции. А законы физики прозрачно намекают, что тело, увлекаемое по инерции, неминуемо остановится… И ты думаешь, что я позволю ему стопорнуться? Тут ты гопника Саньку недооценил. Что там у нас по плану? Бизнес? Грибочки? Я за любой кипиш, кроме голодовки.