Лондон

Вообще говоря, в плане Булла не было ничего диковинного. Если в прошлом лондонские купцы отбывали в свои поместья на покой, то нынче многие аристократы, не выдержав конкуренции в городе, сворачивали торговлю и превращались в помещиков. У него, слава богу, еще оставалось солидное состояние. Он просто прикупит еще земли. Но сейчас жена издала вопль, не веря ушам:

– Я ненавижу деревню!

Уильям улыбнулся. Конечно, он знал об этом.

– Я останусь в Лондоне! – упорствовала она.

– Не в этом доме, – отозвался он жизнерадостно. – Я продаю его.

– Кому?

Это дело решалось просто. В шумном городе обозначилась особенность, которую отметили все мужчины: поразительный, еще с детства Булла, рост числа питейных заведений. В городе, где коренного населения насчитывалось около семидесяти тысяч душ, уже существовало триста трактиров с едой и выпивкой, не говоря еще о тысяче мелких забегаловок, в которых можно перехватить эля. Иные таверны были поистине внушительны, с ночлежками для многочисленных приезжих, и некоторые их владельцы сколотили целые состояния. Лишь месяц назад предприимчивый малый, уже владевший двумя такими, сказал ему: «Если надумаешь продавать дом, я заплачу по совести». Вот Булл и уведомил женушку:

– Трактирщику продаю.

– Скотина! – Она расплакалась, и он возвел очи горе. – Зверюга!

– Мне нужно уйти, – сказал он и взмолился о тишине.

Но получил лишь короткую и враждебную паузу, сменившуюся привычным и ужасным нытьем.

– Я знаю куда! По бабам!

Это было чересчур.

– Бог свидетель – хотел бы! – взревел он и бухнул по вышитой подушке обеими руками. – Мне отчитаться, куда я иду? За городскими сержантами. А когда вернусь с ними, наденем на тебя маску позора! А потом пусть проведут тебя по улицам! Вот куда я иду!

Маска позора – штука неприятная. Невоздержанных на язык женщин иногда приговаривали к ношению небольшой железной клетки, крепившейся на голове и снабженной металлическим кляпом, который обездвиживал язык. В таком виде этих горлопанок водили напоказ, как в колодках, в которые заключали иных злодеев. Булл услышал всхлипы и устыдился.

Все решено. С него хватит. Больше он не потерпит. Мгновением позже купец быстро прошел мимо супруги и покинул дом. Так и вышло, что сразу после полудня Уильям Булл прибыл в публичный дом в Бэнксайде и устремился к Джоан, сопровождаемый скалившимся хозяином.

Он будет первым, поклялся тот.

Джоан взглянула на Уильяма Булла.

Она сочла, что ему лет сорок. Девушка увидела румяного здоровяка с толстыми икрами, в плаще, в сыромятных сапогах ниже колена, который явно привык, чтобы ему повиновались. Он уже вознаградил хозяина борделя за удовольствие лишить ее невинности.

Было тихо. Посетителей в этот час оказалось мало. Некоторые проститутки ушли, другие спали. Сестры Доггет не показывались.

Она вдруг осерчала. Бросившись к хозяину борделя, Джоан закричала:

– Грязный лжец, ты обещал, что до завтра ко мне никто не придет!

Булл вопросительно уставился на жену управляющего.

– Пустяки, сэр, – ответила достойная женщина. – Она просто немножко волнуется. – И прошипела, обратившись к Джоан: – Будешь делать, как сказано!

– А если откажусь?

– Откажешься? – вспылил хозяин.

– Милочка, ты не понимаешь, – перебила его жена и выдавила материнскую улыбку. – Это важный человек. Хороший клиент.

– Мне все равно.

Улыбка исчезла. Булавочные глазки в сырном лице смотрели холодно.

– Тебя нужно выпороть.

– Не имеете права.

В борделе было заведено, чтобы каждая девушка снимала свою комнату. Помимо этого обязательства, она теоретически была свободной и могла делать что пожелает. На деле, разумеется, хозяин имел почти над всеми ту или иную власть.

– Может быть. – Теперь владелец публичного дома был убийственно спокоен. Он подступил ближе, и она уловила запах несвежей пищи от его бороды. – Но я могу позвать епископского бейлифа и через час вышвырнуть тебя из Вольности. Впредь тебе здесь работы не будет.

Именно так и обстояли дела.

– Ладно, коли так, – наконец произнесла она, повернулась и заставила себя улыбнуться Уильяму Буллу.

Наружная деревянная лестница тянулась на два этажа, на каждом располагалось по три комнаты, разделенные надвое деревянными же перегородками. Поднявшись на второй этаж, Джоан и купец попали в узкий коридор с деревянными стенами. Там было темно. Через несколько шагов обозначился короткий внутренний пролет – не больше приставной лесенки. Джоан на ощупь стала подниматься.

Ее комната находилась в мансарде. Крошечное помещение, но без соседней каморки, поэтому никто бы не услышал ни ударов, ни хрипов. Имелось небольшое окно, верхняя часть которого была затянута пергаментом, пропускавшим свет, а нижняя снабжена прочным деревянным ставнем. Утром, отворив его и ощутив на лице холодный сырой воздух, Джоан обнаружила, что ей видны другой берег реки и даже верхушка Ньюгейта над крышами Блэкфрайерса. Ее утешила возможность смотреть на место, где пребывал в заточении Мартин Флеминг.

Камыш на полу не меняли месяцами, и он вонял. Джоан, однако, удалось заставить хозяина борделя снабдить ее свежим, хотя тот и ворчал, недовольный расходом. Мансарда, таким образом, стала сравнительно приятным местом, насколько это было возможно. Сюда и поднялся чуть запыхавшийся купец.

Ложе представляло собой соломенный матрас посреди комнаты. Джоан сбросила платок. Она еще не приобрела полосатый наряд, положенный представительницам ее профессии, а потому на ней была обычная льняная камиза, поверх которой Джоан надела котту без рукавов с цветочным узором. Джоан сняла наголовный обруч, и волосы рассыпались. Она взглянула на окно, подошла и толкнула ставень. В ста ярдах лениво струилась река. Стоя спиной к купцу, она поняла, что слегка дрожит. Заметил ли он?

Думала девушка только об одном: как бы заставить его повременить? Нет ли какого-то выхода – даже сейчас?

– Ты в самом деле девственница? – донеслось сзади.

Она не обернулась, но кивнула.

– Боишься?

Голос купца был груб. Но не послышалась ли ей нотка неловкости? Малая толика вины? Она обернулась.

Тот снял плащ и уже расстегивал рубаху, явно намереваясь заняться, чем и хотел. Джоан посмотрела на его широкое бесчувственное лицо. Может, хоть капля добросердечия?