Лорд и королева

Мария надеялась, что теперь Елизавета будет вести себя подобающим образом и что они смогут отныне сосуществовать вполне по-дружески.

Елизавета скромно держалась чуть позади королевы, лишь изредка украдкой бросая на нее взгляды, расточая направо и налево свои улыбки и низко склоняя голову, когда приветствия в честь принцессы Елизаветы становились слишком уж громкими. В ее голове тем временем проносились тревожные мысли: «Что же дальше? Она выйдет замуж, и если родит ребенка, то каковы мои шансы на корону… Но… как же все-таки плохо она выглядит! Достаточно ли она здорова, чтобы родить ребенка? И если она нездорова… когда она умрет?»

Сити готовился чествовать королеву, которой оказал свою поддержку. Когда совсем недавно Джейн Грей направлялась вниз по реке к Тауэру, где ее ждала корона, люди угрюмо молчали, и только немногие приветствовали королеву Джейн. Сити ее не хотел. Она была молода, красива и благородна, но справедливость есть справедливость, закон есть закон, и Англия не приняла никого, кроме Марии.

В окнах домов реяли полоски разноцветной блестящей материи. На старых воротах Сити, когда под ними проходила королева, принаряженные мальчики и девочки из приюта для бедных пели здравицу в ее честь. Улицы были очищены и посыпаны гравием, а члены городских гильдий вышли в полном своем облачении, чтобы сказать Марии: «Добро пожаловать в Лондон!» Вдоль по реке на каждом суденышке развевалось знамя или вымпел, а на некоторых находились музыканты, игравшие веселые мелодии и распевавшие победные гимны, радуясь встрече со своей законной королевой и выражая ей свою верность. Процессия проследовала по Лиденхолл и Майнорис в направлении лондонского Тауэра. Королеву приветствовал лорд-мэр, а позади него стоял граф Арундельский, державший в руках королевский меч, предназначенный для торжественных церемоний. Королеву окружали облаченные в бархатное платье приближенные, а рядом ехала ее сестра Елизавета.

Чтобы продемонстрировать безграничное доверие, которое она питала по отношению к самому великому городу, Мария оставила своих гвардейцев у Олдгейт и воспользовалась стражей, предоставленной Сити. Сейчас она следовала за нею и придворными дамами, и каждый страж держал в руках лук и копье.

Сэр Томас Чени, смотритель Пяти портов, приветствовал королеву в Тауэре. Елизавета содрогнулась от ужаса, когда прошла через ворота и увидела башни крепости: Девлин, Белл и Боучемп. Она вспомнила, что в Боучемпе под стражей находится красивый молодой человек, о котором она время от времени думала и который, безо всякого сомнения, последует на плаху вслед за своим отцом. Подобная мысль отрезвила девушку, незадолго до того упивавшуюся бурными приветствиями толпы. Она, конечно же, не должна забывать о людях благородных кровей, скрытых от всего мира за этими зловещими стенами. Особенно не должна забывать она о своей матери, которая пришла сюда через Трейторс-Гейт[Трейторс-Гейт — ворота предателей (англ.)]и покинула этот мир у Тауэр-Грин[Тауэр-Грин — зеленая башня (англ.).].

Елизавета мысленно помолилась за нее, когда они проходили вблизи этих башен.

Процессия проследовала к церкви Святого Петра и там, где мать Елизаветы настиг удар шпагой, положивший конец ее веселой и полной приключений жизни, на зеленом газоне стояли на коленях государственные преступники, напрасно молившие о пощаде в течение двух последних царствований.

Среди них находились старый герцог Норфолкский, которого спасла своевременная смерть Генриха VIII, но который томился с тех пор в темнице, а также епископы Дэрхемский Катберт Танстол и Винчестерский Стивен Гардинер. Все трое являлись убежденными сторонниками католической веры и теперь ждали, что новая королева воздаст сторицею за их заслуги.

Вид епископа снова вернул Елизавету к мысли о своем непрочном положении. Стойкие католики, они наверняка отнесутся к ней с неприязнью, хотя бы по той простой причине, что королева не производила впечатления здоровой женщины и Елизавета поэтому являлась возможной наследницей. Можно было утверждать почти наверняка, что эти ревностные католики употребят всю свою власть, чтобы не дать Елизавете сесть на трон. Вот только на что они решатся ради этого?

Она представила себя на эшафоте и с ужасом подумала, что эти мрачные мысли вызваны духом ее матери, наверняка в этот летний день витавшим где-то поблизости от того места, где она рассталась с земной жизнью.

Но среди государственных преступников находился и тот, кто заставил Елизавету вернуться к приятным мыслям. Им был молодой и красивый Эдуард Куртенэ. Он вызывал огромный интерес не только незаурядной внешностью, но и необычностью своей судьбы.

Его матерью была Екатерина, дочь Эдуарда IV, и он, следовательно, приходился родственником королеве, ведь бабушка Марии, Елизавета Йоркская — сестра той Екатерины. Куртенэ находился в заключении в Тауэре с десятилетнего возраста, и с тех пор минуло уже четырнадцать лет. Его отца казнили по приказу Генриха VIII. Теперь же перед ним забрезжил луч надежды, так как Мария, по всей вероятности, никогда не даст согласия на длительное заключение такого верного католика.

Он изящно упал перед королевой на колени и устремил на нее взгляд своих красивых глаз и с такой очаровательной преданностью, что Мария была тронута.

— Поднимись, братец, — сказала она. — Ты больше не пленник. Тебе вернут твои земли. Твои страдания закончены.

На щеках королевы, пока она говорила это, выступил легкий румянец, и многие это заметили. Как и то, что и позже, когда Мария принимала заверения в преданности короне тех людей, которым она могла доверять, например, Норфолка или Гардинера, глаза ее по-прежнему искали прекрасное лицо молодого Куртенэ.

Находящаяся настороже Елизавета решила, что в тех слухах, которые начали возникать сразу же, как только стала известно, что Мария наденет корону, была изрядная доля правды. Представлялось естественным, что первейшей заботой королевы будет выйти замуж, и, если она — мудрая женщина, то вскоре порадует этим своих подданных. Народ Англии, безусловно, желал для своей королевы мужа-англичанина. Ну и прекрасно — вот вам молодой человек королевских кровей, красивый, мужественный, несомненно способный произвести наследника, которого все — за исключением Елизаветы и ее свиты — должны были хотеть.

Мария знала это, знал и Куртенэ. Теперь подошла очередь молодого человека приветствовать принцессу. Елизавета протянула ему руку и он взял ее. Голубые глаза принцессы смотрели свысока, но все же чуть-чуть кокетливо, они как будто посылали сигнал-призыв молодому человеку. «Ты не считаешь, что моя сестра стара? — казалось, говорили ее глаза. — На самом деле она намного старше тебя, мой друг, а я моложе. А что, если я стану королевой, чью руку и сердце у тебя есть шанс выиграть? Не правда ли, совсем другая и заманчивая перспектива? А?»

Куртенэ поднялся и встал перед Елизаветой. Разве он раздумывал хоть секунду? Разве улыбка, которую он подарил принцессе, не была чуть более сердечной, чуть более исполненной восхищения, чем следовало?

Королева проявила некоторое волнение.

«Будь осторожна», — это сам дух Анны Болейн предостерегал свою дочь. Но обычно осторожная и благоразумная Елизавета не могла устоять перед многообещающим восхищением своей особой. Для нее это была такая же необходимость, как воздух и вода, для нее это была сама жизнь.

Кто мог понять это лучше Анны Болейн? И потому она наверняка желала предостеречь дочь.

У Джейн Дадли, герцогини Нортумберлендской, сердце разрывалось на части. Она погрузилась в глубокий траур в уединении своего дома в Челси. Этот дом — единственное, что осталось у нее от всех ее богатств.

В течение нескольких коротких недель она потеряла большую часть того, что составляло смысл жизни. Ее муж Джон был мертв, разделив участь своего отца. Подобная жестокость потрясла герцогиню до глубины души, но все же этого следовало ожидать.