Лорд и королева

Какой смысл оплакивать Джона. Но сыновья? За исключением маленького Генриха, который был слишком мал для предъявления ему обвинения в государственной измене, они все содержались в Тауэре. Старшего, Джона, уже приговорили к смертной казни. Амброуз, Роберт и Гилфорд ждали решения суда.

Переходя из одной опустевшей комнаты в другую, она причитала: «Ох, Джон, почему ты не довольствовался жизнью в тишине и счастье? У нас было богатство, у нас был покой. Ты подверг наших любимых сыновей и дочерей опасности. Ты рисковал не только своей жизнью».

Она должна что-то предпринять. Но что она может сделать для спасения своих сыновей?

Словно скряга, она стала собирать по крупицам остатки ценных вещей, случайно уцелевших во время конфискации. Предложить все, что она имела, тому, кто мог бы помочь ей спасти сыновей, — вот в чем, по ее мнению, заключалась теперь единственная возможность.

Она не осмелится просить аудиенцию у королевы. Едва ли Мария простит тех, кто строил планы уничтожить ее. После того, как взяли Джона, Джейн тоже отправили в Тауэр. Хотя ее вскоре отпустили, все же нельзя было поручиться, что, если она теперь попытается встретиться с королевой, ее не засадят снова в тюрьму. Она не боялась неволи. Тяготы заключения ничего для нее не значили. Но как тогда она сможет выручить своих сыновей?

Во времена могущества ее мужа очень многие приходили к нему с просьбой о помощи, ему предлагали деньги и ценные вещи. Джон сколотил целое состояние в годы своего правления Англией. Теперь ей самой придется молить о помощи, как другие молили о ней у ее мужа. Она отдаст все, чем владеет. Ее не страшит нищета до конца дней, пусть только сыновья станут свободны.

Люди, когда-то пресмыкавшиеся перед нею и почитавшие за счастье, если она удостаивала их парой слов, теперь отвернулись от нее. И вовсе не по причине гордыни, презрения или злобы. Она понимала, что это страх; естественно, что они боялись. Безумием было бы проявление дружеских чувств к жене человека, участвовавшего в заговоре против королевы, женщине, чей сын женился на той, которую все сейчас называли королевой-самозванкой?

— Боже, помоги мне! — умоляла Джейн.

Она почти лишилась рассудка. Она ежедневно отправлялась на баркасе в сторону Тауэра и долго стояла там, в совершенном отчаянии, созерцая эти непроницаемые стены.

— Что же с вами со всеми станется? — бормотала она. — Мой Джон… Амброуз… мой бедный Гилфорд и мой веселый и красивый Робин!

Елизавета знала о бедственном положении безутешной герцогини и хотела бы помочь ей. Но ее собственное положение было слишком шатким, чтобы просить за других.

Подозрительный взгляд королевы повсюду преследовал ее. Гардинер и испанский посол Симон Ренар уже плели свои интриги. И не только они.

Французский посланник Ноэлль был не менее опасен, хотя и притворялся другом.

Он часто поджидал ее в саду, чтобы поговорить с глазу на глаз.

Однажды он сказал ей:

— Мой господин знает, что вы находитесь в опасном положении. Мой господин сочувствует вам и ищет способ помочь.

— Король Франции славится своей добротой, — ответила Елизавета.

— Я передам ему ваши слова. Полагаю, его обрадует ваш отзыв.

— Нет. Его не может интересовать мнение такого человека, как я.

— Ваша светлость ошибается. Король Франции ваш друг. Он может сделать многое, чтобы спасти вас от врагов. Он глубоко опечален, что вас называют незаконнорожденной. Так вот, он сделает все, что в его силах, чтобы восстановить вас в правах.

Она холодно на него взглянула.

— Не во власти его королевского величества объявить меня законной наследницей. Такое дело должно, несомненно, оставаться в ведении нашей государыни.

Она оставила его, зная, что он рассердился.

Она была слишком умна, чтобы попасться на удочку французов, предлагавших ей свою дружбу. Он мечтал заманить ее в ловушку, заставить ее выдать себя таким образом, чтобы это привело ее на эшафот.

Генрих II намеревался уничтожить ее, чтобы в том случае, если Мария умрет, не оставив наследника, расчистить поле для своей собственной невестки — Марии, королевы Шотландской.

Для Елизаветы не существовало друзей ни во Франции, ни в Испании, и никто никогда не заставит ее думать, что они там имеются.

Несмотря на то, что принцесса любила праздность двора, она стала все чаще испытывать ностальгию по мирному спокойствию деревенских домов. Может быть, еще и потому, что только вдали от интриг у нее оставалась надежда на спасение.

Гардинер настраивал против нее королеву, в особенности осуждая нежелание Елизаветы ходить к мессе. Но что могла поделать принцесса? Ведь она знала, что огромная армия протестантов смотрела на нее с надеждой. Если бы Елизавета беспрекословно приняла, как того желала Мария, католическую веру сестры, то в таком случае протестанты стали бы говорить: «Какая разница, кто из сестер на троне?» Да, в таком случае принцесса потеряет их поддержку, не приобретя поддержку католиков. Поэтому она должна избегать по возможности появления на мессе.

Но как долго сможет она продержаться? Гардинер неустанно твердил королеве, что Елизавету следует привести либо к католической вере, либо к плахе.

И однажды королева послала за сестрой.

Мария была холодна, и сердце у Елизаветы учащенно забилось, когда она склонилась перед королевой в поклоне.

Ах, оказаться бы сейчас в Хэтфилде или Вудстоке, где на нее внезапно нападал старый недуг и где она могла бы испросить милостивого позволения остаться на несколько дней для поправки здоровья перед тем, как предпринять тяжелейшее путешествие и предстать перед королевой. А здесь это слишком трудно.

— Нам стало известно нечто, что нас не может радовать, — сказала Мария.

Елизавета ответила с печалью в голосе:

— Я ясно вижу, что ваше величество испытывает ко мне совсем мало приятных чувств, но я не совершила ничего такого, что могло бы оскорбить вас, за исключением того, что касается религии. Ваше величество должно проявить терпение по отношению ко мне и простить мое невежество. Вспомните, в какой вере я была воспитана. Ваше величество должно понять, что меня приучили не принимать никакой другой веры.

— Вы достаточно зрелы, чтобы разглядеть истину.

— Ах, ваше величество, если бы у меня было время читать и учиться, если бы меня навещали ученые богословы…

Это прозвучало как мольба: «Дайте мне время!» Время всегда было ей другом.

Елизавета взглянула на бледное лицо своей сестры. Какой же нездоровой та выглядела, какой бледной и болезненной! Всего лишь несколько лет и тогда… трон и слава!

Эта мысль придала ей храбрости.

Мария хмурилась. Одно из самых заветных ее желаний заключалось в том, чтобы вернуть Англию назад в лоно Рима. А эта девчонка, будучи такой молодой и, следовательно, легкомысленной и кокетливой, могла сделать многое, чтобы помешать этим планам. Марии необходимо ослабить протестантов, а ничто так не способствовало бы этому, как известие о том, что тот, в ком они видят своего лидера, уже сдался!