Ловцы и сети, или Фонари зажигают в восемь
Шрифт:
Вова пытался вспомнить то далёкое, по-доброму забытое ощущение жизни, которым обладал, когда слух впервые был этой мелодией обласкан. Но мгла последующих тяжёлых воспоминаний залила душу до краёв, и чтобы найти тот свет, нужно погружаться с головой в едкую нефть неверной памяти. Но стоит ли оно того? Наверное, нет.
Кофе клубился и извивался невесомыми лоскутками пара, точно кто-то выдыхал из чашки тепло тела в студёный воздух комнатной осени. Кофе ткал аромат из истолчённых зёрен и горячей воды, источал его, густой, влажный и властный, по жилищу. Вова дул на круг чашки, остужая кофейный пыл, а напиток, напротив, дул на него, огонь внутри разжигая для того лишь, чтобы растолкать тлеющие угли давно переспевшей необходимости перемен.
На полоску света, обронённую
Пришло время съезжать. В очередной раз. В который раз. Только в этот раз неясно куда. И в этом «неясно куда» давно растворилось понятие дома, и вакуум очага заполнило кочевничество, с которым почему-то крайне быстро свыкаешься. «Ладно, жизнь. Давай. Придумай что-нибудь. Мне интересно, что ты предложишь. У меня нет идей», – мысленно обозначил вселенной свою позицию Вова и принялся неторопливо собирать нажитые посильным трудом вещи в пакеты, пакеты в сумки, сумки в коробки, суммарно занимающие максимум десять процентов слова «имущество». Гнетущий авось, на который постоянно приходилось опираться всем весом обстоятельств и хитросплетений, был единственной константой в жизни Вовы, да и в переменчивом мире людей необъятной, наверное, тоже.
Разбор гардероба дал странный эффект: примерка толстовки десятилетнего возраста, при покупке обёрнутая слоями мечт о скорых путешествиях в самые разнообразные уголки этой прекрасной планеты, оказалась соразмерна лишь втискиванию себя в старую, ещё более тесную и пустую жизнь, которую ненавидишь гораздо больше текущей, и этикетка на её воротнике теперь содержала вместо размера клеймо «счастье просроченных лет». Толстовка и прочие «текстильные отходы», собранные в домне дворовой бочки и обильно смоченные бензином, были преданы очищающему огню. Сера на головке спички усмехнулась, скользнув-чиркнув о короб, и распалила высокое, но не дымное полымя.
Часть вещей была передана в безвозмездное пользование другим людям, клюнувшим на жирную блесну «бесплатно-самовывоз» в интернет-объявлении. Мебель (стол, шкаф и диван) была обменяна на вполне скромную сумму (большей частью отданную в счёт ремонта разбитого окна). Коробка, полная памятных вещей из разных мест и времён, найдена не была в виду своего несуществования. Её заменил старый кнопочный мобильный телефон, беспробудно спящий в дебрях комода (между двух странных горок как-то там оказавшегося песка) и хранивший юные пьяные эсэмэски, полные любви и веры, сквозь которые казалось, что она – Та Самая. Аппарат был без приличествующих ритуальных церемоний запущен дальним трёхочковым броском в прожорливое мусорное ведро, как и многие прочие, вполне гаджетовидные вещи, утяжелявшие пожитки. Туда же отправилось (с искренней усмешкой после прочтения) лёгкое, добротно скомканное подобие бумажного дневника – в канун Нового года в нём обновлялись одиннадцать неизменных пунктов с точки зрения достигнутого за прошедший подотчётный период. На предложение предпоследней строки самому себе пятилетней давности был дан короткий, но ёмкий ответ (пунктуация и авторский стиль сохранены): «Ты ебанулся копи на хату а нахуй пойти не желаешь сноуборд тачки да я максимум накоплю на верёвку и мыло».
Оставшийся скромный скарб аккуратно, по-тетрисовски, сложился и спрессовался в куб ближе к полудню. Отточенный годами обряд смены очага вызывал смешанные чувства – с одной стороны, это всегда невинный взгляд чего-то нового, с другой стороны, переезд – процесс слишком приземлённый, лишённый даже намёка на полёт фантазии: так или иначе ты окажешься в четырёх аскетичных стенах один на один с мыслью о перемене мест разбитых корыт. Разве что новый дом не будет так скуп до тепла, как нынешний.
Внезапно в дом влетела бабочка. Порхала красивыми крыльями, казалось, бесцельно, но двигалась. Как-то наугад выписывая
зигзаги, она пронзила полётом комнату, села на целую створку окна и стихла. Двойной телефон, на котором синяя изолента сменилась изолентой алой, элегантной и молодецки удалой, завибрировал. Экран оповестил, что на проводе «Жожоба-подлец».2.
Вова поднял трубку.
– Алло, Коди, ты не поверишь, но сегодня тот самый день, – Костик верещал в ухо с расстояния в несколько уралмашевских километров плоским, безобъёмным голосом, – когда госпожа удача отвернула свою прекрасную пятую точку от твоего убогого, хоть и скуластого лица, и повернулась лицом своим.
– И в чём фарт? – озадаченно спросил Вова, не веря в простодушность фортуны.
– Удача, сука такая, сегодня благоволит к тебе как никогда.
– Да мне всегда везёт как утопленнику.
– Просто невероятная пруха-братуха для тебя. Колесо фортуны раскрутилось и слилось с колесом Сансары, осознав, что ты вчерашний бесследно исчез, а ты сегодняшний заслуживаешь шанса.
– Чё несёшь, смерд? – тяжело вздохнула Вовина терпеливость.
– Но, чтобы разгадать, о чём речь, тебе нужен ключ-шифровка, состоящий из шести почти одинаковых слов, котор…
– Дети Ети еле-еле ели ели, – перебил Вова.
– Су-у-ука… – Костик запнулся от неожиданности. – Ладно, твоя взяла, незнакомец. Короче, мой сосед по хате Тоторо ехает нахер навсегда в другой город. Ты можешь жить у меня как царь. Мы заплатили за год вперёд, но сосед, как ни странно, не претендует на своё баблишко, ибо валит срочняком. Так что есть маза вписаться на ровную хату нашару. У тебя будет своя комната, и никто не будет вечером проверять уроки.
– Заманчиво, – Вова задумчиво поскрёбывал щетинистый подбородок.
– Конечно, заманчиво, когда ты бомжара, без гроша за душой. А у меня будешь жить как у Христа за пазухой.
– Твою речь бросает то в уличный жаргон, то в постпенсионный словесный маразм, это всегда так было или просто я не замечал?
– Всегда. Так чё, согласен?
– Уже пакую манатки. Спасибо, дружище-кент. Что бы я без тебя делал.
Показалось, что голос Вовы посветлел и даже немного утратил низкочастотную составляющую. Жизнь довольно быстро ответила на его запрос.
– То же самое, но не так весело. Тоторо седня уже валит. Можешь под вечер привозить шмот. Хотя откуда он у тебя…
– Я совершу рокерский переезд. Просто приеду с гитарой. Которой у меня нет, – Вова осторожно улыбнулся.
– Добро. Бери Евгешу-алкаша с собой. Обмоем сразу твоё перерождение и становление в личность, ибо мне сегодня как раз капнула зэпэ.
Нежила карман зарплатная карта Костика, чуть припухшая от эсэмэски, теплила бумажник, и сам он делался чуточку добрее и радушнее.
– Говно-вопрос.
Вова, закончив разговор и распрощавшись с другом, снял с шеи нить, удерживающую на привязи вечно холодный пистолетный патрон, и занёс его над центром круга с четырьмя сторонами света и с тем же количеством вариантов ответа. «Стоит ли переезжать?» – так прозвучал вопрос, заданный проводнику, неведомым образом способному советоваться со вселенной. Патрон передал короткий оперативный ответ от астрального мира, качнувшись «да» на восток, Вовино мнение подкрепив.
Вечером в съёмной квартире Костика гудел широкий кутеж. Грешили азартом карты. Негромко пела «Агата Кристи», кухня тёплых тонов топала ножкой в такт: «Не плачь, мой палач, лишь меня позови…» Масляный радиатор, радуясь своей скоротечной необходимости в виду временного отсутствия центрального отопления, щепетильно грел три пары ног. Евген, натянувший тельняшку с синими полосами, в которой он некогда гонял «духов» и «карасей» на сторожевом корабле, бороздящем моря и океаны, вливал в себя почти чистым «Джек Дэниэлс» – пил со льдом. Взъерошенный Костик, сидящий вразвалку в синей майке и нацепивший очки с жёлтыми стёклами на кончик носа, имел внушительный домашний бар и поглощал состряпанный собственноручно «Лонг айленд айс ти». Вова, облачённый в чёрную футболку и джинсовые шорты, неспешно тянул светлое нефильтрованное под вяленую таранку.