Loving Longest 2

Финарфин вытащил его дальше, и она увидела тёмные пятна, впитавшиеся в пушистую ткань.

— Я ездил в Форменос. Хоронить отца. И я нашёл это во дворе. Ты понимаешь, что это значит? Ты понимаешь? — Голос Финарфина становился всё тише и тише. Его щёки заливались краской.

— Н-нет… — с трудом выговорила его невестка.

— Где он был в тот день, Анайрэ? Дома? Он был дома? Ты же не будешь меня обманывать?

— Он… он… мы были вдвоём с Аракано… больше никого дома не было. Он вернулся поздно, и вся одежда была мокрой от дождя…

— Твоего мужа и старшего сына не было дома, — прошептал Финарфин. — Шарф твоего мужа остался в Форменосе. Ты понимаешь, что это значит? Они убили моего отца. Финвэ. Скорее всего — вдвоём. И отдали Мелькору Сильмариллы. Вот до чего дошёл мой брат в своей ненависти к Феанору…

У неё не хватило сил заговорить об этом с Финголфином. Она не могла произнести ни слова, не могла упомянуть ни Форменос, ни Финвэ, ни синий шарф, который она связала для него на прошлый день зачатия.

— Ноло… — сказала она. — Ноло, я… не могу остаться с тобой. Не могу.

— Я этого ждал, — тихо и покорно сказал он. — Ладно. Я понимаю.

— Просто… Понимаешь, оказывается у Эарвен будет ребёнок. Они… Финарфин тоже не сможет пойти с тобой. Они должны остаться. И Эарвен очень нужна помощь, она сейчас так одинока…

— Конечно. Конечно, Анайрэ. Какое счастье!.. Я так рад. Мне так жаль, что Турукано настаивает на том, чтобы идти со мной, — всё это может быть слишком тяжело для его жены и маленького ребёнка.

— Финарфин и Эарвен очень просили никому не говорить об этом, даже их детям, — сказала Анайрэ. — Сейчас как-то не время…

Финголфин вздохнул.

— Но, по крайней мере, я должен буду сказать об этом Феанору. Просто должен. Феанор не поймёт, если я скажу ему, что наш младший брат не пошёл за ним только потому, что послушался Валар.

Анайрэ так не хотелось выпускать малыша из рук! Но, кажется, родители и не спешили его забирать.

— Как же вы его назовёте? Я бы назвала его «Калион» — «сын света» или «Калеммакил» — «меч света»…

— Ты что, с ума сошла? — напустился на неё Финарфин. — Свет?! Какой сейчас может быть свет? Вот когда подрастёт, мы придумаем ему имя…

Так он и остался у неё дома — без имени.

Перед тем, как покинуть Валинор, Финголфин раздал свои богатства спутникам. Часть он отдал на хранение Финарфину и его сыновьям, и вернувшись в Тирион, Финарфин почему-то не вспомнил о том, что половина ящиков, которые он вернул на склады и в сокровищницы в королевском дворце Финвэ, принадлежит брату и его семье. Все свои владения Финголфин отчасти продал, в основном — раздарил семьям остававшихся в Валиноре эльфов, чтобы те могли жить безбедно в отсутствие своих родных.

У Анайрэ остался только дом, в котором они всегда жили — с садом и огородом. Её никто не навещал: близких друзей и родных не осталось, а остальных можно было не пускать дальше прихожей. Иногда она собиралась с духом и напоминала Финарфину о том, что у неё живёт его сын: ей хотелось порадовать его, сделать ему пирог или торт, а всех нужных продуктов в её маленьком хозяйстве, конечно, не было. Сама она, как и другие эльфийские женщины, готовить была не обучена, но она столько раз видела, как это делают Финголфин и Фингон, что печь яблочный пирог оказалось не так уж сложно. Финарфин, недовольно пофыркивая и посвистывая, писал для неё записку управляющему, и ей всегда было неудобно перед этим управляющим — получалось, как будто это она такая прожорливая.

Она надеялась, что сможет встречаться с мальчиком, когда он уедет к родителям, но Финарфин ни разу не пригласил её к себе. Анайрэ лишь несколько раз смогла увидеть его издалека.

Она так надеялась, что он счастлив…

Финарфин

Первые годы после того, как случилось всё это, запомнились Финарфину, как время небывалого блаженства.

Он, наконец, был один. Не было отца, не было братьев, не было скандалов, ссор, шумных племянников и их приятелей. Финарфин немного скучал по Финроду и особенно по Ородрету, но это можно было пережить.

И самое главное — он стал единственным для всех остальных. Единственным королём, единственным представителем королевской семьи; все надеялись только на него, все оставшиеся в Амане нолдор ждали его слова, его поддержки, его утешения. В первый раз в жизни он оказался в центре всеобщего внимания. Он с упоением напоминал всем о своей беде, утирал слёзы, каялся за совершённое его родичами братоубийство перед встречными тэлери — всё это было очень и очень приятно.

После Исхода в Амане ваньяр впервые стало больше, чем нолдор; хотя Финарфин и хотел оставаться их королём, ему было, в общем, безразлично, сохранят ли его подданные, когда самые мудрые и одарённые нолдор покинули Аман, своё мастерство, славу и даже свою речь. Он проводил недели в доме дяди Ингвэ, начал шепелявить и говорить в нос, как молодые ваньяр; Финарфин стал всё чаще и чаще заявлять даже, что ему стыдно, что он нолдо. Кому-то другому (хотя бы тому же Финголфину) это всё должно было бы показаться унизительным, но Финарфин радовался: наконец-то окружающие видят, какой он, Финарфин, милый, какой послушный, как он повинуется воле Валар, воле своего дяди, матери (которая, впрочем, очень редко встречалась с ним), как он готов всем угодить.

Делить всё это с самым младшим сыном он не хотел.

Он видел, что Эарвен тоже потеряла интерес к ребёнку. Все планы, которые она строила, когда была беременна им, как-то забылись. Гибель Финвэ дала им то, о чём они грезили: верховную власть и отсутствие соперников. Кроме того, роды оказались для его жены невыносимо мучительными — то ли она не готова была к такому испытанию, то ли возраст сказался?.. В любом случае видеть сына после этого она ещё долго не хотела.

Гвайрен

— Давай познакомимся, — сказал Ингвэ.

Он не знал, что ответить. Имени тогда у него не было никакого.

— Я сын Финарфина, — он покосился на отца. — Тётушка говорит, что я нолдо…

— Тут гордиться нечем, — сказал Ингвэ, — по крайней мере, сейчас.

— Он даже не умеет толком писать, — сказал Финарфин. Предыдущая реплика дяди заставила его слегка скривиться, но возражать он не стал.

— Что ты от неё хочешь, — Ингвэ пожал плечами. — И он разговаривает и ведёт себя, как нолдо. Садись, пиши: «Этот город они назвали Валимаром Благословенным и перед его восточными вратами был зелёный холм, Эзеллохар…».

— Ezello… как это пишется? — спросил он.

— Безобразие, — сказал Ингвэ. — Милый Ингалаурэ, — обратился он к Финарфину, — твому сыну ещё долго нужно учиться.

— Конечно, — вздохнул Финарфин, — это наша вина… но мы с женой были просто не в силах…

— Я готов взять это на себя, — сказал Ингвэ. — В моём доме для него найдётся место.

— Мне за него так неудобно, — Финарфин дружески взял дядю под руку.

— Мы можем не говорить, что это твой сын; я представлю его, как менестреля из твоего дома.