Loving Longest 2

— Я Рингил, — пояснил он. — Твой троюродный брат. А ты неплохо пишешь. Только в букве ngoldo петельки должны быть немного разные. Давай я тебе поправлю! Я ведь знаю лучше…

Келегорм успел многое рассказать сыну о своей семье, и в глубине души Рингил очень гордился тем, что его дедушка Феанор — создатель тенгвара. Он порадовался, что, наконец, сможет похвастаться своими знаниями.

— Да что ты знаешь, Рингил! — сказал Эолет.

— Ты не можешь знать ничего такого, чего не знает наша матушка, — фыркнул Эолин.

— Наш брат пишет гораздо лучше тебя, — сказал Эолет.

— А рисовать ты вообще не умеешь, — сказал Эолин.

— Будешь ещё к нашему брату цепляться, — сказал Эолет, — я тебе волосы покрашу в синий цвет. — Он помахал стеклянным горшочком, в котором была синяя краска.

— Ну ладно, ладно, рисуйте, — Рингил примирительно поднял руки и вышел. — Трое на одного…

— «Петельки разные»! — передразнил его вслед Эолин.

— Разве можно использовать эту краску? — продолжил Эолет. — «Драконья кровь» — не самый лучший материал.

— Мама говорит, драконы очень страшные, — сказал Гилфанон. — Но краска красивая…

— Ох, Гилфанон, — вздохнул Эолин, — она ведь просто так называется! На самом деле это киноварь, она делается из ртути и она ядовита. Эльф от этого не умрёт, но ты можешь отравиться и заработать головную боль на много лет.

— Я сделаю тебе другую, безвредную, если только у вас есть печь, — сказал Эолет. — И здесь неподалёку есть минерал, из которого можно сделать очень красивую синюю краску. Я тебе помогу.

— И никому в обиду не дам, — добавил Эолин.

— Гватрен, — обратился к нему Натрон.

— Да? — ответил Гватрен.

Они находились в самом низу, в том самом глубочайшем подземелье, где Майрон хранил обломки Иллуина, и которое частично было построено из этих обломков. Сейчас им велели убрать некоторые образцы и препараты, другие сдвинуть в самые дальние закоулки и кладовые. Гватрен уже давно знал, что Майрон хочет попросить кого-то из айнур прочесть надпись на подножье великого Светильника, обломки которой хранились здесь, и догадывался, что в ближайшие часы его желание будет исполнено.

— Послушай, — сказал Натрон. — Здесь нас никто не услышит. Я тебя спросить хочу.

— О чём?

— Почему ты стал служить Майрону? Я же помню, каким чудовищным пыткам тебя подвергли. Помню, как тогда держал тебя за голову. Мне казалось, тебе лучше бы было продержаться ещё немного и умереть. Но как ты сдался, я не видел.

Гватрен ничего не ответил.

— Да ладно тебе, — Натрон протянул к нему руку и сжал его тонкие пальцы. — Я никому не скажу, а Майрон, думаю, и так знает.

— Зачем тебе?

— Может, я тебе чем-то могу помочь.

— Нет, Холлен, — Гватрен назвал Натрона его настоящим именем, — мне никто и ничем помочь не может. Иногда я о своём решении жалею: лучше было бы действительно кончить всё разом. Ладно. Ты мне всегда нравился, и… я расскажу.

Нат ни словом не отозвался на то, что рассказали ему, ни разу не перебил Гватрена. После того, как он замолк, он тоже молчал, и, наконец, заговорил:

— Послушай, что я тебе скажу, сынок. Мне тебя не понять, потому что в моей жизни такого не было и не будет. Но мне кажется, что то, что ты делаешь — это слишком. Самое лучшее в этом — что ты всё-таки выжил, но стоило ли так уничтожать себя? Нет, не возражай мне. Ты ведь тоже живое существо, с разумом, с чувствами, и то, что ты сделал с собой — это преступление и перед тобой самим.

— Теперь уже ничего не изменишь. Кроме меня, никто… — начал Гватрен.

— Да ладно — никто, — Натрон неожиданно улыбнулся. — Сдаётся мне, кое-кому очень даже не всё равно.

— Нат… — сказал Гватрен. — Ты уходи отсюда. Я всё возьму на себя. Уходи и не возвращайся. Теперь тебе есть, куда уходить. У меня никогда уже не будет дома, и меня никто не ждёт.

Нат встал и крепко обнял его.

— Я знаю, что ты ошибаешься. И я хочу, чтобы ты ошибался. Прости меня за всё дурное, что я сделал в твоём присутствии. Я хочу остаться твоим другом, Гватрен. Боюсь, я всегда буду тебя так называть.

— Уходи, — повторил Гватрен. — Хотя мне будет тебя не хватать.

— Майрону тоже будет меня не хватать, — Нат рассмеялся. — Бедное дитя, наш Майрон, — даже не умеет шить платья для своих кукол!

Тилион сошёл в подземелье вслед за Майроном. Его ноги почти не касались ступеней; он шёл легко и на стены ложились странные отблески серебряного сияния, которое исходило от него; здесь оно было особенно заметным и ярким. Факелы не переставали гореть, но вместо раскалённых искр над огнём как будто кружились снежные кристаллы.

Майрон распахнул перед ним свою мастерскую. Он собрал все обломки Светильника, на которых были надписи: на тёмной плите змеились светящиеся зелёно-голубые завитки знаков. Два или три куска, для которых он не нашёл места, лежали рядом, на полу. Тилион подошёл; он подвинул куски и один из них осторожно приложил к верхней части плиты.

— Это отсюда, — сказал он.

— Ты можешь мне это прочесть?

— Да, — ответил Тилион. Он стал, передвигая пальцами по строкам, выговаривать валаринские слова:

это был несчастный случай

я ходила туда-сюда

в это время айулэназ делал всякие вещи

с землёй

взял-поднял землю до самых корней

именуемую арвалин

сверху вниз

она перевернулась-опрокинулась

наш брат рамандор оказался под этой землёй

совсем-совсем

не нашёлся

свет погас-рассеялся

от рамандора обычно много света исходило

решили эти светильники поставить, чтобы в темноте не оставаться

я это всё знаками записать решила

чтобы до конца этого мира, обиталища-нам-назначенного, atharaphelun*

правда здесь оставалась

это был несчастный случай

я вайсура

— На это стоило посмотреть, — сказал Майрон. — Я тех дней уже не застал. Стало быть, мой бывший учитель Аулэ случайно перевернул целый континент и совершенно случайно обрушил его на Макара, и этого даже тело одного из Валар вынести не смогло. Ошибочка вышла. Варда решила всё это записать. И после этого им пришлось поставить злополучные светильники, ибо света, который в те дни, Дни Сияния, Lomend'anar, был рассеян в воздухе, им уже не хватало.