Loving Longest 2

— Судя по тому, что я слышал, Мириэль знала, на что идёт, — сказал Эолин. — Она готова была на всё, чтобы Финвэ обратил на неё внимание, и Валар помогли ей в этом; может быть, не только изменили её внешность, но и добавили что-то ещё, я не знаю.

— Интересные такие ошибочки у Валар, — фыркнула Лалайт. — Ошибочки, несчастные случаи, всё время всё валится — то Светильники, то Деревья… Но если их брат действительно согласился стать одним из детей Илуватара, почему он потом так переживал из-за Мириэль? Ведь говорят, Феанор всю жизнь отчаянно горевал о ней.

— Возрождённый может полюбить свою новую мать просто так, — сказал Эолин. — Даже если раньше у него никогда не было матери, Майрон. Уж я-то знаю.

Майрон шевельнул поцарапанными пальцами Лалайт, и обе пряди волос свернулись в аккуратные колечки и легли внутрь медальона, который он тут же захлопнул.

— Майрон, я тоже думал об этом много раз, — вздохнул Келегорм. — И постепенно я начал понимать. Особенно когда оказался здесь, в Средиземье. Я спрашивал об этом у разных эльфов, авари, лаиквенди и синдар — у тех, у кого родственники или они сами погибли и возродились. Большинство возрождённых не сразу вспоминают, кем они были. Как правило, это происходит лишь на пороге совершеннолетия, или чуть позже; бывает, конечно, и раньше, как у Эола, но очень редко. Я знал пару случаев, когда возрождённые — хотя у родичей и соседей не было сомнения, что это именно они — заставили себя не вспоминать о прошлой жизни вообще, ибо обстоятельства их жизни и гибели были слишком мучительными.

— Келегорм, — возразил Элеммакил, — но ведь Феанору было больше трёхсот лет. Если считать, что Годы Деревьев отличаются от летосчисления Средиземья, то это ведь больше…

— Да, — ответил тот. — Но Элеммакил, я ведь уже говорил тебе, что я по этому поводу думаю. Айнур — существа другого порядка. Развитие разума у них может проходить гораздо медленнее. Если эльфы, которые могут прожить столько, сколько существует этот мир, взрослеют в три раза медленнее людей, то айнур, рождение, и, возможно, — гибель которых проходит за пределами существования нашей земли и небес, могут развиваться и обретать разум ещё дольше, чем эльфы.

— То есть, Келегорм, ты хочешь сказать, что когда твой отец начал странно себя вести, сходить с ума от страха по поводу того, что у него отберут Сильмариллы и открыто бросил вызов своему брату, он начал вспоминать, кем был раньше? — сказал Майрон.

— Я в этом почти уверен, — ответил Келегорм. Он почувствовал слабость — в конце концов, после перелома он ещё не выздоровел до конца, и, опираясь на руку Элеммакила, сел на крыльцо. Элеммакил подал ему трость. — Я виню себя за то, что зная — или по крайней мере, подозревая — в чём могло быть дело, я не обратился к Валар за помощью. Но ведь, с другой стороны, очевидно, что они могли что-то сделать и сами, видя, как он мучается и прекрасно понимая, что происходит с ним!

— Может быть, всё-таки Ниэнна лгала Мириэль и их «брат» на самом деле не на что не соглашался? — Майрон многозначительно посмотрел на Тургона. — Может, они насильно заставили его возродиться с помощью его крови, костей или, например, пепла? Тогда он должен был ненавидеть их ещё больше.

— Даже если так, Майрон, это не объясняет, куда девалась сестра, — ответил Тургон. — Их ведь было двое. Меассэ не сочли достойной возрождения? Она сама отказалась от него? Или, — Элеммакил заметил, что в уголке губ Тургона появилась лёгкая улыбка, — или же на самом деле Феанор был ею? Может быть, это она покинула Чертоги и обрела тело квенди, а Макар решил остаться в Чертогах?

— Нет, — неожиданно сказал Натрон, — в Чертогах её не было.

— Что?! — недоуменно спросил Майрон. Он обернулся к Натрону и сказал: — А тебе вообще кто разрешил отлучиться?

— Ну извини, — хмуро ответил Нат, — можешь меня наказать. Но про возрождение тебе лучше спрашивать того, кто уже возрождался.

— Да, — воскликнул Майрон, — да, да, да. Мне нужно увидеться с Алахоринэль. Поедем!

Он махнул рукой, и из-за большого дуба появился Гватрен, который подвёл ему коня. Он хмуро глянул на собравшихся у дома эльфов, потом отвернулся и начал приводить в порядок свои золотистые локоны, поправляя ряд рубиновых ягод-заколок.

— Нат, Гватрен, вы будете нужны мне завтра вечером в Ангбанде! — крикнул Майрон, накидывая на плечи Лалайт широкий серый плащ.

Вернувшись домой, Гилфанон увидел, что Пенлод болтает в саду с незнакомым эльфом с седыми прядями в волосах. У него радостно забилось сердце, но он вежливо поклонился отцу и поздоровался.

— Гилфанон, это Элеммакил, мой старый друг. Но ты опаздываешь, — сказал Пенлод, бросив взгляд на солнечные часы перед домиком, — сейчас полдень, и ты должен быть уже в классной комнате.

Гилфанон бросил корзину с ягодами и побежал в их домик, который за это время разросся: помимо комнаты самого Гилфанона, тут появилась комната для занятий. Тургон заставлял сына учиться каждый день, кроме его дня зачатия, дней зачатия родителей и Нового года, и сегодня, раз он вернулся домой, в полдень надо было начать делать домашнее задание. Одним из учебников для него стал словарь Квеннара («Наконец-то Квеннар нашёл время написать что-то полезное», — вздохнул Тургон, сажая сына за книгу). В последний раз отец задал ему выписать из словаря слова, обозначающие цвета и проиллюстрировать их, нарисовав в том числе изображения предметов каждого цвета. Гилфанон поспешно расставил чернила, баночки с красками и сел. Он как раз заканчивал просматривать первый том словаря и переписывал статью о слове «жёлтый» — malina.

— Гилфанон, ну как вы сходили? — услышал он вдруг голос Тургона. Юноша очень удивился: Тургон никогда не прерывал самостоятельных занятий сына, да и голос его звучал как-то непривычно робко.

— Спасибо, матушка, всё благополучно, — ответил он, не отрываясь от работы.

Тургон осторожно тронул его за плечо.

— Гилфанон, я хочу тебя кое с кем познакомить. Это твой старший брат… братья. Эолин и Эолет.

Гилфанон нашёл в себе силы осторожно положить перо (Тургон просто убил бы его, если бы на страничке появилась клякса) и обернулся. Перед ним были два абсолютно одинаковых юноши, черноволосых, как и он сам: они чуть насмешливо улыбались ему.

— Я надеюсь, вы сможете подружиться, — сказал Тургон и вышел. С удивлением Гилфанон подумал, что это похоже на бегство: Тургон выглядел страшно смущённым.

— Конечно, — через силу выговорил Гилфанон.

Сын знал, что Тургон пережил в плену что-то страшное и знал, что он не единственный его ребёнок (с трудом, но Тургон объяснил ему, кто такая Идриль). Но наличие сразу двух старших братьев повергло Гилфанона в ступор. Он попытался было взять перо, но почему-то не смог его ухватить.

— Привет, — сказал Эолет. — А что ты рисуешь? Лютик?

— Не очень похоже на лютик, — сказал Эолин.

— У тебя плохой клей для золотой фольги, — сказал Эолет.

— Удивительно, нолдор столько пишут, и не знают, как правильно делать чернила, — сказал Эолин, присаживаясь на край стола.

— И разве можно использовать… — начал Эолет, подойдя с другой стороны.

— Эй, привет! — послышалось от двери. — Можно посмотреть?

Ещё один юноша с серебристыми, почти белыми волосами, чуть помладше самого Гилфанона, сунул нос в его работу.