Ловушка для Горби

Горбачев вяло отмахнулся: старая песня. Когда заседание кончилось, и члены Политбюро покидали холл, он сказал Митрохину:

— Павел, ты останься.

Все вышли, Горбачев и Митрохин остались вдвоем, но в холл тут же заглянула жена Горбачева.

— Вы закончили?

— Нет, но ты зайди, — сказал ей Горбачев.

Раиса вошла, тронула ладонью лоб мужа, сказала:

— Ты устал. Тебе нужно лечь…

— Сейчас… — Горбачев вытащил из кармана белый конверт с письмом американского Президента, протянул его Митрохину: — Ты видел это?

— Что это? — спросил Митрохин.

— Посмотри…

Митрохин взял конверт, достал из него письмо, развернул. Горбачев пристально вглядывался в его лицо. За всю историю советского правительства еще не было человека, который бы так стремительно взлетел в полные члены Политбюро, как этот Митрохин. Горбачев вытащил его из недр КГБ на самый верх, как в свое время он вытащил сюда Вязова, Кольцова и других, но покушение Батурина показало, что даже самое преданное, купленное высокими должностями и званиями окружение, ничего не может гарантировать. А с другой стороны, нельзя требовать, чтобы Митрохин или Кольцов влезли в душу каждого делегата съезда. И все же… Не дожидаясь, когда Митрохин прочтет письмо, Горбачев резким тоном повторил свой вопрос:

— Я спрашиваю — ты видел это?

Митрохин смотрел в письмо на долю секунды больше, чем нужно для ответа. Затем поднял на Горбачева глаза и сказал:

— Да, Михаил Сергеевич! Конечно, я видел это письмо.

— Значит, вчера ты просто подстроил этому американскому врачу нашу аудиенцию?

— Ну, он так или иначе попробовал бы остаться с вами наедине, — улыбнулся Митрохин. — Я ему просто помог.

— Может, ты и разговор наш слушал?

— Нет! Что вы, Михаил Сергеевич! — старательно возмутился Митрохин.

— Понятно, слушал, — сказал Горбачев. — Да я и не поверю, что ты оставил бы меня наедине с американцем! Я бы тебя выгнал с работы в ту же минуту! Ну хорошо, что ты скажешь? Откуда они взяли эти восемьдесят процентов?

— Вот этого я и вправду не знаю, Михаил Сергеевич, — опять посерьезнел Митрохин.

— А как думаешь — это реальная цифра?

— Вообще-то, за идеологию партии отвечает Кольцов…

— Пока я спрашиваю тебя! — жестко прервал Горбачев.

— Президент США не станет высасывать цифры из пальца! — вдруг вмешалась Раиса, показывая, что она в курсе всех дел. — Но если у него больше информации о нашей стране, чем у тебя, Паша, то… Ты сам понимаешь…

Митрохин повернулся к ней и улыбнулся с тем бесстрашием, какое может позволить себе только очень преданный слуга:

— То у меня есть два выхода, Раиса Максимовна, — сказал он. — Уступить свой кабинет американскому Президенту или…

— Выяснить, откуда он взял эту цифру, — снова жестко закончил за него Горбачев, пресекая фамильярность.

— Я бы предпочел первый вариант. Но вряд ли моя зарплата устроит американского Президента… — горестно вздохнул Митрохин, еще пытаясь вызвать у Горбачевых улыбку. Но увидев, что это бесполезно, перестроился на деловой тон: — Извините, это шутка. Но у меня есть одна идея…

— Ну? — сказала Раиса нетерпеливо.

— Видите ли, здесь названа цифра оппозиции — 80,6 процентов членов партии. И на сегодня примерно столько же партийных организаций Сибири подхватили свердловскую инициативу…

Он умолк, и несколько мгновений Горбачев и Митрохин молча смотрели друг другу в глаза.

— Конечно, это может быть только совпадением, — сказал Митрохин. — Остальные секретари обкомов еще просто не доехали до своих мест…

— Та-а-ак! Выходит, на воре шапка горит? — протянула Раиса. — Значит, что же — отменить демонстрацию?

— Это не все, Михаил Сергеевич, — продолжил Митрохин. — Самые трусливые из них — например, Родион Пехота в Иркутске — собираются угощать народ стопкой водки за ваше здоровье.

— Поэтому ты сказал насчет эксцессов? — прищурился Горбачев.

— Совершенно верно.

— А мне нравится эта идея! — вдруг сказала Раиса и деловито прошлась по холлу, ее кегельные, как у молодой, ноги уверенно процокали каблучками по мраморному полу. — Пусть! Пусть кое-где народ даже побьет окна в горкомах партии! Чтобы все батуринцы и лигуновцы увидели — народ за Горбачева!

— Ну, насчет окон — это можно организовать! — усмехнулся Митрохин.

Горбачев оценивающе посмотрел ему в глаза.

— Да… Я тоже об этом подумал… — сказал Горбачев негромко. — Но… — он вздохнул с явным сожалением. — Нельзя допускать, чтобы народ поднимал руку на партию. Шуметь — пусть шумят перед обкомами и райкомами, это мне нравится. Но руку поднимать…

— Так ведь не на партию, Михал Сергеич, — усмехнулся Митрохин. — На оппозицию…

— Вот именно, Миша, — сказала Раиса.

— Но это же по телевизору все будет! — сказал ей Горбачев. — Ты понимаешь? На весь мир: советский народ громит партийные комитеты. Нет… — он покачал головой.

— Жаль… — огорчилась Раиса.

— Ну, из тех мест, где будут небольшие эксцессы, мы можем телепередачи блокировать… — сказал Митрохин.

Горбачев снова посмотрел ему в глаза. Затем отвернулся к окну.

— Подумать надо… Подумать… — произнес он после паузы.

— А каким образом ты это письмо раньше Миши прочел? — спросила Раиса у Митрохина, переводя разговор на другую тему. Она хорошо знала, что на мужа нельзя давить, но важно дать ему пищу для размышлений.

— Ну, Раиса Максимовна! Не мог же я пустить американца к Михаилу Сергеевичу, не проверив, что у него в карманах! — сказал Митрохин и прямо посмотрел на нее своими честными светлыми глазами.

15

Москва, Гостевая дача ЦК КПСС.

13.30 по московскому времени.

Длинный черный «ЗИЛ» с правительственным флажком на носу стремительно миновал Триумфальные ворота и уже через минуту свернул на загородное, Рублевское шоссе. Впереди, на расстоянии трех метров, мчалась милицейская «Волга», на ее крыше ежеминутно взвывала сирена и постоянно вращались цветные огни, освобождая дорогу кремлевскому кортежу. В лимузине сидел Борис Кольцов, за ним на двух черных кремлевских «Волгах» ехали трое заведующих секторами ЦК.

Лицо Кольцова было непроницаемо, хотя никто не мог сейчас его увидеть — шофер и телохранитель сидели впереди, за перегородкой, а три цэкиста — сзади, в своих машинах. Вспоминая утреннее заседание Политбюро, Кольцов не мог успокоиться: если Горбачев открыто заявил, что он против смертного приговора Батурину, то он уже от этого не отступит, и, значит, вся игра Кольцова с Ясногоровым насмарку! Но плевать на Ясногорова, дело не в нем! А в том, что Горбачев — при всей его гениальности в закулисных интригах — не тянет в диктаторы. А только ледяной диктатурой можно сегодня остудить кипящий в стране котел. Что же делать? Сорок минут назад секретарь положил Кольцову на стол принятый с Гостевой дачи телекс — Приговор Партийного Трибунала по делу Батурина.