Ловушка для Инквизитора
Шрифт:
«Если я попадусь и погибну, то может погибнуть и Китти, - в отчаянии думал он, - задание господина инквизитора я не выполню, и все будет зря!»
Но настал миг, и Жюли сама вышла из комнаты, собрав со столика все свои волшебные артефакты и оставив его одного. Значит, пора было действовать!
Густав выпрыгнул из клетки и перекинулся в человека так стремительно, что клетка не успела полностью покинуть его тело. Странным блестящим наперстком нацепилась она на его зад, и Густав отчаянно затряс им, запрыгал на четвереньках, стараясь избавиться от врезавшегося в поясницу и в бедра кольца. На шее незадачливого
Раздался треск и грохот, когда клетка слетела с задницы Густава. Освобожденный оборотень на четвереньках прыгнул под стол - так давно он собакой никогда не бывал, и просто забыл, как ходят люди. Он ухватил вожделенный медальон и спешно нацепил его себе на шею. Тяжко дыша, выбрался из-под стола, размышляя, как ему выбраться из дома, и нос к носу столкнулся с Жюли, вернувшейся в комнату на шум.
Она прокралась так тихо, на цыпочках, что ее появление стало для него настоящим шоком. Тем более лицо куклы из хорошенького женского превратилось в демоническую злобную маску. Он было настолько ужасно, что Густав завопил от страха и шлепнулся назад, ткнувшись ладонями в ковер и отбив пятую точку.
– Мерзкий мальчишка!
– рявкнула кукла. От ярости она даже прихрамывать начала, наступая на перепуганного незадачливого недоинквизитора, и это было так зловеще, словно выбравшийся из могилы мертвец. - Надо было догадаться, что инквизитор мне подсунет какую-то дрянь! Да ты еще и вор!
Ее взгляд упал на медальон, виднеющийся в расстегнутом вороте рубахи, и Жюли ткнула в него пальцем.
– Верни сию минуту!
Густав, отползая от наступающей на него хозяйки дома, упрямо затряс головой, помирая от страха.
– Нет!
– Верни-и-и… щено-о-ок…
Ее палец трясся, выписывая в воздухе восьмерки перед носом бедного Густава. На миг на него упал свет, и ярко сверкнул камень в кольце демонов. Этой вспышки было достаточно, чтоб решение созрело в голове Густава, и он, не соображая толком, что делает, грубо ухватил Жюли за палец и… хрустом отломил его вместе с кольцом. Оказавшись в его руке, палец мгновенно из теплой плоти превратился в кусочек искусно раскрашенного фарфора.
– А-а-а!
– взвыла она, в ужасе рассматривая покалеченную руку.
– Что ты натворил, негодник?!
Кольцо было у Густава, и тот перевел дух. Больше Жюли не могла призвать демона, чтоб расправиться с Густавом. Она была просто беспомощной куклой.
Мальчишка вмиг оказался на ногах. Кукла, еще больше вихляясь и воя, яростно набросилась на него и вцепилась в его одежду, царапая его грудь отколотым пальцем и разрывая рубашку. Но Густав уже не боялся ее совершенно; более того - он сильно переживал за Китти, на которую паршивая кукла натравила своих верных всадников. А как остановить их, как подчинить себе демона, Густав не знал. Не прошли даром годы запрета магии.
Но инквизитор точно знает, как пользоваться этим артефактом! Значит, надо поскорее доставить ему перстень!
Поэтому Густав, грубо скрутив Жюли руки, просто отпихнул ее от себя, и она со стеклянным звоном рухнула на пол, на задницу.
Ее пышная юбка вдруг опала, ноги сделались странно длинными, и Жюли завыла еще страшнее.
– Ты разбил мой зад!
– орала она,
Жюли все больше напоминала исчадие ада, а не живого человека. Вместе с утраченными частями тела жизнь тоже покидала ее. На гладких плечах, на локтях стали видны прорези шарниров, и глаза сделались неподвижными, с ненастоящими, с плохо приклеенными ресницами. Она ползла к Густаву с еле различимым скрипом, потому что кожаные прокладки в ее суставах стерлись, и это было по-настоящему жутко.
– Паршивец! Да я тебе ноги отгрызу!
– сипела она голосом, больше похожим на скрип.
Но Густав уже не обращал на нее внимания. Он рванул к окну, распахнул его, на бегу цепляя на палец перстень, и вывалился в туманную холодную ночь.
Дом Жюли стоял почти в самой чаще; видимо, он был когда-то давно построен на окраине города, а когда город стал стремительно уменьшаться, зарастая лесом, дом потерялся среди деревьев.
Сразу за опушкой было огромное поле, заросшее высокой травой, за которую теперь цеплялся молочно-белый, непроглядный туман, и Густав, несясь по тропинке со всех ног, дышал этим туманом и в отчаянии прислушивался к каждому звуку, доносящемуся издалека.
Он слышал ржание конец и топот их копыт, но не мог понять, несутся ли всадники за Китти или уже возвращаются обратно, мучая ее и выжимая из ее гордых и упрямых глаз слезы.
На миг ему показалось, что он слышит ее болезненный вскрик, и он в отчаянии почувствовал себя просто слабым, заблудившимся в тумане мальчишкой, а не спасителем. Кого он, такой жалкий, в порванной одежде, запыхавшийся от бега, с раскаленными красными щеками, мог спасти?!
Но медальон обжег холодом грудь под растерзанной рубашкой, и Густав прижал его ладонью, словно поймав свой уникальный, неповторимый шанс. Сердце в его груди перестало трепыхаться и метаться, и мысли вдруг сделались спокойными и плавными.
Он сразу не обернулся потому, что привык, что в образе оборотня он еще беспомощнее и слабее, но теперь-то все можно поправить?..
«Я хочу быть таким оборотнем, - подумал он уверенно и твердо, словно отвечая на вопрос медальона о его желании, - каким должен был бы быть, исходя из параметров моего тела. Инквизитор сказал - я крупный, и даже заподозрил во мне медведя, значит, и оборотнем я должен быть не маленьким».
Вмиг волшебный вихрь подхватил его, крутя его тело так и этак, выворачивая его на новый лад так умело и ловко, что Густав и не заметил трансформации. А когда она закончилась, Густав встал в траве на четырех мощных волчьих лапах и завыл, пуская клубы пара из раскаленной красной глотки в холодную страшную ночь.
Он обернулся в серебряно-серого волка, самого огромного и самого пушистого из всех, что когда-либо водились в окрестностях. Одной лапой он мог теперь переломить хребет любой пастушеской овчарке, а морда его навела бы ужас на любого охотника на оборотней. В холке он был повыше среднего медведя, а хвостом его могла укрыться от стужи и Китти, и Софи.
Густав почувствовал, как сила наполняет каждую мышцу его огромного и мощного волчьего тела и взвыл еще радостнее, ощущая себя всемогущим.