Ловушка для «Осьминога»

– У русских есть поговорка – клин клином вышибают, – сказал Стив. – Ее финский аналог: масло можно разбавить только маслом.

– Это не совсем то, дорогой Фергюссон, – возразил Майкл. – Я понял разницу между поговорками и значит, еще недостаточно пьян. Поэтому выпью. Вас интересует эта старинная легенда?

– В порядке обмена опытом. И потом, Майкл… Сократ – мой новый заместитель, начальник нашей спецшколы на вилле «Вера крус». Я попросту обязан как можно больше узнать о коллеге.

– История в общем-то банальная, – сказал Майкл, отхлебнув добрый глоток из стакана. – Но придумал операцию наш дядюшка Сэм, поэтому Джон Бриггс, уцелевший в России после столь долгого там пребывания, – его любимый сотрудник, если допустить, что старый Ларкин вообще кого-нибудь любит.

– Вас, например, Майкл… Я помню рассказы о вашем детстве в его исполнении.

– Чепуха! Это он делает вид, работает под доброго дядюшку, хотя и в самом деле мой крестный отец. А эту байку о кремовых брюках, которые я ему опи­сал, будучи младенцем, слышу с тех пор, как стал воспринимать мир Он прожженный пират, этот Ларкин… Ну да Бог с ним… Словом, с подменой была его идея, а я выступал в качестве одного из исполнителей. Слушайте. У Зиновия Кунина, одного из работников советского торгового представительства в том самом арабском государстве, был сын, а я был одним из рядовых сотрудников нашего посольства, работал под началом Ларкина и однажды на приеме в президентском дворце показал ему семейство Куниных. Их парень закончил тогда среднюю школу в колонии при советском посольстве и собирался ехать в Москву, чтобы поступать в медицинский институт.

Ларкин чуть ли не остолбенел, увидев молодого Кунина. Оказывается, тот как две капли был похож на Джона Бриггса, только что окончившего разведшколу в Штатах, где Ларкин возглавлял комиссию на выпускных экзаменах.

«Какое сходство! – твердил он мне весь вечер. – Какое сходство… Черт возьми, Майкл! Неужели мы не используем этот природный феномен?»

Я пожимал плечами, потому что не видел возможности его использовать.

Помог, как это часто бывает в нашем деле, Его Величество Случай. Прошло каких-нибудь три дня, и «шевроле», на котором ехали отец, мать и сын Кунины, попал в дорожную аварию. Родители погибли сразу, а Кунин-младший был доставлен в госпиталь Международного Красного Полумесяца в тяжелом состоянии. Тут и созрела у дядюшки Сэма идея подмены…

– А эта автомобильная катастрофа?.. – Недоговорив, Стив щелкнул пальцами.

– Фу, Стив, как можно… Я же говорю – случай. Его Величество Случай. Так вот, остальное было делом техники. Настоящий Кунин умер через несколько часов, но Ларкин уговорил кого надо из медицинского персонала госпиталя, жирно их подмазал, вот они и темнили трое суток, будто он находится между жизнью и смертью, не пускали к нему никого из русских. Русские не возражали: какие могут быть посещения к пациенту, находящемуся в реанимационной камере. А там прибыл Джон Бриггс, ему сделали необходимые пластические операции, обмотали бинтами с ног до головы, и еще через неделю пострадавшего смогли увидеть товарищи из советского посольства, сказать ему ободряющие слова… Хорошую партию разыграл старик Ларкин, не правда ли, Стив?

– Да, – покачал тот головой, – такое удается провернуть раз в жизни.

– Поэтому дядюшка Сэм и обожает Бриггса, – сказал Майкл. – Так что по старой дружбе советую с Бриггсом быть осмотрительнее. Вряд ли он здесь задержится, наш милый доктор… Он еще будет командовать нами. Вот увидишь! Черт возьми, наша выпивка кончается, Стив!

– Разве вы не держите запасов? – спросил Фергюссон.

– Держу, разумеется, – ответил Майкл. – Но третьего дня были гости из Штатов… С тех пор не успел пополнить бар.

– В это время достать в Хельсинки алкоголь проблема… Но если вы дадите мне ключи от автомобиля, я через полчаса приеду с бутылкой.

– Лучше с двумя, Стив. И я расскажу про идею старика Ларкина в отношении вас.

– Что это еще за идея? – насторожился Рутти.

– Дядюшка хочет послать вас с инспекционной поездкой в Ленинград. С тем, чтобы вы на месте изучили обстановку, включили в работу старых слиперов, проверили положение, в котором действуют наши люди, узнали: не водят ли они за нос старую загородную фирму. Словом, поедете ревизором…

«Так я и знал, – в смятении подумал Лаймесон, – так и знал… Недаром мне снился этот рюсся».

III

Олег Давыдов выждал с полчаса, время он определил приблизительно – в машинном отделении было темно – прикинул, что куда-то они все-таки отошли на сборщике мусора, и, ощупывая рукой скобы на переборке, полез по трапу.

Голова его уперлась в железный люк Олег попытался открыть его, но тот не поддавался. Видимо, те, кто были в рубке, повернули верхний запор люка.

– Эй, – крикнул он. – Кто там наверху! Откройте! – Но шум двигателя заглушал голос.

«Эдак и помрешь здесь в безвестности, – подумал он. – Как же мне дать, о себе знать?»

Давыдов постучал костяшками пальцев, но звук был слабый, и тогда он стал барабанить кулаком и кричать по-русски: «Откройте! Откройте!»

Олег как-то и не сообразил поначалу, что его скорее поймут, если то же самое произнести на английском языке, который во всем мире был у моряков средством общения.

Как раз в это время сверху дали двигателю малый ход, шум поутих, и Давыдова услышали. Люк вдруг распахнулся. Олег, подняв голову, увидел загорелое лицо синеглазого моряка в мятой темно-синей фуражке, с трубкой в зубах и с рыжей шкиперской бород­кой.

– А ну-ка вылезай! – сказал он.

Олег не понял отдельных слов, но понял фразу по ее интонации и стал выбираться из машинного отделения. Когда он оказался в рубке, моряк в фуражке выключил двигатель.

Олег осмотрелся – мусорщик находился в восточ­ной гавани Ухгуилласуна.

– Ты кто такой? – спросил хозяин посудины.

Давыдов растерянно улыбался.

– Эй, Хельга! – позвал моряк. – Иди посмотри, какого кролика поймал твой отец…

Дверь в рубку открылась и вошла девушка в оранжевой куртке; капюшон куртки был отброшен за спину. Увидев Олега, она улыбнулась. Вид у него в полусырой форменной куртке с погончиками, в брюках, будто изжеванных коровой – Давыдов постарался от души, выжимая из них воду, – вид у него был, конечно, еще тот.

– Кто ты такой? – снова спросил человек со шкиперской бородкой.

– Он, видимо, не знает нашего языка, отец, – сказала девушка. – Хотя по обличью – вылитый швед. Из средней части страны…

– Это, наверно, пьяный янки с «Президента Рузвельта», – проворчал ее отец. – Его экипаж не просыхает уже третьи сутки…

Олег Давыдов понимал, что его спрашивают о чем-то, но язык перестал ему повиноваться.

– Янки, гоу хоум! – заорал вдруг голубоглазый бородач, и Олег вздрогнул.

– Ноу, – сказал он по-английски, – ит из нот… Ай эм нот янки. Ай эм рашен сейлор!

– Русский моряк? – переспросила вдруг девушка на родном для Давыдова языке, правда, с некоторым акцентом. – Не может быть!

– Почему это не может быть? – спросил штурман, даже не удивившись – он перестал с некоторых пор чему-либо удивляться, – что с ним говорят по-русски. – Меня зовут Олег Давыдов. Второй штурман теплохода «Вишера», из Ленинграда.

– О, – воскликнула девушка, – Ленинград! Я была там дважды… – И спохватилась. – Простите. Моё имя Хельга. Я учусь в университете, в Стокгольме, факультет славистики. А это мой отец – Бенгт Ландстрём. – Она заговорила с отцом на шведском языке, представляя ему Олега.