Ловушка времени

Когда дело дошло до платьев, кафтанов и ферязи, я попросил слугу объяснить мне, что с чем носится.

– Сие дело нехитрое, – обрадовался Тихон, – прежде исподнее, как ты в нём есть сейчас, али атласная сорока, после зипун али кафтан. А ты, барин, сей кафтан надень парчовый с козырем.

Он протянул мне тёмно-синий кафтан с высоким и широким стоячим воротником (козырем), богато расшитым белым и чёрным жемчугом.

– Богатый кафтан, – восхищался Тихон. – Подожди, ещё кушак повяжу.

– Посмотреть бы на себя, – по правде говоря, я не мог себя представить в древнерусском одеянии, расшитом каменьями и позолотой.

– Изволь, Александр Петрович, в горнице покойной матушки-барыни зерцало есмь великое. Погляди на себя. Изволь.

– Что, есть зеркало?! – я снова был изумлён: стёкол нет, а зеркало есть.

– Есмь, барин. Вот ещё тафья к кафтану, надень, – он протянул мне небольшую шапочку, так же щедро расшитую жемчугом.

Тафья оказалась маловата.

– А сверху ферязь, – продолжал собирать меня Тихон.

– Как ещё и сверху что-то? Постой! Проводи с зеркалу сначала.

– Можно и без ферязи, коли тепло. Изволь, барин, ступай за мной.

Минуя две проходные комнаты, мы очутились в женской горнице, которая впрочем ничем не отличалась от мужской, разве что тем самым большим зеркалом. Оно было прикреплено к стене и обрамлено в металлическую раму прямоугольной формы, отделанную перламутром. Из зеркала на меня смотрел ни дать ни взять боярин средневековой Руси. Я засмеялся столь непривычному и даже неожиданному отражению.

– Хорош, барин, красен! – улыбался довольный слуга.

– Красен, нечего сказать! – я, смеясь, крутился перед зеркалом, пытаясь рассмотреть в его слегка кривом отражении такого нового для меня человека. Да неужели же это я?! Вновь накрыло ощущение нереальности происходящего. Осознав его я остановился и задумался.

Что вообще такое происходит? Как я оказался в начале XVIII века? Что буду делать в чужом времени? В чужой одежде? В стране, обычаи которой мне знакомы так мало, ибо я дитя XXI века, а там Россия, как ни крути – уже совсем другая страна и страна прекрасная, прогрессивная, в которой можно жить и работать, и жить хорошо, там многое зависит от тебя самого. А здесь, чем я буду зарабатывать на жизнь? У меня нет навыков, подходящих для безбедной жизни в средневековье, даже язык слабо знаю, очень слабо: что-то не понимаю я, что-то не могу выразить так, чтобы поняли меня.

Я подошёл к окошку и уставился на крупные листья какого-то дерева, прижавшиеся к оконной слюде. Листья оккупировали почти всю площадь оконницы, отчего в углу с кроватью бывшей хозяйки дома царил полумрак.

Мне очень повезло: я попал в богатый дом, хозяин которого принимает меня как дорогого гостя да ещё и благодарен за спасение жизни. Причём в сущности ведь я ничего не сделал – поступил так, как поступил бы на моём месте любой, кто умеет плавать. Здесь не за что благодарить. Ну, разве что, сказать спасибо – этого было бы вполне достаточно. Впрочем, его благодарность сейчас очень кстати. Но как долго будет длиться это гостеприимство? Как долго Я смогу его принимать и сидеть на чужой шее? Мне уже становится не комфортно, когда отдаю себе отчёт в том, что жизнь в доме моего нового друга – это не фантастический week-end, а непредсказуемая история, которая может растянуться на долгие годы или… на всю жизнь… Эта мысль снова ужаснула меня. Утром я просто отогнал такое предположение, не желая верить в его реальность. Но сейчас… стоя в этой одежде, шитой из тканей произведённых вручную более, чем за триста лет до моего рождения, я понимал, что мне больше нечего надеть на себя, кроме кафтана с чужого плеча. Я гол, как сокол, причём в прямом смысле: появился здесь абсолютно нагим с одним только перстнем на руке… Алинин перстень… Интересно, она переживает, потеряв меня?.. Впрочем, это не главное. Как же себя обеспечивать в новых условиях, не имея ни дома, ни начального капитала, ни документов, ни родословной? Как вообще здесь жить? К чему стремиться? Каким образом взаимодействовать с людьми? Я человек, привыкший к независимости и достатку, и сам их для себя создававший долгими годами сложного и ответственного труда, вдруг лишился всего и вся. Так! Вот что – мне надо научиться всему здешнему, актуальному! И как можно скорее! Что для этого необходимо? Больше общаться с Михайло Васильевичем (как коренным местным жителем, разбирающимся в здешних порядках и, к тому же, дружелюбно ко мне настроенным), выяснить по каким правилам и законам здесь живут люди, как общаются между собой, и найти, наконец, что-то подходящее для себя. Именно этим я и займусь, пока у меня есть крыша над головой и полный пансион. Буду действовать по обстоятельствам, может быть, и в этой новой жизни найду свой путь или… путь обратно… в XXI век, домой… Надежда умирает последней…

– Али закручинился, барин? – прервал мои думы крестьянин. – Пойдём дело наше окончим. Солнышко высоко, надобно уж обед подавать, батюшка-барин сейчас вернётся, мне торопиться надобно.

Мы вернулись в мою комнату.

Ферязь оказалась самым удивительным предметом гардероба. Это был не пиджак, как я сначала её обозначил, а скорее длинное пальто (до самых щиколоток), с длиннющими узкими рукавами – руки еле протискивались в них. Рукава собирались гармошкой по всей длине, и это было «зело лепо» на взгляд Тихона, да и всех его современников, полагаю.

Надеть ферязь смог я только сняв кафтан.

– Можно и без кафтана, – согласился мой советчик. – Уж зело велик ты, барин.

– Пожалуй, с меня достаточно будет рубах и вот этих кафтанов поскромнее без козыря, – заключил я, – ферязь носить не стану.

– Как не станешь, барин? – крестьянин даже застыл на месте.

– Не стану, Тихон. Клади их в сундук.

– А что же ты наденешь в церковь? Неужто в одном кафтане пойдёшь?

– Именно так.

– Червонный кафтан зело леп да и багрецовый, да только ферязь надобна, барин… Не можно без ферязи, надобна она…

– Иди стол накрывать, Тихон. Благодарю тебя за помощь, – прервал я его причитания.

– И то верно, барин, – Тихон спешно вышел.

Я снял с себя всё лишнее и подошёл к окну.

Летний полдень. На яблонях наливались пока ещё небольшие плоды. А вот интересно, есть ли груши или их ещё не завезли в Россию. Желая посмотреть на сад без помех, я открыл окно. Тут же в лицо пахнуло полуденной июльской жарой.

– Так жарко может быть только в июле, – вылетело у меня вслух.

– Июль и есть, – послышался голос моего друга, входящего в комнату.

– Июль? Стало быть, названия месяцев тебе известны.

– Знамо дело. Царь дозволил на оба манера писать свободно, равно, как и лета. Желаешь, пиши в купчей или в сказке: «Третий день июля года 1717 от рождества Христова», а желаешь, к тому ещё прибавь: «года 7208 от сотворения мира». Я завсегда прибавляю.

– А только по-старому нельзя указать?

– Сие не можно, – отрезал Михайло, – царский указ таков. Да полно! Буде! Ох, и умаялся я на покосе! Тихон сказывает, будто не по душе тебе ферязь пришлась.

– Да нет же! По душе. Просто… у нас такое не носят, понимаешь? Ты не обижайся на меня, Михайло Васильевич, очень мне понравилась вся одёжа, зело лепа, да только не привык я к ферязи. С меня рубахи достаточно. Иногда кафтан могу надеть. Но ферязь – уволь.

– Как тебе угодно будет. Разумею я, что тебе наша одёжа одинако чужда, аки нам иноземные обычаи. Только ты повяжи кушак, спаситель мой, негоже распоясанным ходить. Да и пойдём же отобедаем, батюшка Александр Петрович, чем Бог послал.

Я подпоясался и мы спустились по узкой лестнице в трапезную, что располагалась на первом этаже (то есть первом жилье).

На обед были поданы грибные щи, лапша с курицей и луком, запечённые бекасы, варёная рыбная икра, пироги с разнообразными начинками: с рыбой, грибами, луком, яйцами, ягодами… Было множество напитков: меда, вина местные и заморские, квас.

Хозяин дома прежде всего встал под образами и помолился шёпотом на протяжении минут двух-трёх, отвешивая земные поклоны. Я молчал, уважая обычаи того времени. У меня не было привычки благодарить Бога перед едой, Михайло Васильевич же исправлял эту традицию перед и после каждой трапезы (как я не мог не заметить позже). Ел он много, пил достаточно, но трезвой памяти не терял.