Ложь «Родноверов»
Шрифт:
ЧЕРНАЯ МОГИЛА
Теперь еще раз о нетерпимости. По данным историков, славяне часто оставляли у себя военнопленных – бывших врагов, захваченных ими в плен. Те перенимали их культуру и женились на местных женщинах. Нижеприведенная подглава из той же книги академика Рыбакова под названием «Княжеская погребальная обрядность» и еще ряд источников примечательны по нескольким причинам.
Во-первых, для нас важно знать, что основана она на найденных записях арабского путешественника (я об этом упоминал) к которому наши предки не испытывали никакой неприязни. Во-вторых, приводится точно установленный пример убийства наложницы. А помог в этом ученым и, непосредственно, текст, оставленный нам арабом, и
«Черную Могилу следует рассмотреть внимательно как наилучший образец русского княжеского кургана, датированного византийскими монетами императора Константина Багрянородного (945-959 гг.) и тем самым синхронного знаменитому описанию Руси, сделанному этим цесарем. Сопоставление отчетности Самоквасова с архивными данными и музейными коллекциями позволяет полнее и точнее представить конструкцию кургана и последовательность обряда. (Рыбаков Б. А. Древности Чернигова, с. 24-51).
Рассмотрение кургана следует вести параллельно с использованием детального рассказа Ибн-Фадлана, бывшего очевидцем погребения знатного руса на Волге близ Булгара в 922 г. (Текст Ибн-Фадлана дается по наиболее совершенному переводу А. П. Ковалевского 1956 г.: Ковалевский А. П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921 – 922 гг. Харьков, 1956. Ссылки на страницы далее даются в тексте).
Оказавшись в Булгаре на Волге в качестве посла халифа Ал-Муктадира, Ахмед ибн-Фадлан заинтересовался русским обрядом трупосожжения.
«Мне все время, – пишет Ибн-Фадлан, – очень хотелось познакомиться с этим, пока не дошла до меня весть о смерти одного выдающегося мужа из их числа». Погребальный обряд (не считая насыпки кургана) длился десять дней. Умершего поместили в какую-то могилу с крышей. Затем разделили его имущество на три части: одна треть – женам и дочерям, треть на погребальный реквизит и треть – на поминки (на хмельной «медовый набиз»). Все дальнейшее как бы воспроизводило архаичный свадебный обряд. Из числа «девушек умершего» (но не из рабынь) одна добровольно соглашается быть его женой в потустороннем мире и обрекает себя на смерть и последующее сожжение.
Все десять дней подготовки к кремации, пока шили одежду для умершего, остальные люди пили и развлекались с женщинами. «А та девушка, которая сожжет сама себя с ним, в эти десять дней пьет и веселится, украшает свою голову и саму себя разного рода украшениями и платьями и, так нарядившись, отдается людям».
Арабский путешественник подчеркивает обязательность обряда сожжения девушки и вместе с тем добровольность согласия одной из девушек, которая «каждый день пила и пела, веселясь, радуясь будущему». Это подводит нас к широким представлениям о загробном мире, так как обреченную девушку радовало, разумеется, не ближайшее будущее – убийство и сожжение – а вечное счастливое пребывание в потустороннем мире.
Во время погребальной церемонии девушка «видела» население этого мира: перед самым финалом, в лучах заходящего (в подземный мир) солнца девушку подводили к каким-то заранее изготовленным воротам, сооруженным около будущего костра, её трижды поднимали над воротами и она заглядывала вниз, во внутреннее пространство, центром которого был подготовленный к сожжению покойник. Девушка что-то произносила при этом и приносила в жертву курицу.
«…Я спросил переводчика о её действиях, а он сказал: «Она сказала в первый раз, когда её подняли: «Вот вижу своего отца и свою мать». И сказала во второй раз: «Вот все мои умершие родственники, сидящие». И сказала в третий раз: «Вот я вижу своего господина, сидящим в саду, а сад красив, зелен. И с ним мужи и отроки и вот он зовет меня. Так ведите же меня к нему!».
Последующая беседа Ибн-Фадлана с одним из русов дает некоторые дополнения к представлению о загробном мире. Рус сказал переводчику:
«Вы, арабы, глупы … Действительно, вы берете самого любимого вами из людей … и оставляете его в прахе. И едят его насекомые и черви. А мы сжигаем его во мгновенье ока, так, что он немедленно и тотчас входит в рай».
Судя по этим записям, у славян еще до принятия христианства существовало представление о рае, о «красивом зеленом саде», в который обязательно попадают умершие. В отличие от христианства, считавшего, что небесный рай нужно заслужить земными добрыми делами («смирением … правдою … чистотою … трудом … постом…»). (Гальковский Я. М. Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси. Харьков, 1916, т. II, с. 14) славянский языческий рай был доступен и «самому уважаемому человеку» (похороны которого наблюдал Ибн-Фадлан) и его девушке и всей родне этой девушки».
Не эту ли интересную мысль решили, в первую очередь, перенять «родноверы»? Ведь, по примеру предков, они просто обязаны верить в загробный мир. Некий языческий рай. И вот здесь наступает высшая точка наглости и подлости прежних язычников и их последователей. Они выбирают для себя душевную лень. Они не собираются и не собирались жить нравственной жизнью, не причинять вреда и горя окружающим их людям, быть честными и порядочными. Хотя «родноверы», поверьте, станут нас заверять, что это не так, а они сами стремятся к доброте. Не верьте. На их собраниях, если нет посторонних, кричат о необходимости разрушения церквей и христианских кладбищ.
РАЙ БЕЗ МЫТАРСТВ
Откуда знаем? Долгое время, продолжая общаться с неформальскими компаниями (оставались друзья юности), я несколько раз был свидетелем скверных разговоров. Представьте, в квартире собирается большая компания любителей тяжелой музыки. Отдыхает. Многих я не знаю, и многие не знают меня. И вот, в разгар веселья, кто-то начинает рассуждать на тему, что Церковь – это плохо. И так далее, со всеми вытекающими.
Здесь в разговор вмешиваюсь я и прошу пояснить позицию. Оказывается, что «все священники врут и очень богаты». А почему врут? Так ведь, «говоря о том, что нужно жить бедно, сами купаются в роскоши». Прошу привезти примеры. Видели какого-то на дорогом автомобиле.
В ходе разговора выясняется, что человек, выступающий против Церкви, к 30 годам ничего не добился, живет бедно и вдвоем с мамой. К тому же завистлив. Рассказываю о бедных священниках и монахах. Говорю о том, что священники утешают людей в больницах и тюрьмах, всегда следовали за полками во всех войнах, воодушевляя солдат, сражающихся за Родину и рискующих жизнью. Так же, кстати, нуждающихся и в добром слове, и в утешении.
Кивает головой (скорее больше для вида) и снисходит до меня словами:
«Ладно, пусть будут, но платят налоги».
Вот спасибо тебе, «добрый друг». А сам он всю жизнь работает и работал грузчиком по разным складам, устроенный каждый раз неофициально. Сам налогов никогда не платил. Не отстаю, продолжаю разговор, теперь уже только о нем. Пытаюсь понять, что же вынуждает его быть антихристианином, сильно сочувствующим «родноверам»? А вот что – внутренняя ущербность, отсутствие знаний, закомплексованность вкупе с ненавистнической, по отношению к Церкви, пропагандой. А о самой Церкви, как оказывается, не знает ровно ничего. Да и знать не хочет.