Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

Возможно, они все жили в симбиотической гармонии (неплохая теория), или же четыре из них поработили пятый (теория похуже). В любом случае, за отсутствием представлений о том, как они сами себя называли, враждебно настроенные журналисты обозвали их Зоопарком, а карикатуристы изображали как клетку с чудищами.

Это было наше единственное достижение. При этом мы потеряли несколько очень дорогих кораблей и несколько сот прекрасно обученных бойцов Космической Службы. Тогда более осторожные Государственные Советы объявили политику Сокращения — отозвали колонистов из опасного региона, чтобы укрепить ближние миры, которые проще защитить. Вот тут император Адриан кивнул бы старой мудрой головой и пробормотал бы «Sic transit…» или что–то в этом духе. Неприязнь к Лестнице Любви утихла, потому что без лидера культ пришел в упадок на Терре и на Луне и больше не представлял угрозы. И тогда Совет возложил на единственный корабль, огромный старый «Жуков», задачу переселения людей с Парадизо, и подготовка к экспедиции началась.

Пока тянулась вся эта история, мы с твоим папой родились и выросли в крепких, неугомонных и туповатых юнцов, которые обычно так нужны Службе. Тогда, как и теперь, Силы Безопасности держали собственные войска для подавления восстаний и полицию для борьбы с преступностью — что–то типа Министерства внутренних дел в старой России, разве что не настолько мерзкое. Мы выбрали армию и вместе прошли базовую и расширенную программу подготовки офицеров — и получили погоны и право на то, чтобы нам отдавали честь рабы, избравшие то же призвание. Я был старше него минут на девять, потому что при выпуске список составлялся по алфавиту, и сначала шла буква «К» — Кон, Роберт, потом «М» — Моралес, Хесус. Мы подружились, уделывая друг друга на занятиях боевыми искусствами и гоняясь за девицами в увольнительных, и это радовало, потому что первое назначение обещало быть нелегким.

«Жуков» находился в ведении Космической Службы, но верховное руководство экспедицией было поручено командующему Силами Безопасности генерал-полковнику Шлехту [38] . Предполагалось, что он будет загонять стадо колонистов, которые, как имелись основания подозревать, будут не в восторге от перспективы сниматься с мест, где прожили несколько поколений. Про Шлехта поговаривали, что младших офицеров он прямо–таки ест живьем, желательно обмакнув в острый соус, так что мы с Моралесом не обрадовались, когда нас направили командовать двумя взводами пехоты, которым вменялось в обязанность караулить колонистов–репатриантов.

38

Фамилия генерала в переводе с немецкого означает «плохой», «скверный».

— Слишком молоды, чтобы умереть, — вздохнул твой папа. Хотя, разумеется, он сказал не совсем так. На учениях мы усвоили, что слова — лишь камешки, если их не скрепляет цемент ругательств. В общем, представь, что он сказал: «Гребаные ублюдки! Слишком, засранцы, молоды, чтобы, мать вашу, умереть!»

Я не мог не согласиться.

Мы встретились с генералом на Орбитальной Станции Один, где много лет спустя я пережил весьма интересные события. Большое Колесо, как его тогда все называли, было на тот момент в полном порядке, никаких монахов, зато толпы ученых — белые лабораторные халаты вместо белых облачений — плюс некоторое количество транзитных пассажиров. Как обычно, все умели изъясняться на базовом английском, и повсюду звучал целый Вавилон акцентов, включая наши. Мы видели вояк, щеголяющих яркой формой, и штатских в унылых костюмах — в тот год это были широченные штаны, строгие рубашки и лакированные парики — и у мужчин, и у женщин. Нам хватало времени пялиться на голубой шар Земли, перекусывая в столовой для военных, а за кофе в Гостиной Темной Стороны мы смотрели на оставшуюся часть нашей огромной вселенной. Потом начинали пищать планшеты, и мы бегом тащили свои задницы в кабинет генерала.

У меня было не так много времени на знакомство со Шлехтом — по причинам, о которых скажу позже, и я так и не научился испытывать к нему сколько–нибудь теплые чувства. Но, должен признать, он впечатлял: два метра ростом, восемьдесят сантиметров в ширину и лицо, как у водяного буйвола, осаждаемого мухами: хмурый, фыркает, усы торчком. Волосы у него были седые, взлохмаченные, целая копна — совсем не по–военному, и по ним ясно читалось: шваль вроде нас с Моралесом должна думать о правилах, а вот он — нет. То же самое читалось по его погонам. Ему полагалось семь звездочек, но генерал не носил ни одной — он не нуждался в кусочках блестящего металла, чтобы сообщить окружающим, какая он чертовски важная персона.

Он сидел молча, казалось, целых полчаса, глядя на нас с очевидным презрением, а потом заговорил — точнее, хрипло зарычал.

— Значит, вот вы двое будете у меня комвзвода.

Мы гаркнули «Так точно, сэр!», как на плацу, а он тем временем изучил распечатку и, когда воцарилась тишина, проворчал:

— Моралес и Кон. Иисус и иудей [39] .

— Сэр, мое имя произносится как «Хесус», — храбро сказал твой папа.

— Что касается меня, мистер, то ваша фамилия произносится как «Дерьмо» [40] . Это mierda, если вы вдруг плохо понимаете по–английски.

39

Имя одного героя пишется как Jesus, что по–английски может быть прочитано как «Иисус», у другого — типично еврейская фамилия.

40

Mierda — дерьмо (исп.).

После этого собеседование резво покатилось под откос. Примерно час спустя мы с Хесусом выпивали в офицерской гостиной, ожидая, что наши уши наконец перестанут гореть.

— Ну, — сказал он наконец, — думаю, понятно, что из себя представляет этот гребаный генерал.

Я ответил, что, похоже, путешествие будет непростым. К счастью, пока еще никто не знал насколько.

Пару дней спустя легкий катер перевез нас на борт «Жукова». Это был звездолет класса «Александр» — ну, они такие круглые, но не совсем, кажется, это называется «уплощенный сфероид». Все суда были названы в честь знаменитых полководцев и флотоводцев: «Сунь–Цзы», «Саладин», «Цезарь», «Нельсон» и уж не знаю кто еще. Считаюсь, что они практически неуязвимы — тройной нос из молекулярной стати и всевозможные дополнительные приспособления, дабы сделать их «структурно непроницаемыми». Пример людской самонадеянности, смею добавить, наказанной, когда три таких корабля были подорваны вражескими сверхсветовыми снарядами во время Первой Войны с Пришельцами.

Теперь переоборудованный «Жуков» использовался для перевозки колонистов, по большей части потому, что он был огромен, и если на человека давать не больше полутора кубометров пространства, примерно с большой холодильник, то туда поместится прорва народу. «Жуков», между прочим, был все еще хорошо вооружен — криоснарядами альфа–класса и генератором пучков частиц, потому что он отправлялся в неспокойные края, где по–прежнему были возможны близкие контакты худшего рода.

Шлехт милостиво выделил нам с Моралесом двадцать минут, чтобы обустроиться в шкафу, гордо именуемом кают–компанией, затем приказал приступать к работе, то есть начинать гонять нижестоящих. Он говорил с нами через хромированный шар на потолке нашей комнаты, который, несмотря на небольшой размер, производил невероятное количество шума. Мы называли его сучьим мячиком. И вот на нас наорали и потребовали, чтобы мы живо тащили свои задницы в казармы, где нас ожидал командир вместе со своим альтер эго, карликом.

Да, карликом — с большой головой, непропорционально длинным туловищем, короткими кривыми ногами, маленькими ручками и крошечными пальцами. Судя по шаткой походке, у него были проблемы с позвоночником. Одет он был во что–то неописуемое, у него была красная морщинистая кожа и внимательные темные глаза. В тех редких случаях, когда Шлехт обращался к нему, он называл его Кос, в рифму с «недорос». Едва странная парочка удалилась, Моралес тут же обозвал их «Кос и Босс», а позже, когда мы уже всерьез возненавидели генерала, он переименовал их в Борова и Гнома.

Сначала я решил, что Шлехт путешествует с собственным придворным шутом. Но Кос вроде бы не шутил и не устраивал розыгрыши, ничего такого. Вообще–то он по большей части молчал, и все же, едва Боров появлялся, дабы несколько усложнить нам жизнь, тут же рядом обнаруживался и Гном, глядя на нас пристально, но безо всякого выражения, словно каракатица.

Мы принялись за работу — надо было познакомиться с составом наших взводов, два раза по тридцать пять человек. На службе есть своего рода неписаное правило: в любом подразделении, сколь угодно малом, представлены все человеческие типы. У меня были такие чистюли, что их невозможно было застать c грязными ногтями, а были и столь упорно пренебрегающие личной гигиеной, что товарищи насильно загоняли их под душ и обрабатывали щеткой, чтобы избавиться от вони. Были парни и девицы, гомо и гетеро, неженки и головорезы, пьяницы и трезвенники, почти что полные болваны и один странный гений в духе Лоуренса Аравийского, по имени Соза, который по неизвестной причине предпочитал обитать на нижнем уровне иерархии и отказался от повышения, которое я ему предложил.

У Моралеса был ровно такой же взвод — только совсем другой. Вот такое вот животное человек — все особи разные, и все одинаковые, прямо как снежинки, разве что не настолько симпатичные.

Сержантом у меня был здоровенный ирландец по фамилии О’Рурк, у Моралеса — мелкий, но опасный кикбоксер по фамилии Чулалонгкорн. Внешне совсем не похожие, но оба отважные, сообразительные и совершенно аморальные. От них я узнал, что сержанты — это особый подвид и что офицерам, особенно салагам вроде нас, чертовски повезло, что они есть в ближайших окрестностях и говорят нам, что надо делать.