Лукреция с Воробьевых гор

Мы с Толей прожили вместе больше года, когда я вдруг спохватилась, что мои родные и близкие слишком редко навещают нас. Они как бы молча высказывали мне свое недовольство, и я не могла понять, что именно стало их во мне не устраивать с тех пор, как я вышла замуж за Толю.

Моя соседка Ирина, о которой я еще расскажу, объяснила мне это так:

— Ты сама собой недовольна, вот в чем дело, и люди это чувствуют, как собаки… И наоборот — если мы сами собою глубоко довольны, то и все вокруг приходят от нас в восторг.

Возможно, Ира была права. В качестве Толиной жены я сама себе не нравилась. Вернее, меня не устраивала исключительно роль жены, хоть я и старалась не подавать виду и никому никогда не жаловалась.

Если бы я вздумала воззвать к чувству сострадания своих близких, они бы, конечно, немедленно откликнулись. Но я помалкивала и ни с кем, кроме Каролины, которой ничего не надо было объяснять, не делилась своими трудностями.

Люся совсем забросила меня, потому что не чувствовала себя в нашем просторном доме так вольготно, как в тесной квартирке Игоря. В ситуации с Игорем она ориентировалась свободно и легко, это была знакомая Люсе история двух замороченных жизнью интеллигентов, в которой она ощущала свое преимущество передо мной. Она могла позволить себе давать советы, время от времени поругивать меня за неумение управлять мужем и вертеть им по собственному желанию, как это делают другие жены, могла устраивать в моей квартире обыск на предмет обнаружения доказательств несовершенства нашей жизни.

Но теперь, изредка навещая меня в те часы, когда Толяна не было дома, она как будто чувствовала его незримое присутствие и не смела высказывать никаких ко мне претензий, поскольку внешне мои позиции были безупречны. Я ни в чем не нуждалась. У меня было все, о чем только может мечтать женщина, — кроме любви, но с Люсиной точки зрения, ее отсутствие было мелочью. Она не рискнула даже открыть дверцы шифоньера, как делала во времена Игоря, и произвести инспекцию моих вещей, — и так было ясно, что по крайней мере с этим-то у меня все обстоит благополучно.

Люся старалась не задавать мне лишних вопросов, чтобы не упереться в какое-нибудь ненужное ей открытие относительно рода занятий моего мужа. Почему-то мне казалось, что сестре об этом известно гораздо больше, чем мне самой. Возможно, ей уже приходилось иметь дело с такими людьми, как Толя, и она опасалась их… Словом, общение наше протекало вяло, скованно, было полно недоговоренностей и недомолвок.

Папа тоже теперь приезжал крайне редко. Он никак не мог понять, что со мной произошло. В самом начале нашей жизни с Игорем он видел меня очень счастливой, а уже позже — несчастной и усталой, изо всех сил борющейся с трудностями, как с приступами дурноты. И то и другое состояние дочери было ему по крайней мере понятно. В первом случае он мог от души порадоваться вместе со мной, во втором — постараться меня утешить.

Но сейчас он не мог определить, счастлива я или нет. Это было какое-то промежуточное, странное состояние, которое приводило его в недоумение, и теперь папа не знал, как ко мне подступиться.

Ася тоже избегала меня и тоже постоянно демонстрировала мне недовольство, давая понять, что своим замужеством я как бы предала интересы нашего круга, ни больше ни меньше. Что я добровольно примкнула к тем, кто распинает и впредь будет распинать интеллигенцию — так она мне однажды и сказала, и я не посмела возразить: зачем же, раз уж она такая принципиальная, ей так сильно хотелось видеть кортеж машин у роддома.

К тому же она была занята сыном, сидела дома и отделывалась от меня звонками. Она чувствовала свое преимущество передо мною — как же, воспитывает ребенка, которого у меня нет. Ася совсем не называла своего малыша по имени, а только: сын, сына, сынуля… Когда она звонила мне, это был вообще-то не разговор, а мука.

— Ой, подожди минуту, сын схватил чайник с водой. Сынок такой стал любознательный, всюду лезет, на минуту от него не могу отойти. Сынуля, поставь чайник, сыночка моя, я кому сказала! Ой, минуту, сыночку, кажется, надо переменить памперс, я права, сынуля?

И я полчаса ждала у трубки, пока она не поменяет своему ребенку памперс.

— Ой, погоди минуту, мой сын отвинчивает хвост собаке… Сынулечка, оставь Агафончика в покое, он и так линяет…

И я полчаса слушала, как повизгивает в ее квартире бедолага Агафон.

Володя, Люсин муж, был самым частым моим гостем.

С ним мы молча выпивали бутылку водки… Да, мы почти не разговаривали, выпив, затягивали песню: «Над окошком месяц, под окошком ветер…» Но, как ни странно, после его ухода у меня возникало ощущение, что я облегчила душу за долгим, душевным разговором с настоящим другом.

Зато у меня была Каролина, а позже появилась и соседка Ира. Она возникла в нашем доме примерно через месяц после того, как мы переехали.

Я открыла дверь на непрекращающийся звонок — мы с Толей никого не ожидали, муж лежа смотрел хоккей, а я вязала рядышком в кресле — вывязывала кружева на льняную скатерть. Толя любил, когда я сидела возле него за этим мирным занятием.

Миниатюрная девушка, вся в кудряшках, с ямочками на щеках, в коротеньком цветном халатике, ворвалась в прихожую и сразу сунула мне в руку свою теплую ладошку.

— Очень приятно, ваша соседка Ирка. Приезжаю я с юга, а маман объявила, что у нас появились новые соседи. Я тут же прибежала знакомиться.

— Очень приятно, Лариса, — без всякого восторга пробормотала я.

— Ой-ой-ой, какая прихожая! Ух ты, помереть и не встать! Можно я комнаты посмотрю?

Не дожидаясь разрешения, Ирина шмыгнула в нашу спальню, и оттуда донеслось:

— Ой-ой-ой, какая спальня! Да как бы я тут кувыркалась! Ух ты, красотища какая! Прямо не верится, что в этой квартире до вас две скромные бабульки жили!

Ира влетела в гостиную и, не обращая внимания на мрачный взгляд, которым одарил ее с дивана Толя, уселась перед ним на корточки:

— Вы чего, новые русские, что ли?

— Кто это? — кивнув на Иру, осведомился у меня Толя.

Ирина схватила Толину руку, вяло свисающую с тахты:

— Я соседка Ирка, пришла познакомиться!.. Какой интересный у тебя муж, Лариса! Мне его дико не хватало, кругом были одни бабульки-соседки, а у меня, бедной, то бачок течет, то телевизор барахлит. Теперь будет кому все это ремонтировать, очень приятно.

— Ты что, незамужняя, что ли? — снизошел до вопроса Толя, повернув к Ире голову.

— Ой, а как это вы догадались?.. Вчера вот еще была замужняя дама, а сегодня просто девушка, опять невеста.

— Что ж так быстро развелись? — Голос Толи неожиданно потеплел.

— Ты не сказал, новый русский, как тебя зовут?

— Ну Анатолий.

— Так вот, Толюша, я все на свете делаю быстро, раз-два — и готово. Сегодня знакомлюсь, завтра выхожу замуж, послезавтра развожусь… Человек я занятой, все время тороплюсь. Я по профессии медсестра, очень приятно.