Луна и солнце

— Вы недурно ее выдрессировали.

— Я никогда не дрессировала ее, сир.

— Она слушалась тебя, — вставил Ив, — как собака.

— Она демонстрирует функции уникальной доли своего легкого. Это не… — Она запнулась, но решила сохранить ложную тайну. — Она позволяет ей дышать под водой, и только.

— А откуда вам известна истинная функция сего органа?

— Морская женщина сама сказала мне об этом, ваше величество.

Лоррен отрывисто и грубо расхохотался, но, благоразумно спохватившись, тотчас умолк. Слесарь прервал работу, снова налег на напильник и опять остановился.

— Морская женщина? — воскликнул его величество. — Вы хотите сказать, что русалка умеет говорить?

— Хватит, Мари-Жозеф! Я запрещаю тебе…

Как и слесарь, Ив замолчал, стоило его величеству поднять руку.

— Отвечайте, мадемуазель де ла Круа.

— Да, ваше величество. Я понимаю ее. Она понимает меня.

Слесарь вновь набросился на замок.

— Она не бессловесная тварь. Она умеет говорить, она наделена разумом. Она — женщина, она такой же человек, как и я, как все мы.

— Ваше величество, пожалуйста, простите мою сестру, вся вина лежит на мне, это я позволил ей сверх меры заниматься науками, и она переутомилась…

— Она пробудится и всплывет на поверхность?

— Она выполнит любое ваше повеление, ваше величество, — сказала Мари-Жозеф, — и я тоже.

— Перестаньте шуметь!

Слесарь отскочил от решетки и, пятясь и кланяясь, исчез.

— Мадемуазель де ла Круа, — произнес его величество, — будьте любезны, отоприте дверцу.

Она спустилась по ступенькам, вставила ключ в скважину и повернула. Замок открылся, дверца распахнулась.

Поддерживаемый Лорреном и графом Люсьеном, его величество двинулся к краю фонтана.

— Она меня понимает. Я сейчас покажу вам.

Мари-Жозеф спустилась по ступенькам на помост и шлепнула по воде рукой:

— Морская женщина! Его величество повелевает тебе вернуться!

Она пропела имя русалки.

Русалка лениво потянулась. Открыла глаза. Резко и сильно взмахнув хвостом, она взмыла сквозь водяную толщу. Взлетев на поверхность, она закашлялась и извергла из легких огромную массу воды. Она судорожно схватила ртом воздух, выдохнула и снова принялась ловить ртом воздух. Припухлости у нее на лбу и на щеках то увеличивались, то опадали, обезображивая лицо.

— Она жива! — прошептал месье Бурсен.

— Что же она такое, мадемуазель де ла Круа, — вопросил его величество, — если не бессловесная тварь?

— Она женщина, разумная женщина…

— Она не умнее попугая, — вставил Ив.

— Это воплощение безобразия вы называете женщиной?

— Посмотрите на череп водяного, ее покойного возлюбленного, сир. Посмотрите на его кости, на его руки. Послушайте пение русалки, и я переведу вам, что она говорит.

— Водяной нисколько не похож на человека, — настаивал Ив. — Взгляните на его ужасное лицо, на суставы его ног, на сокрытые половые органы — прошу простить меня за то, что упоминаю такие подробности, ваше величество.

— Собака, попугай, неразумная тварь! — воскликнул его величество. — Но уж никак не женщина!

С этими словами он отвернулся.

Неудача потрясла Мари-Жозеф, холодом сковав сердце и мучительно перехватив горло, словно она упала в воду русалочьей темницы. Русалка, все это время плававшая взад-вперед у ее ног, поняв, что король не дарует ей жизнь, пронзительно вскрикнула и зашипела.

— Месье Бурсен, пожалуйста, сообщите нам, что вы намерены с нею делать, — повелел король.

— Ваше величество, я обнаружил то, что идеально соответствует случаю! — Месье Бурсен зашел в клетку к его величеству, открыл старенькую потрепанную книжку и почтительно показал королю какой-то рисунок.

— Великолепно, господин Бурсен! Я весьма доволен.

— Будьте любезны, бросьте ей рыбу, мадемуазель де ла Круа, пусть она выпрыгнет из воды, чтобы я мог оценить степень ее упитанности!

Месье Бурсен жадно воззрился на русалку; Мари-Жозеф, не веря своим глазам, воззрилась на месье Бурсена и короля.

Русалка обдала их брызгами, сильно ударив по воде перепончатыми пальцами ног.

— Ваше величество, Церковь полагает, что русалка — это рыба, а посему мясо ее не возбраняется вкушать в пятницу. Однако согласно сведениям, которые мне удалось разыскать, плоть ее не менее сочная, чем мясо. Если я зарежу ее сейчас, ваше величество, то смогу приготовить что-нибудь изысканное только для вашего величества, может быть паштет, оно как раз поспеет к вашему ужину, и вам не придется ждать полночного пира.

— Весьма любезно с вашей стороны, господин Бурсен.

— А из остатка ее плоти я смогу воссоздать блюдо, которое подавалось на пиру Карла Великого, это будет мой шедевр!

Он неосторожно склонился над краем фонтана, переводя взгляд с рисунка на живую русалку и обратно.

Затем он по очереди показал рисунок академикам, Иву и Мари-Жозеф.

На гигантском блюде на животе лежала русалка, неестественно выгнув спину и подогнув колени; ее снабженные перепончатыми плавниками ступни почти касались затылка. Она прижимала к себе осетра, словно кормящая мать — младенца к набухшей молоком груди.

— Я нафарширую ее соски креветками и морскими гребешками. Я начиню ее тело запеченными устрицами. Я приправлю ее волосы стерляжьей икрой. Как жаль, что водяной умер, как жаль, что мне не придется приготовить их вместе! Нельзя терять время, я должен зарезать ее как можно скорее!

На гравюре зажаренная русалка уставилась в пространство широко открытыми, ничего не выражающими глазами.

Мари-Жозеф не выдержала и пронзительно закричала.

— Мне понадобится каспийский осетр… Что случилось, мадемуазель де ла Круа, не бойтесь, конечно, это существо безобразно, но я приготовлю его так, что оно предстанет почти прекрасным!

— Закройте книгу, месье Бурсен! — велел граф Люсьен.

Лоррен через три ступеньки бросился к Мари-Жозеф и схватил ее в объятия, и она глухо зарыдала, прижавшись к его груди.

— В чем дело? — удивился месье Бурсен. — Мадемуазель де ла Круа не любит дары моря?

— Где мои нюхательные соли? — взволновался месье. — Я положил их в карман или оставил в муфте?

— Ваше величество, — начал Ив, — прошу прощения, моя сестра всегда отличалась сострадательностью и чувствительным сердцем. Она привязалась к русалке, словно к котенку или щенку…

Мари-Жозеф, прильнув к Лоррену, тщетно пыталась унять дрожь и подавить рыдания.

— Вот они! — провозгласил месье.

Ее ноздри обдала струя резкого, терпкого запаха, и она принялась чихать без остановки. Взор ее затуманился от слез.

— Могу ли я забрать русалку, ваше величество? Мясо надобно как следует выдержать, ваше величество, иначе оно будет с душком, ваше величество.

— Это создание — рыба, — произнес граф Люсьен.

— Рыба, месье де Кретьен?