Луна и солнце

— Проявите мужество, — наставительно произнес Лоррен. — Пусть его величество гордится вашей твердостью, а не стыдится вашей трусости.

Феликс закатал рукав ее платья выше локтя, сжал запястье и извлек ланцет. Острая сталь пронзила нежную кожу на внутренней стороне ее предплечья. Сквозь боль полилась горячая кровь; ее металлический запах заглушал даже терпкие духи Лоррена. Кровь хлынула в тазик, обрызгав ее амазонку и простыни. Ярко-алые пятна проступили на белоснежном пышном кружеве, словно изливавшемся из рукавов доктора Фагона.

Улыбаясь, неотрывно глядя ей в глаза, Лоррен за плечи прижимал Мари-Жозеф к кровати.

Прихрамывая, Люсьен шел по узкому, темному коридору, стараясь не замечать глухую боль в раненой ноге и куда более сильную, почти никогда не покидавшую его — в спине. Он не любил чердачного этажа дворца. С его убожеством и царившими там мерзкими запахами для Люсьена ассоциировались неприятные воспоминания. Ребенком, пажом, он жил в покоях королевы. После того как Марокканское посольство вернуло себе расположение короля, он поселился в городе Версале и пребывал там, пока не завершилось строительство его сельского дома. Здесь же, в этом переполненном крысином гнезде, ему довелось квартировать лишь в самые тяжкие месяцы жизни, когда на него обрушилась опала.

Внезапно отворилась дверь комнаты мадемуазель де ла Круа, и в коридор вышли доктор Фагон, доктор Феликс и Лоррен. Отчаянные крики мадемуазель де ла Круа сменились тихими всхлипами. Люсьен нахмурился. Обыкновенно он безошибочно выносил суждение о характере и редко принимал труса за храбреца. А мадемуазель де ла Круа он счел хотя и излишне импульсивной, но решительной и стойкой.

Люсьен кивнул Фагону и Феликсу и ответил на суховатое приветствие Лоррена. Феликс потер большим пальцем тыльную сторону ладони, размазывая капли крови и оставляя на коже бледно-красные следы.

— Я исцелил ее от истерии, — объявил Феликс.

— Его величество будет рад это слышать. Он весьма высоко ценит эту барышню и ее семейство.

— А также ее золотистые кудри и белоснежную грудь, — вставил Лоррен.

Люсьен откликнулся банальным комплиментом:

— Ею нельзя не восхищаться.

Хотя мадемуазель де ла Круа нисколько не стремилась завлечь и соблазнить короля, слухи о ее связи с его величеством могли только упрочить ее положение в свете. Люсьен желал, чтобы его величество и в самом деле вступил в подобную связь. Союз короля с мадам де Ментенон, требовавшей от него неизменного глубокого благочестия, мало поддерживал его жизненные силы.

— Возможно, завтра ей потребуется еще одно кровопускание, чтобы закрепить успех.

Фагон наклонил таз, и жидкая кровь стала переливаться под образовавшейся сверху пленкой.

Феликс пронзил ее пальцем, разорвав эластичную поверхность. Фагон проследил, как кровь стекает через край, пятная ковер.

— Как вы верно заметили, у нее слишком густая кровь, — заявил Фагон. — Но я приведу в равновесие все ее основные «соки». Пускай она даже откусит мне палец.

Он ухмыльнулся.

— Меня она тоже пыталась укусить, — сказал Лоррен, когда они двинулись дальше, — дерзкая девчонка. — Он слегка усмехнулся. — Билась, как пойманная лань. Но вот меня она точно поймала в свои сети.

Оставшись в одиночестве, Мари-Жозеф заплакала, лежа на скомканных простынях, среди клочков окровавленной корпии, и лбом уткнувшись в локоть. Она услышала или почувствовала приближение графа Люсьена и в изнеможении потянулась к нему:

— Господи, пожалуйста, не надо больше…

Она неловким жестом дотронулась до его плеча. На повязке расплылось кровавое пятно. Люсьен взял ее за руку.

— Ах! — Она отпрянула, потрясенная. Влажные неопрятные пряди волос почти скрыли ее лицо, в котором не было ни кровинки.

— Простите… Я думала, что это мой брат.

— Я позову его.

— Нет! Я не хочу его видеть.

— Вам лучше? Вы успокоились? Вас перестали посещать галлюцинации?

— У меня не бывает галлюцинаций! Я действительно могу разговаривать с русалкой! Полагаю, вы верите мне, сударь, а если нет, то зачем вы подвергали себя из-за нее такому риску?

— Его величество поступает так, как ему заблагорассудится, — сказал граф Люсьен. — Я лишь предложил логическое обоснование его выбора.

— И вы спасли ее только поэтому?

Люсьен не ответил.

— Что ж, хорошо, — прошептала она. — Вам дорого одно лишь благо его величества. Вы спасли русалку потому, что он не должен убивать морскую женщину, обрекая на гибель свою бессмертную душу?

— Вам лучше заснуть, — сказал Люсьен, предпочитая прервать разговор на опасную тему. — Завтра утром вернется доктор Фагон.

— Неужели вы хотите, чтобы я умерла от кровопускания, как мой отец?

Последние слова она произнесла сдавленным шепотом, вне себя от ужаса. Люсьен уже раскаивался в том, что отказал ей в смелости, ведь у всех, кого он знал, была по крайней мере одна фобия, а с точки зрения Люсьена, бояться докторов было совершенно разумно.

— Вы ненавидите меня? — прошептала она.

— Помилуйте, почему вы так решили?

— Тогда не позволяйте им больше пускать мне кровь, — взмолилась она, — пожалуйста!

— Вы и в самом деле слишком многого от меня требуете.

Если король повелел сделать мадемуазель де ла Круа кровопускание, Люсьен никак не мог этому воспрепятствовать. Он посвятил свою жизнь выполнению королевских приказов, а не противодействию им.

— Пожалуйста! Пожалуйста, дайте мне слово!

Она с трудом приподнялась в постели, в ужасе и отчаянии вцепившись в его руку. Страх и боль на миг превратили ее в затравленное, обезумевшее животное.

— Пожалуйста, помогите мне! Мне так нужен друг!

— Я сделаю все, что смогу.

— Дайте мне слово.

— Хорошо, — сказал он, не до конца уверенный, что поступает правильно, но тронутый ее страхом. — Обещаю.

Она бессильно опустилась на постель, дрожа, все еще не отпуская его руку, и закрыла глаза. Ее волнение постепенно улеглось, пальцы разжались.

Люсьен вздохнул и пригладил ее влажные, потемневшие от пота волосы.

Мари-Жозеф покачивалась на волнах забытья, то уплывая в сон, то ненадолго возвращаясь, ощущая присутствие графа Люсьена, утешенная его обещанием, чувствуя близость обитателей своего воображения, боясь увидеть их в своих снах. Она и сама не в силах была понять, что внушает ей больший ужас: сновидения или реальность.

Когда она проснулась, в комнату из окон лился лунный свет, словно затопивший пол расплавленным серебром. Граф Люсьен ушел. Халида спала рядом с ней, обнимая и согревая ее, и это было необычайно приятно. Доктор Феликс забыл свою угрозу пустить кровь и Халиде; на руках у сестры Мари-Жозеф не увидела ни порезов, ни повязок. Ив дремал, уронив голову на стопку бумаг. Утром он наверняка проснется со стоном: «Шея затекла!»

Ив и Халида, вероятно, раздели ее, потому что на ней осталась только запятнанная кровью рубашка. Она надеялась, что Халида предварительно попросила графа Люсьена уйти и что с нее не стали совлекать одежды на глазах у адъютанта короля. Она не принадлежала к августейшей семье, и потому ей не пристало одеваться на глазах у придворных и справлять нужду при свидетелях.