Луна как жерло пушки. Роман и повести

Началась война.

Получив повестку из военкомата, Пержу почувствовал облегчение. Будто камень с сердца свалился. Другие ходили мрачные, встревоженные, а Костаке набил до отказа карманы папиросами, благосклонно протянул Марии руку на прощание, сказав, что уходит на фронт. Его не тронуло, что она вся замерла, широко раскрыв глаза, будто не понимая, о чем идет речь, — и ушел.

В здании военкомата все кипело, и в море голов Пержу вдруг заметил знаменитую кепку Петрики Рошкульда. С трудом он пробился к нему.

— Здравия желаю, товарищ Рошкулец! — сказал Пержу, по-военному отдавая честь. — Вот что, товарищ Рошкулец, я тоже получил повестку и иду на фронт. Хорошо, что вовремя встретил тебя. Могу ли я сразу получить обмундирование и оружие?

Он почтительно протянул повестку и с лихорадочным нетерпением ждал ответа от своего начальства.

Но Петрика казался растерянным и не очень-то внимательно слушал его. Бегло взглянул на повестку.

— Сначала ты должен пройти комиссию, — ответил он без воодушевления.

Хотел уйти, потом замялся.

— Скажи-ка, у тебя хорошее зрение?

— То есть как? — не понял Пержу.

— Далеко видишь? В цель попадешь?

— Само собой, я ведь…

— Ладно, ладно, — быстро согласился Рошкулец. — Гляди только, не прикладывайся к стаканчику… А Мария что? Остается? Или эвакуируется?

— A-а… — смущенно протянул Пержу. — Мария…

— Правильно, — сказал Рошкулец, словно услышал ответ. — А этого прохвоста Цурцуряну ты не встречал? Нигде не могу найти его, бродягу…

— В самом деле, где он? — удивился Костаке. — Давненько я не видал его.

Рошкулец усмехнулся в усы.

— Как-то раз я показал ему кончик рогатки, и соколик улетел, перепуганный насмерть. Наверное, вбил себе в голову, что его ищет милиция. Прячется в какой-нибудь щели. А ведь нечего ему, дурню, бояться. Он же и крошки-то не взял…

Рошкулец приподнял козырек кепочки и посмотрел на красноармейцев, стоящих у военкомата.

— А фашистов мы побьем, так и знай. Жестоко побьем. Здесь — мы, в Германии — рабочие. Недолго осталось Гитлеру… А теперь прощай, браток, я тороплюсь на эту чертову комиссию. И кто только ее выдумал! — Он натянул кепку на самые глаза. — У меня тоже хорошее зрение… Как думаешь, попаду я в цель? Попаду! Эх!.. — ответил он сам себе, удаляясь бодро и решительно, но сразу было заметно, что его что-то мучает.

Потом видел его Пержу мельком ночью на вокзале. Рошкулец терся возле эшелона. Был он очень странно одет. Поверх куртки военная шинель, а голова не покрыта, и это было странно, на него не похоже. Пержу не привык видеть его без кепки. Сам он и все его спутники были в новеньких пилотках со звездочками.

Впервые Петрика что-то потерял в его глазах, словно стал ниже чином.

— Привет! Ты прошел комиссию? — спросил Костаке.

— Какую комиссию? — вздрогнул Рошкулец, на этот раз совсем скосив глаза.

— Ты же недавно говорил…

Но тут людская волна подхватила Пержу, и он потерял Петрику из виду. Он вновь встретился с ним лишь на рассвете следующего дня. Они уже были в вагоне и вдруг услышали шум. Сонные бойцы схватились за оружие. Те, кто лежал на верхних полках, соскакивали, чтоб посмотреть, в чем дело.

После того как все успокоились, Пержу увидел Петрику. Дежурный, крепко держа его за воротник шинели, рассказывал сержанту, как наткнулся на него. Он, дескать, давно его заприметил, следил, как тот пробрался в вагон, и схватил как раз когда он пытался забраться под скамейку. Кто он такой? Почему наполовину в гражданском? С какой целью он проделал все это, с какой целью?

Рошкулец молчал.

Только когда сержант при обыске наткнулся на его гражданские документы, Рошкулец попытался что-то сказать. Но военный не стал разговаривать с ним. Он засунул ему в карман документы, вытащил из-за пазухи кепку с мятым козырьком, нахлобучил ее ему на голову и, пользуясь тем, что эшелон остановился возле какой-то станции, приказал дежурному высадить Рошкульца. Не выпуская из рук ворота шинели, боец подтащил обмякшего Рошкульца к двери вагона, легонько поддал коленом…

Все это время Пержу стоял в каком-то оцепенении.

Ему все казалось сном. И только когда товарищ, перед которым он благоговел, в которого так верил, выпрыгнул из вагона, он кинулся вслед за ним. Петрика неподвижно стоял у насыпи.

— Петре! — испуганно шепнул Пержу. — Что случилось? Почему тебя сняли с поезда?

Рошкулец с трудом сорвал с головы надетую по уши кепку, попытался поправить козырек и, ничего не добившись, смял ее и сунул в карман.

Пержу с изумлением следил за ним. Он ждал ответа.

— Так надо! — сказал наконец Рошкулец, застегивая шинель на все пуговицы. — Смотри, парень, выполняй свой долг. Слышишь?

Паровоз протяжно засвистел.

— Садись, садись, отстанешь! — торопил его Петрика. — Прощай же, я спешу… — Тут Рошкулец замялся. — Я вернусь, надо посмотреть, что с мастерскими. Верно, Цурцуряну вылез из своей норы и ходит вокруг да около. От этого прощелыги можно всякого ожидать. Да с ним еще куда ни шло, мы его легко возьмем в оборот. А вот как бы не нагрянул откуда-нибудь Стефан Майер! Да-а, мастерские… Нужно позаботиться о них до скорого вашего возвращения. Может, мы успеем починить крышу, а то как бы техника не поржавела. Может, и стены поштукатурим. Но первым делом надо покопаться в станках, смазать их, потому что в спешке первых дней войны… Ну, прощай, дай руку!

Голос его окреп, был такой же, как прежде. Только глаза отводил в сторону. Косые глаза, которые подвели его на комиссии и за которые он, Петрика, не дал бы теперь и гроша ломаного.

Костаке глядел, как его товарищ идет обратно, в самый конец эшелона, ступая тяжело, как по глубокому песку. Он увидел, что Петрика остановился около двух бойцов, которые наспех стряпали что-то. Они умудрились быстро развести костер из хвороста и соломы. Дым разносил вдоль эшелона легкий горьковатый запах гари, напоминающий запах горящей стерни. Только что один из них принес дымящийся котелок.

— Кипяток из паровоза! — донеслось до Пержу.

Он увидел, как они высыпали в котелок свой паек крупы, щепотку соли из тряпочки, присели на корточки, время от времени поглядывая на пыхтящий в голове состава паровоз.

Рошкулец тоже глядел на них. Все смотрел и смотрел на костер и на этих бойцов. И только когда вода в котелке закипела, он снова двинулся дальше в конец эшелона. Пока не пропал из виду. А Костаке все еще глядел ему вслед.

Он пристально разглядывал какую-то точку на горизонте, в том месте, где растаяла фигура Рошкульца, долго следил за ней, стараясь не потерять, словно боялся, что эта точечка — все, что осталось от Петрики.