Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
Ребята застыли, слушая, а он продолжал:
— Однажды на закате, когда Алеша подымался по заросшему лесом склону, он услышал гул, словно грозивший разрушить гору. Парень бросился в ту сторону, и — странное дело — чем ближе, тем глуше становился гул, ровнее. Алеша ускорил шаг и, пробившись сквозь чащу, замер от удивления: из расщелины скал низвергался в пропасть водопад. Он повисал прозрачной стеной, сквозь которую виднелось черное подножие скалы, покрытое трепещущим зеленым мхом. И вдруг Алеша заметил олененка. Олененок, вытянув шею, коснулся губами воды. Алеша невольно шагнул
Физрук умолк, увидев заместителя директора. Каймакан подошел, подал ему руку и, одним взглядом охватив всех учеников, поинтересовался графиком занятий. Выслушав ответ, он отметил что-то в своем блокноте, добавил: с завтрашнего дня группы учеников будут посменно работать на строительстве новой школы и Сергею придется подсократить программу. Потом, увидев кого-то, повернулся на полуфразе, извинился и ушел.
— «…но… в тот же миг…» — как зачарованный повторил Котеля, пытаясь связать нить прерванного рассказа.
— А дальше?
— Вот здорово! Как в книжке!
— Почему в книжке? Это же чистая правда! Все так и было! — вскинулся внезапно Хайкин.
— Вы лично знали Алешу, правда, Сергей Сергеевич? — сказал Котеля, глядя на физрука с огромным доверием.
— Когда ж он учился, если все время бродил? — усомнился Пакурару.
— А вот узнаешь! — сказал Хайкин.
Но Сергей озабоченно глянул на ручные часы.
— Хватит на сегодня… Ну что вам еще сказать? Олененок попил воды и был таков, — сказал он, и ребята поняли, что настаивать ни к чему. — А теперь, Хайкин, твоя очередь прыгать!
Вперед вышел паренек лет пятнадцати, с копной черных волос над смуглым лбом — одни колечки да завитушки.
— Ну, смелее, Негус!
Хайкин рванулся с места, но, когда в самый раз было прыгать, затоптался перед «кобылой».
— Давай, Миша! — крикнул Вова Пакурару. — Какого черта! Абиссинский негус и тот бегает лучше!
Послышались смешки, но физрук жестом восстановил тишину. Движением плеча он опять поправил пиджак.
— Подойди-ка сюда! Иди, иди, Миша!
Курчавый шел медленно, обиженный и нерешительный. Колосков терпеливо ждал. Когда Миша подошел, Сергей сбросил пиджак. Ребята восхищенно смотрели на его гибкое, мускулистое тело, на его выправку спортсмена. У него были светло-голубые с искоркой глаза. Ребятам нравился и его приплюснутый нос, они находили его великолепным. Нос боксера!
— За мной! — сказал физрук. — Приготовиться…
Он дал команду и побежал первым, красиво, легко, словно не касаясь земли. Хайкин, напротив, втянул голову в плечи и бежал изо всех сил, тяжело дыша. И, неожиданно рванувшись вперед, странно и неуклюже подпрыгивая, обогнал физрука. Ну, раз так, то и Сергей прибавил шагу, но вдруг споткнулся, потерял равновесие и растянулся на земле. Ребята смущенно переглянулись, кто-то испуганно вскрикнул, послышался резкий, короткий смешок Вовы Пакурару. Все подбежали к упавшему.
А Хайкин с ходу перепрыгнул «кобылу» и, оглянувшись на ребят, бросился в сторону мастерских.
Сергей поднялся сам. Озабоченно посмотрел на окна училища и быстро отряхнулся.
Ребятам было тяжело. Пустой рукав Сергея был так искусно спрятан, тело его было таким
ловким, что они на минуту забыли, что у него нет руки…Весна!
Каждый чувствовал ее приближение по-своему. А Ион Котеля и вовсе сгорал от нетерпения. Он вскакивал затемно, прижимался лбом к темному окну и всматривался в слепую ночь. Что он мог увидеть?
Но, значит, видел что-то. Торопливо одевался и выбегал. До того, как вставали его товарищи, он успевал обегать всю окраину, выходил в поле. Жадно вглядывался в зарю, которая пылала где-то далеко, над проселочными дорогами, над колодезными журавлями, нежными озимыми, суковатыми орехами в садах, оголенными сливами, которые не сегодня-завтра раскроют почки…
Он чувствовал, как из-под снега вот-вот проглянет черная, как деготь, земля. Люди выйдут в поле с плугами, тронутся тракторы, оставляя позади себя дымок сгоревшей солярки. Он уже улавливал этот запах, смешанный с сыростью земли, навозом и парным молоком. Такой знакомый запах…
Котеля вглядывался в полоску полевой земли, еще заснеженную и промерзшую, и ему мерещилась его родная Котлона. Желтый холм с цветами на затоптанных овцами тропинках, тихий пруд в долине, несколько глухих улочек, которые, когда спускаешься к ним, ныряют каждая в свой овраг. Двор, окруженный летом акациями и зеленым терновником, а зимой высоченными сугробами. За воротами новый сарайчик, плотно сплетенный из хвороста и обмазанный только до половины, в глубине двора старая мазанка с подпорками с трех сторон, с изъеденной временем камышовой крышей.
Он вспоминает…
Отец копил по грошику, чтоб купить волов. Собирал год за годом. Во всем себе отказывал, из кожи вон лез. Ходил в латаных и перелатанных постолах. Хлеб не держался в доме дольше рождества. Каждую осень отец шел на озеро, нанимался резать камыш. Зимой там же лед колол. Возвращался поздно ночью, в насквозь промерзшей одежде. Мать встречала его на пороге, чтобы раздеть, разуть. Всю ночь сушила одежду и портянки. Лежа на печке, отец кричал ей:
— А ну-ка, подай сюда, Надика, кисет, выкурю и я цигарку!
Но он говорил это понарошку. Ионика знал, что отец и курить бросил, чтобы собрать лишнюю копейку. В кисете он хранил теперь свои сбережения. Каждый день пересчитывал дневной заработок, клал его в кисет, снова пересчитывал все деньги. Он раскладывал и сортировал их на расстеленном коврике. Бумажные леи клал в одну сторону, монеты — в другую. Мелочь складывал отдельно. Он пересчитывал не спеша, бормоча про себя, словно боясь, что его услышат. Только матери он доверял. Но и она все это время стояла молча, опустив глаза.
— Волов, может, не под силу нам купить так сразу, — рассуждал отец, — но пару бычков я все-таки приведу тебе во двор, Надика. Тогда запрягу бычков и буду возить лед в город, на фабрику этой… как ее?.. газированной воды. — Отец задумывался. — Спервоначалу им туго придется в ярме. Ничего… Корму побольше, а груз полегче. С ними ухо востро держи. Пока не вырастут, не окрепнут… В конце концов, в гору можно и плечом подтолкнуть… Да, и хлев им нужен, Надика. Не будут же бычки стоять зимой во дворе, на ветру…