Лунные дни

Глеб вновь отшвырнул трубку - хорошо, в этот раз на мягкий диван, а не на пол. Прорычал:

– Ч-чертов Рева!

– Что он тебе такого сказал?

– Пойду прогуляюсь!

Да уж, подыши свежим воздухом, моя техника и мебель целее будут...

Как ни странно, Миле хорошо в этот день работалось. Она печатала, практически не задумываясь, - словно кто-то стоял у нее за спиной и надиктовывал в самое ухо. Наверное, пресловутый Муз нагулялся, усовестился-таки и решил наверстать упущенное за предыдущие странные дни. Больше всего она любила в писательстве вот это состояние - несущей волны. Потом и текст править практически не приходится...

Мила даже не заметила, как за окном стемнело.

О чем ее не замедлил оповестить явившийся Глеб. Она пошла открывать ему дверь - расслабленная, довольная, встряхивая на ходу гудящими запястьями. В самый последний момент даже вспомнила, что нужно заглянуть в "глазок".

– Ты что, совсем сдурела?!
– рявкнул с порога Глеб.

Мила удивилась:

– Да нет, не больше обычного...

– Ночь на дворе, а у тебя все нараспашку! Сколько можно говорить?

Пролетел мимо нее, Мила услышала, как он с лязгом и грохотом захлопывает окна и балконную дверь. Выскочил на кухню, блеснув по дороге злобным взглядом:

– Как можно быть такой... кретинкой!

Снова грохот оконных рам.

Мила подумала и пошла за ним следом. Глеб, запрокинув голову, громко и жадно пил воду прямо из чайника.

– А на каком основании ты так со мной разговариваешь?

– Да потому что ты элементарных вещей не понимаешь!
– бросил через плечо Глеб и вновь припал к чайнику.

– Я много чего в жизни не понимаю, - холодно сказала Мила, - но самое главное не понимаю - почему я в своем собственном доме должна терпеть твои вопли?

Глеб грохнул чайником и круто повернулся к ней. Белки его глаз налились кровью.

– Потому что я хочу тебя защитить, идиотка! А ты... ты только лезешь, куда тебя не просят! И никогда не делаешь того, что тебе говорят!

Мила прижмурилась и сказала - еще отчетливей и выразительней:

– Молодой человек (точка, призыв к вниманию), я никогда (восклицательный знак) не просила вас (два восклицательных знака) меня защищать! Так что можете быть свободны! (пауза) И причем - немедленно!

Глеб смотрел на нее, странно ссутулившись - точно подобрался перед прыжком. Глаза его стали просто бешеными.

– Что?
– спросил отрывисто.

Мила поежилась - но мысленно.

– Я сказала: отправляйся домой или... куда хочешь. Выживу и без тебя.

Глеб стоял неподвижно. Мила просто физически ощущала, как злость плавится в его теле, скручивая мышцы в тугой узел; почти видела, как она обволакивает его, струится, словно раскаленный воздух над нагретым пригорком...

Он так стремительно метнулся из кухни, что Миле на миг показалось - ее просто снесут с дороги. Разминулись на миллиметр. Через мгновение Глеб уже вылетел из комнаты со своей сумкой, наспех застегнутый ее замок прищемил торчащий край какой-то одежды. Резко повернул ручку и от души грохнул дверью. Металлический звон пошел по всему подъезду.

– Ну и проваливай, - напутствовала Мила негромко. Подумала и закрыла дверь еще на один замок. Потом проверила окна - слава богу, стекла этот псих не разбил.

Да, недолго же ее поохраняли!

Мила проснулась практически в тот же час, что и Глеб прошлой ночью. Собственно, она и задремала-то незадолго до этого - сегодня как никогда чувствовалось, что она в квартире совершенно одна: странные шорохи, стук тополиных веток по стеклу, рычанье водопроводных труб (и какой сволочи приспичило принимать ванну перед рассветом!). Пожалуй, пора заводить какого-нибудь домашнего любимца, раз домашняя скотина в виде мужика у нее никак не приживается...

Нет, Миле не приснился кошмар, который преследовал Глеба. Или новая идея для книги - она специально держала возле кровати блокнот с ручкой для записи снов, пока те еще не растаяли в трезвом воздухе утра.

Просто в ее недолгом сне наконец сложился паззл, кусочек которого никак не находился наяву. Встал на место, и картинка получилась яркая, полная. Понятная. Мила нашарила телефон, стоявший у кровати. Ей даже в голову не пришло, что Глеб может отсутствовать или просто элементарно спать.

Он не произнес ни слова, просто прервались длинные гудки, и Мила, ничтоже сомняшаще, выпалила:

– Глеб! Ты оборотень?

Пауза была длинной - ни шороха, ни дыхания, ни обычного потрескивания или гудения телефонной линии, сложной паутиной опутавшей город.

– Да, - тихо сказал Глеб.

– Придешь днем?

Хриплый выдох - казалось, Глеб хотел засмеяться, но запер смех в горле.

– Да.

Он сидел напротив: настороженный, сжатый, как пружина. Взгляд запавших глаз - как обычно, исподлобья, - напряженный. Казалось, он боялся ее. Мысль об этом Милу позабавила: это она должна его опасаться! Но вот не боялась, наоборот, неожиданный поворот знакомства, и так достаточно необычно начавшегося, заинтриговал и взбодрил ее.

– Есть хочешь?

– Я уже.

К полнолунию его все больше тянуло к полусырому, а то и вовсе сырому мясу. Хорош бы он был, жадно поглощая при ней сочащийся кровью кусок!

Мила нетерпеливо вздохнула. Он видел, что ее переполняют вопросы. Эти вопросы светились даже в ее поблескивающих глазах. Точно в детских комиксах. Но писательница, на удивление, придержала свой нетерпеливый язык. Сказала неожиданно:

– Глеб, если ты не хочешь говорить об этом...

То что? То она лопнет от любопытства, но честно не задаст ему ни единого вопроса? Глеб не верил этому - не мытьем, так катаньем, но Мила выдавит из него все, что ее интересует.

И тут он с удивлением понял, что хочет ей рассказать. Все.

...Мила прикончила уже пятую чашку кофе. Глеб пил только воду - жадными крупными глотками: от долгого рассказа у него постоянно пересыхало горло. Он говорил, говорил и говорил. Хозяйка не перебивала его уточняющими вопросами, не ахала, не охала, зачастую даже на него не смотрела. Зато Глеб неотрывно смотрел на нее - цеплялся взглядом, как якорем, точно боялся, что его унесет мутным потоком воспоминаний.

Часть из этого он рассказывал и раньше. В ИМФ. Но тогда он выкладывал факты. Отвечал на вопросы, как на анкету. Никого из "феноменщиков" не интересовало, что чувствовал тринадцатилетний пацан, впервые обернувшись. Как тогда смотрела на него мать... Из-за этого взгляда он надолго исчезал из дома. Но все же возвращался, потому что даже у зверя должен быть свой дом. Нора. А перед полнолунием уходил в подлесок за широкой трассой (они жили тогда на самой окраине города). Мало ли бродячих собак там обитает, пугая грибников и любителей пикников на природе!