Лунный камень мадам Ленорман

Остановиться.

Обернуться и увидеть… тень? Ту ли, что еще мгновенье тому маячила впереди?

– Анна… – Этот голос она узнала, хотя и не слышала его вот уже пять лет.

– Ольга?

Мертва. Анна сама щупала холодные ее руки, трогала шею, подносила к губам и зеркальце, и куриное перышко. Била по щекам, отчаянно надеясь вернуть к жизни. А после помогала обмывать, ей казалось невозможным, что сестры будут касаться чужие руки.

– За что, Анна? – всхлип.

И вновь холод.

Нет, не существует призраков. И Ольга была мертва, а значит… снова шутка? Жестокая… Франца ли? Или же кто-то ведет собственную игру?

– За что они, Анна?

– Покажись.

Смех. И песенка, которую Ольга любила напевать… и вот точно так же слова путала, спотыкалась и, оборвав романс, фыркала раздраженно. А музыка? Откуда она?

Или Анна вовсе лишилась разума и теперь испытывает галлюцинации? А быть может, дело в той индийской траве, о которой говорил Витольд? Или все происходит наяву?

Анна ущипнула себя за руку.

Больно.

– Анна, – вздохнул призрак. – Упрямишься… идем…

А ведь голос изменился, неуловимо, но… это игра. Вот только куда ее хотят завлечь? И Анна, обернувшись, убедившись, что коридор по-прежнему пуст, шагнула за белесой тенью. А та поспешила отступить.

Франца ли затея? Он обещал, что не тронет Анну, но стоило ли верить его словам? А если не Франц… Мари? Они с Ольгой одного роста, и… и смешно представить себе в роли призрака Витольда, хотя он некогда и увлекался театром, порой снисходя и до женских ролей. Ференц тем паче не стал бы опускаться до подобного розыгрыша…

Но чего ради?

Призрак вел наверх.

Пустая лестница. И дверь, которая открыта.

Полумрак чердака, запах сена и дерева, смутные очертания предметов, закрытых простынями. Пыль. Скрипучие доски. И призрак, замерший у окна.

Теперь можно разглядеть его, вернее ее… женщина в белом наряде невесты. Волосы растрепаны, а лицо покрыто толстым слоем белой краски, должно быть, для придания мертвенной бледности. А глаза Мари – все ж таки она! – подвела черной тушью. И губы сделала красными.

Пошлость какая!

– Анна… – прошептала она, протягивая руки.

– Прекрати. Это совершенно несмешной розыгрыш. Чего ты добивалась?

Мари не стала притворяться и просто ответила:

– Того, чтобы ты пришла сюда.

Дверь за спиной Анны закрылась.

Она не одна. Ну конечно… кого ждала Ольга в тот день? Ференца? Или Франца, которому решилась открыть правду о своей беременности? Или слова о свидании были ложью?

– Ты ее убила. – Анна поняла, что ничуть не боится этой женщины. – Ольга волновалась, верно? И попросила вина. Ты же знала об этой ее дурной привычке.

Мари вытащила платок и принялась вытирать лицо, но лишь размазала грим.

– Ты подала вино, а заодно вылила в него весь флакон сонной настойки. Ты знала, что она уснет и не проснется…

– Знала, – согласилась Мари.

У нее не лицо – маска, расписанная белым, черным и красным цветами, искаженная злобой и отчаянием.

– За что?

– За то, что у нее было все, а у меня – ничего. Это ведь несправедливо!

Анна отступила к двери.

– Уйти не получится, – Мари покачала головой. – Прости, но ему нужен виновный. Он ведь не успокоится…

– Я сильнее.

– Конечно. – Мари сняла светлый парик и, сдернув покрывало с ближайшего короба, сунула парик в него. – Ты сильней, но… Анна, скажи, разве у тебя не кружится голова? И слабости ты не ощущаешь?

Теперь ее голос доносился издалека, и сама она непостижимым образом превратилась в крохотную фигурку, которую на ладонь бы поставить, а с ладони – на шахматную доску.

Францу нравятся шахматы.

– Что… со мной…

– Помните, – раздалось сзади, и крепкие надежные руки подхватили ее, не позволив упасть, – я рассказывал вам о травах? Есть такие, которые, сгорая, рождают ядовитый дым… их можно смешать, к примеру, с воском.

Свеча.

Свеча горела, когда Анна вернулась в комнату. Но кто зажег ее?

– Почему? – Губы еще слушались, хотя слабость овладевала всем телом Анны. Еще немного, и она, Анна, упадет.

– Из мести. Ольга не только отвергла мою любовь, но и воспользовалась ею… Я просил о встрече с ней. Хотел поговорить. И если бы она извинилась, если бы раскаялась в том, что пользовалась мной, я бы простил. Но Ольга рассмеялась мне в лицо, мол, если я сам такой дурак, то нечего других винить.

Анну усадили.

– И если бы не затея вашего неугомонного дружка, – Витольд достал веревку и принялся завязывать узел, – на этом все бы закончилось. Но ему нужен виновный. И он его получит. Сегодня вы, Анна, отравите мадам Евгению… не ошибусь, сказав, что вы привезли яд с собой, в синем флаконе. Вас замучила совесть, и вы хотели признаться, но не смогли… бывает… вы отдали свой яд ей. А сами…

– Нам жаль, Анна…

Не жаль ничуть! Но голова кружится. Господи, как сильно кружится голова… и выходит, что ее, как и Ольгу, сочтут самоубийцей?