Львиное Сердце. Дорога на Утремер

Беренгария улыбнулась в ответ, припомнив застольную беседу с одной итальянской графиней в Риме. Та спросила в шутку, какое качество является самым важным в супруге, сама предложив в качестве своего мерила богатство. Хавиза съязвила, что самый хороший муж — муж, который в отъезде. Алиенора высказалась в пользу остроумия, способности заставить её смеяться. Беренгария предпочла бы доброту. Ей вспомнились отец и нежность, которую он неизменно выказывал к матери. Но вслух высказывать своё мнение принцесса не стала, из опасения показаться наивной. Теперь ей хотелось спросить Алиенору, добр ли её сын. Да только выяснять это придётся самой.

Новый супруг Хавизы Беренгарии не понравился. Вильгельм де Форс заправлял разговором за обедом на следующий день, не давая вставить слова даже графу Фландрскому. Он без устали распространялся о своём командовании флотом Ричарда, расписывая путешествие по океану в таких красках, что Беренгария вздрагивала при мысли о плавании по бурному, беспокойному морю, разделяющему Италию и Утремер. Но дальше стало ещё хуже, потому как Вильгельм начал повествовать женщинам про ужасы, поджидающие армию в Святой земле.

— Чума и голод терзают это несчастное королевство, представляя угрозу большую, нежели кровожадность неверных сарацин, — провозгласил он напыщенно. — В течение зимы, когда корабли не могут подойти к лагерю в Акре, запасы провизии иссякают настолько, что грошовый каравай хлеба достигает сорока шиллингов, одно яйцо стоит шесть денье, а за мешок зерна отваливают сотню золотых монет. Лошадь дороже ценится мёртвая, чем живая, а людям приходится есть траву, чтобы выжить. Если бы епископы Солсберийский и Веронский не собрали денег для кормёжки неимущих, то бог весть сколько народу могло бы умереть.

Андре и Морган обменялись удивлёнными взглядами, поскольку послушать де Форса, подумаешь, что он был при осаде Акры сам, а не почерпнул сведения из вторых рук, из письма Ги де Лузиньяна к Ричарду.

— Приход трёх грузовых кораблей облегчил голод, — продолжал адмирал. — Но от чумы защиты не было. Смерть без устали собирала кровавую жатву, и благородное происхождение не служило защитой. Королева Иерусалимская и её юные дочери умерли в Акре. Граф Блуаский и его брат тоже. Архиепископ Кентерберийский. Великий магистр тамплиеров. И твой внук, государыня, молодой граф Шампанский...

Алиенора ахнула, и де Форс запоздало кинулся её успокаивать.

— Нет-нет, он не умер. Однако его поразила та же хворь, которая убила дядю, и какое-то время жизнь Генриха была в опасности. Говорят, сам воздух Утремера вреден для вновь прибывших, да и как иначе объяснить, почему столь многие заболевают сразу после приезда?

Морган заметил, как побледнела вдруг Алиенора, да и Беренгария спала с лица, и нахмурился, удивляясь такой бесцеремонности де Форса. Неужели он полагает, что матери Ричарда и его суженой захочется слушать обо всех этих смертях и бедах, поджидающих короля в Утремере?

— Государь построил деревянный замок на холме близ Мессины, — сказал он вдруг. — Он велел пронумеровать все части, чтобы его можно было разобрать и собрать снова по прибытии в Утремер. То же самое проделано с осадными машинами, поэтому под Акрой их легко будет собрать.

Женщины выразили интерес, но де Форс не собирался так легко выпускать из своих рук нить беседы.

— Морган, скажи им, как назвал король этот замок, — хмыкнул он. — «Мате-Гриффон» — «Убийца Греков»!

И адмирал пустился в мелодраматический рассказ о захвате Ричардом Мессины, после чего вернулся к любимой теме — гибельным просторам Святой земли.

К этому моменту Андре тоже заметил воздействие болтовни де Форса на Алиенору и Беренгарию.

— Мне кажется, — ловко вставил он, — королева и леди Беренгария предпочли бы услышать о встрече государя с пророком Иоахимом из Кораццо.

— Воистину так. — Алиенора повернулась к Беренгарии с целью пояснить, что Иоахим — знаменитый святой, прославившийся знанием Писания и толкованиями книги Откровения. Но принцесса в пояснениях не нуждалась.

— Я слышала о нём! — воскликнула девушка, и взгляд её загорелся. — Он говорит, что было три эпохи: отца, сына и святого духа, и что близятся последние дни, предшествующие Страшному суду.

— Именно так, миледи, — кивнул Андре. — Прознав, что этот Иоахим считает Саладина шестым из семи главных врагов веры истинной, король сам захотел услышать его пророчества. Мы были очень приободрены тем, что он нам сказал: Саладин будет изгнан из королевства Иерусалимского и убит, и сделать это предстоит королю Ричарду.

Беренгария ощутила приступ гордости, весьма польщённая тем, что именно её суженый избран Господом осуществить пророчество и одолеть грозного супостата Церкви. Сильно порадовало её и то, что он встретился со святым. Эго доказывало, что вера Ричарда глубже, чем можно было судить по светскому образу жизни.

— Иоахим утверждает, что Антихрист, последний из главных врагов веры истинной, уже родился и живёт в Риме, — продолжил Андре. — Если верить пророку. Антихрист захватит апостолический престол, провозгласит себя палой и будет править до второго пришествия Господа нашего Христа.

Де Форс снова вмешался:

— Тут король поправил Иоахима, высказав предположение, что Антихрист уже восседает на апостолическом троне под именем папы Климента Третьего!

Реплика вызвала хохот — все знали, как сильно Ричард недолюбливает Климента. Однако для Беренгарии язвительная острота жениха выглядела тревожно близкой к кощунству, и ей удалось выдавить лишь тень улыбки. Однако следующее заявление адмирала заставило её забыть про беспокойство.

Вскоре после этого король совершил выдающийся акт покаяния: собрав в часовне епископов, он, наполовину обнажённый, преклонил колена и исповедался в греховном прошлом, во время которого поддавался искусу похоти. Он отрёкся от греха и охотно принял наложенную на него епископами епитимью, которые похвалили его за раскаяние и дали назидание вести впредь жизнь человека богобоязненного.

Беренгария слушала, затаив дух, потом улыбнулась, охваченная радостью столь чистой и огромной, что вся как будто засветилась, и на миг обрела неземную красоту.

— Как храбро с его стороны, — прошептала девушка, более впечатлённая этим проявлением осознанного самоотречения, чем всеми легендами о подвигах Ричарда на поле брани. — В Писании сказано, что «Господь не приемлет гордого, но даёт благодать смиренному».

Алиенора пробормотала что-то уместное случаю, но в отличие от Беренгарии её не столько трогало, сколько озадачивало такое наглядное покаяние Ричарда. Она была убеждена, что столь же зрелищная епитимья её супруга в усыпальнице мученика Томаса Бекета являлась скорее плодом отчаяния, нежели раскаяния. Но знала королева и то, что сын значительно эмоциональнее и импульсивнее отца. Более того, имеется в нём тяга к драматическим эффектам, напрочь отсутствовавшая в Генрихе. Достаточно этого, чтобы объяснить его mea culpa [8] в Мессине? Неужели грехи его так велики, что он ощутил потребность в прилюдном покаянии?

8

Здесь — покаяние, признание вины.