Львиное Сердце. Дорога на Утремер

Генрих фон Гогенштауфен оказался совсем не таким, каким Беренгария его себе представляла. Среднего роста, он казался ещё ниже благодаря слабому, почти хрупкому телосложению. Лицо его можно было бы назвать привлекательным, не будь оно таким узким, а благодаря белокурым волосам и куцей бородке король выглядел даже моложе своих двадцати пяти лет. Внешностью он разительно отличался от её брата Санчо или суженого Львиного Сердца и на первый взгляд совсем не походил на настоящего венценосца. Но, заглянув в колючие белёсые глаза, она переменила мнение, поскольку увидела в их глубине то, от чего по спине её непроизвольно побежали мурашки.

Подумав, что не хотела бы оказаться замужем за таким человеком, Беренгария одновременно с любопытством и сочувствием посмотрела на его супругу, поскольку тётя Маргарита много рассказывала в письмах о жизни при сицилийском дворе. Констанция д’Отвиль ростом не уступала супругу, и в своём сиреневом платье, украшенном золотым шитьём и мелким жемчугом, выглядела очень элегантной. Волосы её укрывались под накидкой и вуалью, но Беренгария не сомневалась, что королева может похвастаться роскошными русыми прядями, которые так воспевают трубадуры, потому как кожа у неё была молочной белизны, а глаза имели редкий оттенок голубого цвета — две сапфировые звезды в обрамлении золотистых ресниц. Наваррка ожидала встретить в ней красавицу, потому как д’Отвили славились прекрасным обличьем, точно как потомство Генриха и Алиеноры. Однако годы замужества не пошли Констанции на пользу. В свои тридцать с небольшим она казалась болезненно худой, а былая красота превратилась в хрупкую придворную маску. Манеры королевы были безупречны, осанка царственна. Однако Беренгария не находила в этой холодной, надменной даме ни следа от той девушки из писем тёти Маргариты, этого не от мира сего вольного духа, которому посчастливилось расти среди райских кущ.

Как и предсказывала Алиенора, беседа протекала в обстановке ледяной вежливости. Алиенора выразила соболезнования в связи со смертью отца Генриха и услышала в ответ подобающие случаю слова благодарности. Затем они обменялись мнениями о погоде и впечатлениями от перехода через Альпы. Обе стороны выразили согласие, что маршрут германской четы был легче, поскольку перевал Бреннер имеет значительно меньшую высоту, нежели Монженевр. Чопорный диалог затруднялся и благодаря языковому барьеру — пока немецкий Генриха перекладывали на французский для Алиеноры, и наоборот, повисала напряжённая пауза. Напряжённый как струна епископ Лоди начал уже переводить дух, полагая чреватую неприятностями встречу почти законченной, когда Генрих предпочёл вдруг свернуть с вымощенной банальностями колеи.

Его переводчик вскинулся удивлённо, а затем, излагая смысл сообщения Алиеноре, смущённо потупил взгляд.

— Милорд король выражает радость от твоего приезда, госпожа, потому как уверен, что ты не могла дожить до столь почтенного возраста и не приобрести мудрости и житейского опыта, которых так явно не хватает твоему сыну. Он выражает надежду, что ты воздействуешь на английского государя, пока не стало слишком поздно. Его необдуманное решение прижать к груди этого ублюдка Танкреда и даже скрепить сей богопротивный союз, женив своего наследника Артура Бретонского на дочери узурпатора, дорого обойдётся Англии. Если только ты не убедишь Ричарда, что он совершает жесточайшую ошибку.

Беренгария порадовалась, что никто не обращает на неё внимания, потому как не смогла сдержать возгласа удивления. Посмотрев на Алиенору, она ощутила восхищение, потому как будущая свекровь, услышав весть, что её сын Джон оказался лишён наследства в пользу бретонского мальчишки, которому не исполнилось и четырёх лет, даже бровью не повела.

— Скажи лорду Генриху, — начала она с улыбкой, о которую можно было порезаться, — что я безоговорочно доверяю здравомыслию моего сына, короля английского. Однако я готова закрыть глаза на вопиющую бестактность твоего господина, поскольку по причине «почтенного возраста» способна глубоко заглядывать в людские сердца. Для него наверняка было чрезвычайно унизительно и постыдно, когда сеньоры и горожане Сицилии предпочти ему человека, рождённого вне законного брака.

Переводчик выглядел так, словно проглотил язык.

— Мадам, я... я не могу сказать ему это!

— Разумеется, не можешь, — своевременно вмешался епископ Миланский. — Позволь я это сделаю.

И епископ Милон с охотой принялся излагать сказанное на беглой латыни. Когда он закончил, на бледных щеках Генриха проступили алые пятна. Король изрыгнул что-то по-немецки, потом резко развернулся и вышел. Графы Эппанский и Шомбергский, а также епископ Трентский, позабыв про приличия, поспешили за господином.

Но не Констанция. Приняв из рук слуги кубок, она любезно улыбнулась Алиеноре.

— Если позволишь заметить, миледи, я предпочла бы не переводить последнюю ремарку, — заметила Констанция.

Алиенора столь же любезно улыбнулась в ответ, и, к удивлению Беренгарии, обе дамы принялись беззаботно болтать, словно ничего не случилось. Слушая, как они щебечут на темы, не представляющие интереса ни для одной из них, наваррка задавалась вопросом, сумеет ли сама когда-нибудь достичь такого уровня ледяного самообладания. Где научились эти женщины искусству быть королевой? Да и можно ли этому вообще научиться? Да и хочется ли ей этого вообще?

Разговор вскоре зашёл о музыке, потому как Бонифаций Монферратский слыл покровителем трубадуров, и один из самых знаменитых, Гаусельм Файдит, приехал в составе его свиты в Лоди. Гаусельм, сын Лимузена, принадлежал к родному для Алиеноры миру, поэтому она заверила Констанцию, что вечером их ждёт увлекательное представление.

— Гаусельм Файдит часто гостил при дворе моего сына Жоффруа в Бретани, как и у Ричарда в Пуату, пока тот не стал королём. Мне говорили, что Гаусельм и Жоффруа сочинили вместе тенсону [6] , и мне очень хотелось её услышать.

6

Тенсона (тенцона) — поэтический диалог между двумя или несколькими поэтами.

— Уверена, это можно устроить. Я знала, что твой сын Ричард сочиняет стихи. Выходит, и Жоффруа тоже был поэтом?

— Он обращался к поэзии время от времени, но не так часто, как Ричард, который просто обожает музыку. Если закроешь глаза на гордость матери, то я совершенно честно смогу утверждать, что иные из его сирвент [7] по иронии и остроумию не уступят сочинениям Бертрана де Борна.

— Он пишет на французском или на ленгва романа? — спросила Констанция с неподдельным интересом и задумчиво кивнула, когда Алиенора ответила, что Ричард сочиняет на обоих языках, но предпочитает аквитанский ленгва романа. — Мой господин супруг тоже поэт... Ты этого не знала, госпожа? Генрих с лёгкостью слагает стихи на латыни, и даже на французском. Но, подобно твоему сыну, предпочитает родной язык. Некоторые из его творений о куртуазной любви весьма недурны. Если позволишь закрыть глаза на гордость жены.

7

Сирвента — жанр средневековых романских литератур, строфическая композиция на заимствованную мелодию.

— Вот как? Очень интересно. Лорд Генрих — обладатель скрытых талантов, — промолвила Алиенора, одновременно пытаясь расшифровать сообщение, спрятанное среди вроде как ничего не значащих слов.

Констанция только что предупредила её — с ловкостью, которой Алиенора не могла не оценить, — что гостье следует быть осмотрительной в разговорах в присутствии Генриха, поскольку раз тот владеет французским достаточно, чтобы слагать на нём стихи, то и переводчик ему не требуется. Остаётся понять, зачем собеседница решила послать это предупреждение.

Разгадка не заставила себя долго ждать. Обведя взглядом зал и убедившись, что банальная беседа усыпила внимание присутствующих, Констанция понизила голос.

— Ты сказала, госпожа, что едешь в Рим, — прошептала она почти на ухо Алиеноре. — Раз уж ты забралась так далеко, то осмелюсь предположить, что затем ты поедешь навестить сына в Мессине. Если я попрошу, согласишься ли ты передать от меня письмо твоей дочери?

Инстинктивно почувствовав, что собеседница старается для себя, а не для Генриха, Алиенора не колебалась.